Рукописи не возвращаются
Шрифт:
Огромен, но еще совершенно недостаточен приток в торговую сеть молодых интересных кадров. Пока еще, я так думаю, юноши и девушки стремятся за прилавок для удовлетворения своих постоянно растущих требований. Когда потребители перестанут ненавидеть и подозревать продавцов, как мне кажется, в нечестности, когда наступит обратная картина, тогда за прилавок и встанет по-настоящему сознательная молодежь, по-моему, которая придет не ради жажды наживы, а исключительно потому, что не мыслит свою жизнь без мяса, без молока и, как мне кажется, без других продуктов питания.
Эсце, которое я пишу, если не ошибаюсь, — результат глубоких и трудных размышлений,
В заключение, если не ошибаюсь, разрешите выразить, как мне кажется, глубокую благодарность и, это мое личное убеждение, признательность руководству журнала «Поле-полюшко» за то, что оно предоставило, я так думаю, возможность поделиться наболевшим. Милости просим всех работников редакции в магазины и торговые точки нашего города, по-моему.
Р.М.Тбилисян, директор гастронома «Центральный»,
бывший призер областной спартакиады по вольной
борьбе, аспирант.
…В ожидании Алеко Никитича Рапсод Мургабович, не находя себе места от духоты, расхаживал по его кабинету, отдувался, обмахивался, фыркал, прикладывал платок к потному лицу, вытирал шею и в конце концов в изнеможении плюхнулся в кресло главного редактора. И тут он увидел лежавшую на столе рукопись с пометками Алеко Никитича. На столе разбросано было много разных записей, бумаг и рисунков, но внимание Рапсода Мургабовича, помимо его воли, сконцентрировалось именно на этой — с пометками Алеко. Рапсод Мургабович не имел обыкновения совать нос в чужие дела, а тем более бумаги. Он попытался смотреть в окно, затем подошел к шкафу, в котором стояли все номера «Поля-полюшка», вышедшие за семь лет. Начал считать. Досчитал до сорока девяти и снова сел в кресло Алеко Никитича, уже не в силах оторваться от разложенных на столе листов. Шевеля губами, он склонился над шестьдесят второй страницей, той самой, на которой была раскрыта папка с рукописью…
«Да, мадрант, ты можешь верить Первому ревзоду. Именно шута схватили по знаку Чикиннита Каело, именно он оказался тем бритоголовым бородачом. И, не желая беспокоить тебя, мы сами произвели дознание. Но бедняга помешался в ходе следствия, и нам пришлось его прикончить, чтобы он не издевался над нами и никогда больше не произносил слов, которые Первый ревзод не в состоянии повторить в присутствии высокого мадранта… Нет-нет! Скорее земля разверзнется подо мной, чем я повторю слова этого безумца!.. Он сказал, перед тем как умереть, что высокий мадрант знает, кто такой Ферруго…
Мадрант вскинул правую бровь и засмеялся, отчего холодок пробежал по спине Первого ревзода… Ну что ж, кем бы ни был несчастный для Ферруго, но мы воздадим ему посмертные почести, ибо он был славным шутом мадранта и умер, как подобает шуту…
Да будет твоя воля священна, высокий мадрант, но совет ревзодов связывает гнев Карраско, появление Ферруго, Великий Поход Поганых Лиц и беспорядки в стране с одним-единственным днем — днем появления во дворце твоей чужеземки, мадрант… И Первый ревзод готов сейчас же поплатиться жизнью за слова, которые он передал мадранту от имени совета ревзодов: чужеземная женщина должна исчезнуть, и тогда смилостивится Карраско, волны поглотят армаду Страны Поганых Лиц, сгинет Ферруго и успокоятся горожане…
И ревзод втянул голову в свои покатые плечи, словно боясь, что
Мадрант встал. Судьба чужеземки, как и всех остальных в этой стране, находится в руках мадранта. Что же касается Ферруго, то если до Новой луны он не будет схвачен, мадрант клянется напоить изнывающий от жажды город кровью, и ни один из невыполнивших приказ мадранта не станет исключением, даже Первый ревзод, который может убираться, и чем быстрее, тем лучше, потому что времени у него не так много…»
Рапсод Мургабович проглотил липкую, вязкую слюну… «Это про меня и про мой магазин! — подумал он. — Кто-то сводит счеты, но боится назвать имена. Какой-то подлец решил от меня избавиться…»
Рапсод Мургабович знал, что подчиненные за спиной называют его «диктатором», «Наполеоном», «зверем» за то, что все в магазине в его воле и власти. Он — хозяин. Он сам живет хорошо, но и другим дает жить. Тем, кто заслуживает. За это его ненавидят, завидуют, хотя делают вид, что любят, именно те, которых он держит… Собаки! Продажные шкуры!.. Но кто? Кто же из них все это расписал… Заместитель? Завскладом?.. Бухгалтер?.. Кто… И на что намекает неизвестный гад?.. На месть? На расплату?.. На национальное происхождение? Так они все у него не очень… Кроме завскладом. Но тот и двух слов связать не может… Не то чтобы создать такой хитро-художественный поклеп… И Рапсод Мургабович яростно стукнул по столу увесистым кулаком…
«Из дворцового окна Олвис могла видеть бесконечно длинную вереницу горожан, поднимавшихся по склону рассвирепевшей Карраско. Подгоняемые воинами, горожане пытались удерживать в своих ладонях воду, которой они должны были напоить Карраско и тем умилостивить ее („Глупость какая! Кто это мог выдумать?“). А Священная Карраско и вправду разбушевалась не на шутку. Из утробы ее время от времени исходил громоподобный рык, от которого содрогалось все вокруг и в ужасе переглядывались люди. Дым, выходивший из пасти, стал совершенно черным и образовал над головой Карраско зловещую гигантскую шапку. Карраско шипела и плевалась раскаленными докрасна камнями, разбрызгивая огненную слюну („Красиво, черт побери, но страшно. Ведь это похоже на извержение, мадрант! Надо смываться, а?“).
Но мадранта, казалось, ничто не интересовало. Он почти все время проводил в черном зале и выходил оттуда вроде бы только для того, чтобы заглянуть на Карраско. Он подолгу стоял у окна и вслушивался во что-то, а потом, как бы очнувшись, улыбался Олвис. Не страшно ли принцессе?..
Нет, мой мадрант. Принцесса настолько предана тебе и так верит в твою силу, что ей не страшно ни капельки („А смотаться не мешало бы, пока не поздно“.).
Сейчас мадрант неожиданно обнял ее за плечи, и она порывисто прижалась к нему, передав этим прикосновением желание его телу.
Возьми меня, сумасшедший человек! Мне наплевать, кто ты — мадрант или Ферруго. Я не хочу больше ждать, пока кто-то из вас победит. Ты одинок. Я развею твое одиночество. Со мной ты забудешь про походы и казни, ты ни разу не вспомнишь отвратительного ревзода. Я обещаю тебе… Так возьми же меня! Губы мои пересохли, и голова кружится… Господи!.. И Олвис почувствовала приближение божественной судороги, и пальцы ее рук впились в спину мадранта.
Но в этот момент Священную Карраско вырвало, и огненно-красное содержимое полилось свирепым потоком вниз по склону, превращая в тлен все живое и неживое. Горожане, поднимавшиеся вверх, с воплями устремились назад, подминая и топча друг друга, и лишь немногим удалось добежать до города.