Рулетка еврейского квартала
Шрифт:
– И скажи, пусть не уступают ни за что. Это страховой случай, я знаю закон. Что?… Так сунь им под нос договор… В понедельник я сама буду… Хорошо! – Сона дала отбой, что-то черкнула в еженедельнике.
Не на таковскую напали, ишь ты, переделки за счет заказчика! Впрочем, это были мелочи, обычный рабочий момент, так сказать. А вообще бизнес ее в полном ажуре, и только поспевай, жми на газ. И в России, и в Америке, и здесь, на французской Ривьере. А теперь вот и в Испании затеяла строительство. Видимо, все же придется слетать на днях в Барселону, оттуда на побережье, проверить все самой. Ведь пока не покажешь кулак, добра не жди. Хоть где, хоть в стране дикого, стихийного капитализма, хоть в условиях демократического маразма. Каждый понимает только силу. Впрочем,
Она и в Москве очень скоро нашла нужные контакты, благо правила игры ей были знакомы лучше, чем многим другим. И как говорить с власть предержащими, и на каком языке общаться с маргинальными персонами криминального мира. За что и спасибо незабвенному Сорвино. Как-то раз, совсем не так давно, Сона предприняла попытку разыскать своего верного дружка прошедших лет, но лично встретиться не смогла. Информация, полученная ею относительно Святого Брокко, гласила, что после трагедии 11 сентября Сорвино посчитал для себя неподходящим присутствие на территории Соединенных Штатов и отбыл из страны прочь. Говорят, перенес торговую базу в Венесуэлу и открыл уже самостоятельное дело. А жаль.
Сона потянулась, зевнула сладко, после поднялась с удобного анатомического сиденья, вышла на балкон-террасу, тянувшийся вдоль внутренней стороны дома. Жара расслабляла, и делать что-либо неохота было совсем. Но уж она-то сможет себя перебороть. К тому же остро стоял перед ней один вопрос, требовавший скорого разрешения, и вопрос тот выходил уж очень препротивным, но и откладывать его Соне не хотелось.
Внизу творилось безоблачное веселье. В большом, чистейшей воды бассейне плескались и ныряли для забавы ее муж и Димка, а нанятая недавно гувернантка-француженка бегала вдоль бортика и неодобрительно размахивала руками. Видимо, ее звали купаться тоже, и звали по-русски, а Димке в ее присутствии запрещалось говорить на каком-либо ином языке, кроме французского.
Димка за три прошедших года вырос изрядно, даже слишком для его возраста, и по развитию, умственному и физическому, явно обгонял сверстников. Чем сильно радовал Сону, и причем бескорыстно. Потому что был именно ее сыном – а вовсе не для хвастовства перед посторонними. Сона довольно быстро научилась его любить по-настоящему, может, оттого, что больше не приходилось играть в мамочку и сыночка, а дело взаимной симпатии между ними получалось на добровольных началах. И еще ей необыкновенно приятно было знать, что Димка, несомненно, предпочитает ее общество компании отца, хотя Лева и проводил с сыном несравненно больше времени. Но в их семье именно мать выполняла нелегкую роль настоящего мужчины, и чуткий Димка это понимал. Хотя Сона порой кричала на него и одна обладала правом наказания, зато и все блага, и настоящие заботы, и нерушимая безопасность исходили тоже от нее. Димка ее любил, но и с нежностями не лез, словно считая при их взаимных чувствах лишней всякую слюнявую сентиментальность. Соне такой стиль общения с Димкой особенно был по душе. И нечего растить традиционного еврейского маменькиного сынка, только портить парня. Она и Леве запрещала телячьи нежности, хотя, как с удовольствием отмечала в последнее время, Димка не очень-то уважал своего папашу. Да и был уже сейчас куда умнее. Семь лет, а знает два иностранных языка, английский – будто второй родной, французский чуть похуже, но недавно нанятая с первосортными рекомендациями мадемуазель Ромешуа это скоро поправит. А с осени Димка пойдет в частный парижский лицей, на все время начальной школы. Так что Сонины проблемы заключались отнюдь не в умнице сынишке.
