Руль истории
Шрифт:
Больше столетия назревал кризис в богатейшей, образованнейшей, благороднейшей Франции. Все, кто жил хоть с чуточку открытыми глазами, уже за семьдесят лет до гильотины понимали, что при всем блеске и благосостоянии страна катится в пропасть. Что не миновать кошмара, если все будет идти, как идет. Уже с начала века — которому под конец суждено было увидеть августейшие головы на плахе, переколотых республиканскими штыками младенцев Вандеи (фратерните, ву компрене?), полет пьяных от крови наполеоновских орлов и прочие романтические чудеса, — королевская власть нерешительно
Стоило придти хоть какому-то дельному министру и хоть что-то начать делать — все, конец. Хорошо если только отставка. А то и опала. Ссылка. Вся знать стройными рядами встает, языки ощетинивши. И персону государя-то выскочка и трудяга, апологет бескровного ремонта, заслоняет, и роняет монарший авторитет, и принцев не уважает, и готовит революцию, и злодей, растлитель, понятное дело, враг освященного веками порядка; посягает на святое отупение, наверняка подкуплен врагом внешним или внутренним…
Мокро же!
Привычная жизнь под угрозой! Под угрозой укоренившееся уже в базовых рефлексах право на произвол! Безалаберность и беззаботность, только и почитаемые истинно достойной дворянина жизнью, должны будут смениться хоть какой-то осмысленной работой и ответственностью за страну и корону; работой и ответственностью, которые, как пытаются учить голубую кровь обнаглевшие плебеи, отнюдь не сводятся к картежному адреналину и геройским размахиваниям шпагами, большей частью — по будуарам.
Шаг вперед — два назад. В течение почти века!
Допрыгались. Алонз анфан.
То же самое у нас при Александре и Николае Первых. И при Александре Втором Освободителе. И перед семнадцатым годом. И совсем уже на наших глазах — от Косыгинских застенчивых нововведений до разудалой Горбачевской свистопляски.
Там, где косность, леность и недальновидность господствующего класса превосходят некий критический, предельно допустимый уровень, реформы всегда опаздывают и всегда идут наперекосяк, шаг вперед, два назад.
Революции происходят тогда, когда даже самые насущные и самые бережные преобразования оказываются блокированы или извращены массовой твердолобостью класса-владыки.
Когда нет иного способа осуществить эти преобразования, кроме как для начала, в качестве НЕИЗБЕЖНОГО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО УСЛОВИЯ, физически истребить достаточно значимую долю этого окаянного класса, а остальных уделать так, чтобы те лишились даже малейших блокирующих возможностей.
Именно и только поэтому революции ВСЕГДА настолько кровавы.
Шут с ней с Францией, не нам разбираться, почему ее знать в столетьи безумном и мудром оказалась не столько мудра, сколько безумна. Въевшаяся в плоть и кровь спесь? Галантность, ставшая поголовным спортом и всем распрямившая мозговые извилины до состояния постоянной эрекции?
Не наше дело.
А вот российские-то голубые князья? Наши-то петербургские салоны и рублевские притоны?
Рывками возраставшая косность почти всегда насильственно сменявших одна другую российских элит неразрывно связана с тем же самым догоняющим развитием.
Мало кому приходит в голову простая мысль: каждая победа над врагом, требовавшая от народа предельной мобилизации, предельного самоотвержения, элиту-победительницу делала все меньше и меньше озабоченной тем, что происходит с этим народом — и все больше ставила ее в зависимость от того, что происходит и ЧТО ПРОИЗВОДЯТ на в очередной раз триумфально побежденном Западе.
Поляков отбили — и вскорости свое собственное дворянство возжелало быть шляхтой.
Отбили шведов — но поставили свой народ в три погибели ради огненной снасти, кораблей и сукна, и, чтобы уж смерды вовсе обмерли, разом оказавшись в чуждом мире, даже переназвали все на немецкий манер.
Наполеона отбили — и сами же, болбоча по-французски, повалили во франк-масоны, от собственной страны отделавшись ни к чему не обязывающей лаской: а верный народ наш пусть в Боге получит заслуженное.
Отбили интервентов, и попутно так выпотрошили страну, что потом пришлось уже просто прикладами винтовок загонять кого в колхозы, кого в лагеря.
Гитлера отбили — и снова покатило: разбаловались на фронте? В себя поверили? А ну-ка не угодно ли в пытошную?
С богатейшей и мощнейшей Америкой сыграли в Корее в победную ничью — и налогами на личное хозяйство вконец придушили деревню, а то там, понимаете ли, частнособственнические пережитки зашевелились; надо, чтобы крестьяне сами каждую свою яблоню спилили и каждую корову прирезали…
Или нынешнюю науку взять. На правеж, смерды, на правеж! Поквартальные планы работы, отчеты о работе, аннотации работы, сметы работы, ксерокопии утвержденных смет работы, описания фактически проделанной работы, оценки степени выполнения работы, перечни договоров о работе, и непременно чтоб на лбу номер государственной регистрации, зэка номер такой-то, а еще отчеты о работе для ФГНУ ЦИТиС, оформленные строго по ГОСТу… Главное, чтобы не оставалось времени для самой работы. Не осложняйте начальству жизнь вашими никому не нужными открытиями! В Америке все равно уже все давно открыли, мы там купим втридорога и себя при том не обидим, а ваш удел, коль уж мы вас терпим пока — примерная посещаемость и правильно заполненные, вовремя представленные наверх вороха никому не нужных бумаг, обилием которых так удобно запутать любого фининспектора. Болонская система! Цитируемость повышайте, сиволапые!
Чем больше для каждой очередной победы держава брала у народа, тем меньше народ мог дать господствующему классу в его, этого класса, обыденной жизни. Над ним во имя идеологических или каких-либо иных прихотей можно было куражиться как угодно, потому что как бы сам народ не нищал и не терял трудовой навык, на благосостоянии владык это ни в малейшей степени не отражалось.
Каждый очередной победоносный рывок за технологически и экономически более мощным противником раз за разом, все тщательнее и изощреннее, опустошал мирную экономику страны и отбивал у мастеров всякую охоту заниматься любым достойным делом.