Рукопись из тайной комнаты. Книга первая
Шрифт:
Хутор жил своей привычной жизнью.
О прошедших праздниках напоминал только пряничный домик. Он до сих пор стоял на буфете, распространяя аромат Рождества, а белая глазурь, покрывавшая крышу домика и стекавшая сосульками по углам, и не думала таять, несмотря на то, что мартовское солнышко уже принялось растапливать сугробы во дворе.
И, конечно, колечко, с того памятного утра неизменно украшавшее узкую руку хозяйки, шла ли она по двору с ведром или садилась к верному Маку за переводы.
А завершив дела, Ева неизменно шла к заветному потайному шкафу, и долгие зимние вечера уносили её в жизнь и тайны тёти Густы.
Глава
1
Зима выдалась невероятно холодной.
По радио передавали, что столь низкая температура – рекорд для Европы. Но радио – это только слова. Достаточно было выйти на улицу, чтобы убедиться на собственной шкуре в том, что более суровой зимы до сих пор в её жизни не было.
К утру дом, несмотря на толстые, на совесть проконопаченные стены, остывал. Даже сугробы, пышными белыми подушками обложившие дом до самых окон и одеялом укутавшие крышу, не спасали. Уж слишком сильным был мороз. Он пробирался в любую щель в поисках пищи – того тепла, которым питался всю зиму. И печь, как бы жарко её не топили, не справлялась и остывала задолго до рассвета.
Густа просыпалась от холода. Укрытая множеством одеял, она тем не менее жестоко мёрзла. Ей казалось, что мороз, как голодный волк, рыщет по дому, подбираясь к ней и будущему малышу, доверчиво спящему пока внутри её крупного тела. Но ради этого будущего малыша она готова была делать всё, что угодно. Поэтому она выбиралась из-под груды одеял и заботливо накинутого сверху полушубка, закутывалась в него и, стараясь ничего не задеть в темноте, тихонько пробиралась в комнату родителей, где стояла большая, остывшая за ночь печь. Дрова, с вечера принесённые Кристапом, за ночь успевали прогреться, и печь оживала с первой же спички. Задвинув заслонку, чтобы тепло не улетало в трубу, Густа прижималась к печке, наслаждаясь первыми проблесками тепла.
Теперь, чуть согревшись, можно было подумать и о коровах.
Вообще-то скотина больше любила маму. Но Густа, сама на сносях, как-то очень сочувствовала стельным коровам, которые ночью, как и она, мёрзли в холодном хлеву. Папа при первых же морозах приволок откуда-то и поставил к ним печку-буржуйку, но ведь и её нужно было топить. Поэтому, завязавшись тёплым платком, Густа торопилась к коровам. «Расторопный парень», – каждый раз с благодарностью думала она о Кристапе, находя и в хлеву охапку, принесённую им с вечера, и, не тратя времени, растапливала буржуйку. Остальное сделает мама, а пока пусть поспит в тепле. Небось по весне, когда в доме будут новорождённые, а в хлеву – телята, спать-то придётся куда меньше.
Затопив печи, Густа возвращалась в постель.
А проснувшись и лежа в полудрёме, слышала, как возится на кухне мама, собирая завтрак для всей большой семьи.
Поначалу, едва поселившись в родительском доме, Густа, услышав возню, вскакивала, чтобы помочь. Но мама заявила раз и навсегда: «Ещё навскакиваетесь обе, когда родите. Пока что я вроде справляюсь, а ваша работа сейчас – вынашивать дитя, а не таскать горшки из печи. Хочется поспать – и спите, сколько надо, пока можно».
И Густа позволяла себе понежиться под одеялом, пока запах кофе не находил дорогу к постели.
Марта вставала позже. Она вообще тяжело переносила беременность. Густа с ужасом наблюдала, как жестоко ломает сестру каждое утро, и как мама с тазиком выходит из её комнаты. От помощи мама отказалась и тут: «Сиди и не лезь, куда не зовут. Без тебя справимся. Ни к чему тебе на это смотреть. Твой ребёнок тебя не мучает – и ладно. Не буди лихо,
Марта выходила измученная, с синяками под глазами и медленно, с трудом пыталась есть. Марту было очень жалко. Густа не могла понять, почему они, такие похожие, так по-разному вынашивают детей. Сама Густа даже представить себе не могла, как это она не сможет есть. Она мела всё, что давали, и готова была есть без остановки. Ела, «как за себя кидала», – шутил папа. Очень хотелось молока, но к концу ноября об этом можно было только мечтать – до весны, пока коровы не отелятся, молока не будет.
По случаю морозов школа этой зимой не работала. Сообразив, что может быть полезна, Густа взялась обучать Кристапа. После завтрака они садились за стол и, разложив книжки, которых у Густы было предостаточно, принимались за учёбу. Вначале брат пробовал улизнуть, но быстро смирился с необходимостью. А потом и вовсе втянулся. Видно было, что учёба доставляет ему удовольствие, толковый парень схватывал науку быстро. Папа, у которого по зимнему времени не было работы, слушал радио. Но Густа очень скоро поняла, что папе не так интересны дикторские тексты, как история и математика, которую изучали они с Кристапом. Папа потихоньку тоже учился, а заодно гордился своими умными детьми. Мама и Марта, оживавшая после завтрака, тоже старались во время учёбы не шуметь. Они тихонько садились к окну и, быстро перебирая спицами, вязали, внимательно слушая, что говорит Густа. Похоже, что и маме, и даже Марте тоже было интересно.
– Эти книжки тогда стояли там, в шкафах? – как-то спросила Марта.
Как видно, то детское путешествие ей тоже запомнилось.
Получив утвердительный ответ и чуть подумав, Марта призналась:
– А мне наука не по нраву, мне бы лучше простой жизнью жить. Но кто знает, что будет по нраву моему малышу. Пусть, пока можно, он тебя тоже послушает, глядишь, ума наберется, пока в животике сидит. Да и интересно ты рассказываешь, всё понятно выходит.
И как-то само собой получилось, что все окончательно увлеклись математикой, и Густа стала обучать всю семью.
Ей даже пришлось специально придумывать задачки, чтобы всем было интересно. Папа и Кристап с азартом предавались устному счету, решая примеры на скорость – кто быстрее. Начинали решать, правда, все, но мама и Марта быстро сходили с дистанции, а папа не сдавался до последнего. А когда Кристап, до невозможности гордый собой, в очередной раз доказывал, что считает быстрее всех, в папиных глазах – Густа это видела ясно – загорался огонёк гордости за сына.
Это было здорово – сидеть у тёплой печки и решать примеры. По крайней мере, можно было не думать о Георге, от которого уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу, о том, как она одна будет растить своего ребёнка, о том, что она так и не попадёт в университет, а главное, о том, что говорит радио – о войне, которая стремительно надвигалась.
Уже были связаны к Рождеству и даже повешены неподалёку от печки носки для подарков, уже догорала последняя свеча на венке Адвента, а мороз и не думал отступать. Хутор жил замкнутой жизнью, а его обитатели старались по возможности лишний раз не высовывать носа из дому, выскакивая только на считаные минуты, чтобы пробежать по знакомому маршруту: дом, хлев, где пережёвывали свою жвачку коровы, да сарай, откуда с вечера приносились промерзшие до звона дрова. Единственным ключиком к внешнему миру было радио. Оно с завидной регулярностью передавало новости, невесёлые и тревожные. Правда, последнее время и радио стали включать редко – батарейки садились, а ехать в город за новыми по такой погоде было совсем ни к чему.