Руль истории
Шрифт:
А еще…
А еще…
А может статься, даже не прямые нападения на СССР или то и дело доносимые разведкой прямые планы таких нападений более всего создавали атмосферу.
Ведь страна тогда вполне всерьез, не для предвыборной демагогии или чтобы бабла отстричь, ощущалась как Родина пролетариев всего мира. Такое нарочно не придумаешь и колотушками за пять лет в пионерские головы не вобьешь. В вековую культурную традицию, могуче повелевавшую опекать и спасать единоверцев по всему миру, ибо кроме России у них, у бедных, нет иной защиты, с легкостью вставились вместо православных — угнетенные. А что происходило тогда по всему миру? То тут, то там фашистские перевороты. То в Америке конная полиция разгоняет демонстрации трудящихся и всерьез швыряет в тюрьмы активистов, то в Прибалтике очередной карликовый диктатор начинает, едва дорвавшись до власти, объявлять коммунистов вне закона. То тут, то там появляются слабые, беспомощные ростки прекрасного будущего —
До сантиментов ли тут? До адвокатских ли словоблудий?
Если у чиновника с окладом в полста тысяч особняк стоимостью в сто миллионов — какой адвокат заставит поверить, что этот чиновник работал честно? Если по закону такого нельзя наказать — стало быть, дерьмо ваши законы, вот и весь сказ.
Много ли сейчас уважения к белиберде, с помощью которой отмазывают от ОЧЕВИДНО заслуженного наказания генералов-взяточников, чиновников-убийц и бизнесменов-воров?
Не отмазывайте — и народ мигом избавится от столь нелюбимого президентом правового нигилизма. А будут отмазывать — и ничего ты с этим нигилизмом не сделаешь, хоть каждый день по ТВ камлай на всех программах.
Но ведь тогда, в эпоху ГУЛАГа, было еще хуже. Было практически ОЧЕВИДНО для огромного количества честных и работящих людей, что с помощью этой белиберды, слюней да соплей о правах, враг пытается ослабить или вовсе подорвать нашу способность защитить и себя в собственном доме, и своих во всем мире. И не защитить даже, но просто-таки спасать от неминучей смерти, то ли нищей и голодной, то ли в холодном застенке. Подонки, которые пользуются самой грубой силой, чтобы давить НАШИХ, понимают только язык силы, словами их не усовестишь, они кого хошь переговорят, у них сверхпонтовые дипломы. Значит, все, кончен разговор.
Вот, например, как ловко объяснил окончательное предательство Чехословакии настоящий джентльмен (стоит только в лицо взглянуть), выпускник элитнейшего Бирмингемского университета Невил Чемберлен. Уже состоялся Мюнхенский сговор. Уже вышел из самолета благородный седой премьер, уже помахал в воздухе листком бумаги с договором, которым Гитлер наутро подтерся, уже произнес знаменитую фразу «Я привез мир нашему поколению» (странно, что ему тут же к трапу нобелевскую премию мира не выкатили). Уже от былой страны и так остался огрызок — но и тот не дает фюреру покоя. Однако ж по Мюнхену Британия гарантировала защиту этого огрызка в случае «неспровоцированной агрессии» (впрочем, про себя тут же оговорившись, что «решение вопроса о том, что представляет собой неспровоцированная агрессия, сохраняется за нами») [32] . И вот с подачи фюрера словаки поднимают восстание за, понимаете ли, независимость от чехов. И при этом якобы дурно обращаются с немецким населением (правда, английский консул в Брно докладывал: в городе, где по сообщениям немецкой прессы кровь льется рекой, на самом деле все спокойно) [33] . И вот Гитлер оккупирует остаток Чехословакии — как водится, для защиты немцев от местных шовинистов и коммунистов. Ну ведь и ежику же все понятно! Но официальное слово Великобритании таково: «Декларация о независимости Словакии покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным этим обещанием» [34] .
32
Цит. по: Житорчук Ю. В. Так кто же виноват в трагедии 1941 года. М., 2008. С. 109.
33
Там же.
34
Там же. С. 110.
Ну о чем, скажите на милость, с такими гнидами честному рабочему человеку разговаривать?
Не зря в последние годы так популярна фраза: и эти люди запрещают нам ковырять в носу?
А вспомнить, кстати, заявление академика Сахарова на первом съезде народных депутатов СССР о том, что в Афгане наши вертолеты добивали с воздуха наших же солдат, чтобы те не попали в плен к душманам. Вот как неколебимо оценивал в мемуарах сам великий правозащитник свой тогдашний подвиг: «Я упомянул о тех сообщениях, которые были мне известны по передачам иностранного радио. Я чувствовал свою моральную правоту, хотя меня при этом в дискомфортное состояние ставило отсутствие документальных подтверждений (нет их и сейчас). …На всех тех, кто смотрел передачу по телевидению или был в зале, эта сцена произвела сильное впечатление. В один час я приобрел поддержку миллионов людей…» [35]
35
Андрей Сахаров. Воспоминания. М., 1996. Т. 2, с. 419–420.
Выражение-то какое нашел бережное: дискомфортное состояние! Академическое такое, на европейский манер.
Ну, а насчет поддержки миллионов — вообще умолчу.
Во все времена моральная правота — страшная вещь. Ужасы сталинизма — это, если посмотреть сбоку, всего лишь непреклонная справедливость, приносящая в одночасье «поддержку миллионов людей». Жутенькая идея о классовом чутье, о свободном от буржуазного гуманизма пролетарском правосудии, о революционной целесообразности, которой плевать на формальные юридические доказательства, родилась не на пустом месте и не из одной лишь сатанинской злобности сталинистов.
Настоящая демократия, не сдобренная информационным тоталитаризмом, хороша была для греческих полисов, когда все, кто имел право голоса, могли разом собраться на городской площади, увидеть и пощупать предмет разговора, непосредственно обсудить проблему и решить ее прямым общим голосованием.
Хотя… Даже и тогда именно цветущая демократия Перикла, понадеявшись на свою могучую экономику и подавляющий флот, свободным волеизъявлением упоенных собой обывателей развязала войну с недемократичной Спартой и сокрушительно проиграла ее. И тем спровоцировала кровавый бардак по всей Элладе на много лет, и каждая мелкая демократия с ума сходила от сутяжничества, от нескончаемых, но никому уже не важных обсуждений и воевала с другой, такой же точно мелкой и такой же демократичной.
А потом вылез из-за гор Александр Великий и роздал всем сестрам по серьгам.
Из-под блог [36]
Бежит быстро, зовется Истра…
Ноябрь 5, 2011
Не так давно мне довелось мимоходом посетить город-герой Москву, и, в частности, проехать по Новорижскому шоссе поперек долины Истры.
36
Боюсь, для некоторых читателей этот заголовок может показаться уж слишком изысканным. Поясню. Вернее — напомню. Был в свое время в Самиздате такой сборник — «Из-под глыб». 1974-го года издания. Вот как, например, критиковал его из Лондона Рой Медведев: «Составители сборника „Из-под глыб“, и прежде всего Солженицын и Шафаревич, не просто не принимают социализм и социалистические идеи, их проповедь исходит из ненависти к социализму, допускающей при этом в борьбе со своими оппонентами любые средства… Что касается социально-политических и экономических высказываний авторов сборника, то здесь вообще нет никакой основы для научной полемики.» (Вопросы, которые волнуют каждого // Двадцатый век: Общественно-политический и литературный альманах, № 1. — Лондон: 1976; .
В этих местах я оказался впервые, но давно был наслышан о их красоте. Впервые, наверное, из повести Казанцева «Планета бурь», которую прочел полвека назад, во втором классе: «Тропинка спускалась к пойме реки Истры, про которую Илья Юрьевич пел своему внучонку: „Наша речка течет колечком, несется быстро, зовется Истра…“ А двухлетний Никитенок с размаху влетал в воду, визжал и колотил по воде ручонками, вздымая брызги. Противоположный берег реки был крутой, заросший лесом, всегда в тени…» С тех пор это название стало для меня одним из символов чарующего, кроткого Подмосковья. Мне всегда хотелось там побывать и отмякнуть душой… И вот, наконец, свиделись.
Действительно, я испытал потрясение.
Дело, быть может, еще и в том, что все мое детство связано с Подмосковьем, пусть не западным, а северным — там течет не Истра, а Лбовка и, чуть подальше, Яхрома. И самые первые, самые общие мои представления о красоте природы, ландшафта, полагаю, сформировались не в последнюю очередь во время долгих пеших путешествий по просторным, чуть всхолмленным васильковым да клеверным полям и лугам. Горизонты синеют дальними лесами, а на склонах холмов то тут, то там колышутся, повторяя изгибы матери-земли, легкие, уютные, открытые всем ветрам и всем путникам деревеньки; пусть без современных удобств (на то и деревня — так я ощущал тогда), но органичные, плоть от плоти полей и лугов. Они не ломали пейзаж, но были в нем свои, лишь добавляя ему покоя, безмятежности и мягкой очеловеченной красоты. Как на средневековых китайских пейзажах: горы, воды, небесные бездны, но где-нибудь в уголке полотна непременно: крохотная беседка, лодочка с рыбаком или просто восторженно созерцающий красоту махусенький уездный секретарь в халате с длинными рукавами. Потому что человек есть часть природы, они едины.