Ее главная проблема плавала рядом с Димкой в бассейне, фыркала, отдувалась от воды, вот, увидела на балконе Сону, подобострастно улыбнулась и замахала с сумасшедшей радостью рукой. Эх, Лева, Лева! Нет, все эти три года он исправно нес свою службу и получал за то щедрое вознаграждение. И предметами роскоши, и наличными деньгами. И всегда при веселом выражении лица, каждый жест полон услужливости. Да только не такая она наивная идиотка, чтобы купиться на мишуру. И службу
Но то было бы полбеды. И без Левки бы прожила, как говорится, «говно вопрос». Пусть бы шел на все четыре стороны. Однако и зубодер Ашерович оказался не лыком шит. Совратил будущего зятька замутить гриб-поганку. Дескать, в Калифорнии имеется имущество, и зачем его доченьке муж без штанов. А коли правильно подать на развод, да с хорошим адвокатом, можно наложить лапу на половину. А там не один миллион, а целых тридцать. Вот Левка и выпрыгивает усердно из бассейна как цирковой дельфин, показывает свою лояльность. И невдомек его щенячьим мозгам, что Соне все давным-давно известно. Еще когда три дня назад до отлета ее муженек тайно подал в Москве на развод. И теперь ему даже ума не хватило самому купить билет до Лос-Анджелеса, а заказал через ее тревэл-сервис. И через пару недель собирается в бега. За океан под крылышко семейства Ашерович и их адвоката. Впрочем, чего-то такого Сона и ожидала рано или поздно. Для Левки это не жизнь. Домашний котик, только банта не хватает, и женился на тихой евреечке, и в прошлой их бедности все же счастливее был, чем теперь, со всеми бассейнами и лимузинами. И вдруг, вот-те нате, все изменилось вмиг. Ему бы курицу домашнего копчения под бочок и смирный быт, вот Левка не выдержал и нашел. Тем более что Сона его не ставила ровным счетом ни во что, и он это видел, и ему было горько.
Но все это лирика. Насильно ведь мил не будешь. Только приди, скажи, как человек. И после – хоть на все четыре стороны. Сона бы и денег дала на пропитание и даже более. Вместо пенсии по инвалидности. Но киска вообразила себя тигром и решила скушать кус не по зубам. А это уже нож в спину. Этого Сона, конечно, не могла стерпеть или простить. И самая великая глупость, что калифорнийский суд действительно бы присудил ее комнатному придурку половину местного имущества. Это в России можно схитрить, обмануть, свести на подставное лицо, в Европе тоже у Соны капитал совместный и партнеры не подведут. Но калифорнийский филиал чисто ее. А это значит, как только Левка предъявит в Калифорнии свидетельство о том, что суд принял его дело к рассмотрению, на имущество будет положен адвокатский надзор.
Стоя на балконе и разглядывая фальшивку, которую сейчас подавал ей муж, Сона тут же и приняла решение. У нее есть две недели. И этого более чем достаточно. Закон Сорвино-Бертон. Просто Левка не должен добраться до Калифорнии. Во сколько могут оценить голову никчемного бездельника и вечного постояльца богадельни? Пятнадцать, от силы двадцать тысяч. Больше он не стоит. Ну, положим, с нее сдерут все сто. Но тут торговаться неуместно. К тому же ребята у нее знающие, и вместе еще работать и работать. Надо только дать знать в Москву кому следует. И срочно. А там – скоропостижный несчастный случай, желательно во время ее вынужденного рабочего визита в Барселону. Все же сто тысяч – это много, много, много, много меньше, чем пятнадцать миллионов долларов. Много, много меньше того.
Никколо Макьявелли. Флоренция, 1513 г.
Человек сам по себе ни хорош, ни плох, но скорее склонен к тому, чтобы быть плохим.
Поэтому не нужно бояться показаться устрашающим, а следует принять необходимые меры, дабы держать в страхе.
Я знаю также, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять.
И, однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям.