Рукопись Платона

Воронин Андрей Николаевич

Ерема, который, стоя у притолоки, терпеливо слушал эту рассеянную тираду, отрицательно качнул косматой головой и заложил большие пальцы обеих рук за широкий кожаный пояс.

— Нам кофей по званию не полагается, — возразил он. — Не пойму я, как вы эту дрянь пьете. Я раз попробовал — ну пакость да и только!

— Что пакость, то да, — согласился Хрунов, с неудовольствием нюхая поднимавшийся над котелком пар. — Однако бодрит отменно. Так не будешь?

— Мне, барин, ныне не до кофею, — заявил бородач и тут же, будто в опровержение собственных слов, широко зевнул, деликатно прикрыв волосатую пасть. — Да и вам,

ваше благородие, особо рассиживаться некогда. Вас один человечек дожидается, так надо бы с ним потолковать, покуда он не передумал. Боюсь я, барин, как бы он не убег. За ним, конечно, щербатый Иван приглядывает, однако Иван — он Иван и есть.

— Какой еще человек? — спросил Хрунов, сливая кофе в простую керамическую кружку. Дымящаяся сигарка под углом торчала у него изо рта, отчего поручик говорил невнятно, сквозь зубы, и щурил левый глаз. На нем была несвежая батистовая рубашка, рейтузы военного образца и высокие сапоги для верховой езды. Черные волосы Хрунова были всклокочены, на верхней губе и квадратном подбородке темнела густая короткая щетина — словом, вид у поручика был самый что ни на есть утренний.

— Известно, какой, — ответил Ерема, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Немец ваш, который в подземельях шарит.

Хрунов вздрогнул так, что адское варево, лишь отдаленно напоминавшее кофе, выплеснулось из кружки и растеклось по столу дымящейся лужей.

— Что?! Немец дожидается? Кого? Меня?! Да ты не пьян ли, часом? Где ты его нашел? Объяснись немедля, да говори толком, по-человечески!

— В кабаке я его нашел, — просипел Ерема, — где вся тутошняя шваль по ночам колобродит. Сам он туда вперся, никто его, черта нерусского, туда не звал. Кабы не я, так его бы, верно, после этой ночи долго искали, да так и не нашли бы. Он, ваше благородие, помощников ищет для лихого дела. Одному, сказывает, не справиться, и вдвоем, дескать, тоже несподручно. А еще божится, будто знает, где можно много денег взять. Мнится мне, барин, что этому псу ведомо, где злато лежит, да взять не получается, руки коротки. Вот я и говорю: поспешать надо, барин, покуда он не передумал.

— Это понятно, — пробормотал Хрунов, торопливо натягивая венгерку. Невыкуренная сигарка уже плавала в кружке с так называемым кофе, которая в полном небрежении остывала на грязном столе. — Эх, черт, побриться я не успел! Ну, да ладно, немец — не баба, сойдет и так.

— Вот и я так думаю, — рассудительно согласился Ерема.

Хрунов нахлобучил картуз, сунул за пояс пистолет и, на ходу застегивая венгерку, двинулся вон из вонючей дыры, которая в последние две недели служила ему жилищем.

Немец дожидался их в отдельном кабинете небольшого, средней руки кабака, где обыкновенно выпивали и закусывали купцы, приказчики и вольные мастеровые из тех, что позажиточнее. Хрунов одобрил сделанный Еремой выбор: лица дворянского сословия сюда практически не заходили, и поручик не рисковал наткнуться здесь на кого-нибудь из старых знакомых. С другой стороны, страховатый Ерема, хоть и смотрелся на фоне чистых столов и одетых в белые рубахи половых достаточно экзотично, мог зайти сюда, не опасаясь быть вытолканным взашей и сданным в полицию.

Только оказавшись в кабинете и увидев перед собою маявшегося за пустым столом немца, Хрунов поверил в свою удачу. Всю дорогу его мучили сомнения: он боялся, что Ерема допился-таки до

синих чертей и несет околесицу, ибо рассказ его звучал почти как сказка из «Тысячи и одной ночи». Однако в кабинете их ждал именно немец — не купец какой-нибудь, не подрядчик и не учитель грамматики, а тот самый, единственный во всем свете немец, который был позарез нужен Хрунову.

— Итак, — сказал Хрунов, без приглашения усаживаясь за стол против немца, — я слышал, что у вас ко мне дело, и притом весьма деликатное. Полагаю, в представлениях нет нужды, поэтому давайте не станем тянуть и сразу перейдем к главному. Только предупреждаю вас, майн герр, не надо со мной шутить. Выкладывайте все начистоту как есть, и я посмотрю, чем вам можно помочь... и нужно ли вам помогать вообще.

— Вундербар, — сказал герр Пауль, оценивающе разглядывая собеседника, — я вижу, что мне повезло иметь беседу с деловым и разумным человеком. Майн готт, в России так редко случается встретить делового и одновременно культурного собеседника! Вокруг либо романтики, либо дураки, либо бандиты. Шайзе!

— Вы просто плохо смотрели, — поджигая кончик сигарки, проговорил Хрунов. — Здесь вам не Германия, майн герр, это у вас в Европе люди будто из картона вырезаны — каковы спереди, таковы и сзади, а в профиль их и вовсе не видать, потому как глубины в них никакой нету. В России же любой дурак на поверку может оказаться мудрецом, любой торгаш — романтиком в душе и любой бандит — благороднейшим человеком. Расспросите об этом императора Наполеона, который привел сюда миллион своих картонных европейцев и едва унес отсюда ноги... Впрочем, оставим этот пустопорожний спор. К делу, майн герр, к делу! У меня к вам четыре конкретных вопроса, которые можно смело объединить в один: что, где, когда и сколько?

— Есть еще один вопрос: как? — добавил герр Пауль, разгоняя ладонью дым, который Хрунов выдыхал прямо ему в лицо.

— Я его не задал потому, что это вопрос не к вам, а ко мне, — сказал Хрунов, — и я, уж будьте уверены, сумею на него ответить. А пока ответьте вы, тем более что я первый спросил. И потом, это ведь не я вас искал, а вы меня.

— Доннерветтер, вы правы! — после короткого раздумья воскликнул немец. — С вами чертовски приятно иметь дело, майн герр. И все-таки я позволю себе спросить: могу ли я вам доверять?

— Разумеется, нет, — разглядывая тлеющий кончик сигарки, спокойно ответил Хрунов. — О каком к черту доверии вы говорите? Мы с вами собрались, чтобы обстряпать грязное дельце, а вы мне толкуете о доверии. Может быть, вам еще и в любви до гроба поклясться? Выкладывайте, в чем дело, а после обговорим условия и коли сойдемся на том, что устраивает нас обоих, то на кой дьявол нам доверие?

Немец удивленно хмыкнул и покрутил головой.

— Доннерветтер, — повторил он. — С вами трудно спорить.

— А надо ли? — усмехнулся Хрунов, и подпиравший притолоку Ерема тоже осклабился, весьма довольный тем, как ловко ему удалось исправить допущенную минувшей ночью ошибку.

— Пожалуй, нет, — согласился немец. — Зер гут, майн герр, я буду с вами откровенен, как на исповеди. Речь идет о старинном кладе золотых монет и драгоценностей, размеры и стоимость коего трудно себе вообразить. Я точно знаю, где он хранится. Я его, можно сказать, нашел, но он труднодоступен, и извлечь его в одиночку не представляется возможным.