Румпельштильцхен
Шрифт:
Он же оказался не слишком-то благодарным.
Прежде всего Блум объяснил мне, что это его задачей является расследование совершенного убийства, не говоря уже о похищении ребенка. И хотя ему, конечно, вполне понятно мое желание выискать что-нибудь такое, что как мне кажется может иметь хоть какое-то отношение к данному расследованию, но тем не менее ему бы крайне не хотелось, чтобы некий любитель (до чего же все это унизительно!) своими самодеятельными поисками ненароком вспугнул бы убийцу, чеего ни в коем случае нельзя было допустить. Он также напомнил мне, что в соответствием с Разделом 1201, подразделом (б) Федерального Законодательного Акта о киднэппинге, при невозможности освобождения жертвы в течение двадцати четырех часов с момента захвата силой или обманом, удержания под охраной, равно как и в случае похищения с целью получения выкупа, имеются все основания к тому, чтобы дальнейшее расследование по делу данного лица перешло в ведение общенационального и международного законодательства, а это означает, что завтра в девять часов утра к расследованию подключится ФБР, потому что тогда уже пройдет ровно двадцать четыре часа, как домработница обнаружила Викторию Миллер мертвой, и она же заявила о пропаже девочки. А до того времени дело это остается в исключительном ведении Депертамента Полиции Калусы, на которое и падет вся тяжесть ответственности, если вдруг, не дай бог, что-нибудь случится с малышкой, а случиться может все, что угодно, не исключая участи, постигшей ее мать.
— Итак, господин советник, — проговорил Блум (и
— А вы спрашивали Миллера об этом?
— Да, и более того, мы также установили у него в доме нашу аппаратуру, которая позволит нам, в случае если ему действительно позвонят, проследить номер телефона, откуда был сделан звонок. Вы знаете, советник, он ведь понимает, что это вопрос жизни или смерти, и еще он слишком любит свою маленькую внучку, а поэтому ему вовсе не хочется, чтобы с ней что-нибудь случилось, а потому он не рассказывает об этом никому, не делится своим горем даже с самыми близкими друзьями и соседями. Теперь ужно сохранять хладнокровие, подождать, пока тот, кто похитил ребенка, сам сделает первый ход. Мы оповестили газеты и телевизионные станции в Тампе и Манакаве только об убийстве, но им не было ничего сказано об исчезновении ребенка. Мы хотим, чтобы убийца первым заявил о себе, понимаете ход моих мыслей? Возможно, что он думает, будто бы мы не знаем о том, что девочка похищена, может быть он уверен, что мы думаем, что ребенка тогда не было дома, что будто бы Элисон была где-нибудь, ну, скажем, в гостях у знакомых или еще где, пусть думает, будто мы еще находимся в полном неведении. Мы хотим, чтобы он позвонил или отцу малышки, этому Энтони Кенигу, которого теперь, кстати пытается разыскать ново-орлеанская полиция, чтобы поставить телефон в его доме на прослушивание, или может быть похититель позвонит дедушке ребенка, который уже готов к этому и только и ждет того, чтобы как можно дольше задержать того парня на телефоне; или же не исключено, что он позвонит нам, в полицию, или (боже упаси) в редакцию какой-нибудь из газет — остается только надеяться на то, что он туда не позвонит. Ведь они все равно не придумают ничего более подходящего, как встрять самим в это дело и в таком случае нельзя исключить возможность того, что положение еще больше усугубится, и тогда уж жизни ребенка будет угрожать реальная опасность. Мы же будем готовы ко всему, и мы ждем его звонка, если он вообще позвонит. У нас тогда будет ощутимое преимущество, ведь он будет уверен, что никто еще ничего не знает, и ему придется очень долго объяснять, в чем дело. А в то время телефонная компания попытается полностью отследить этот звонок. Так что, советник, — продолжал он, — вы окажете мне неоценимую услугу, если пообещаете с этого момента не бегать больше по всему городу, приставая с распросами ко всем, кто на ваш взгляд может иметь хоть какое-нибудь отношение к случившемуся. Будь я на вашем месте, мне бы просто ужасно не хотелось бы осознавать потом, что из-за меня, по моей вине пролилась кровь шестилетнего ребенка. Вот такие дела, советник.
— Я просто думал, что мы с вами, как вы выразились, не в кино, — сказал я.
— Вы правильно думали.
— Ну тогда и будьте любезны не разговаривать со мной таким тоном, будто я какой-нибудь говнюк из частного сыска где-нибудь в Лос-Анджелесе.
В трубке воцарилось молчание.
— Ну ладно, — наконец выдавил из себя Блум, — я извиняюсь, — он еще какое-то время помолчал. — Я ненавижу, когда вот так похищают детей, — снова заговорил он, — у меня и у самого растет дочь.
— И у меня тоже.
— Но ведь я же сказал, что я извиняюсь. Но уж вы, пожалуйста, тоже, окажите мне любезность, ладно? Не влезайте в эти дела. Нам уже все известно о тех вечерних звонках, девушка, что присматривала за ребенком, сегодня утром все нам рассказала об этом. Хорошо, мистер Хоуп? Договорились?
— О'кей, — пообещал я, — я больше не буду встревать в ваши дела.
Но этот разговор состоялся у нас еще до того, как Энтони Кениг сам пришел ко мне в четыре часа того же дня.
На три часа дня у меня была назначена встреча с одним из моих клиентов, сосед которого устроил свой подъездной путь к дому так, что получалось, что дорога эта захватывает под себя еще целых два фута земли, являвшейся собственностью моего клиента. Обратившемуся же ко мне за консультацией клиенту вовсе не хотелось каким-то образом разрушать или хоть в какой-то мере нарушать соседскую дорогу, тем более, что с соседом они ладили, но, однако, в то же время ему хотелось узнать у меня, а не существует ли опасности того, что подобное постепенное посягательство на его собственность может продолжиться и в дальнейшем. Я сказал ему на это, что в действительности существует опасность того, что через какое-то время тот сосед может заявить о своих правах на землю на основании ее местоположения, а также в связи с продолжительным сроком пользования тем подъездным путем, а поэтому нам с ним нужно будет подготовить соглашение, которое бы допускало одновременно хотя и допускало бы подобное вторжение в границы чужой частной собственности, но в то же время не позволяло бы тому его соседу предъявлять свои права на эту землю когда-либо в будущем. Мне показалось, что он был очень озадачен этими моими словами. Но я все же сумел заверить его, что все будет просто замечательно, и ему вовсе не стоит волноваться. И все же, когда без десяти минут четыре он покидал мой офис, весь вид говорил о том, что душу его мучили сомнения.
В последующие сорок пять минут я только и занимался тем, что звонил в разные места по телефону или же сам отвечал на звонки, когда звонили мне. Это были: 1) служащий ипотечного [3] отдела Национального банка Флориды, проинформировавший меня о том, что один из прежних клиентов нашей конторы, Джонас Карлтон, только что продал свой дом, который до этого он заложил у них в банке, и что при продаже или передаче имущества в собственность другому владельцу, им должна была быть выплачена полная сумма в соответствии с распиской, так что теперь банк требовал надлежащей уплаты по векселям; 2) я позвонил Джонасу Карлтону сначала на работу, а затем 0 к нему же домой на Сабал. Ни по тому, ни по другому телефону мне так никто и не ответил. Тут мне в голову пришла мысль, что он возможно переехал, пока мы занимались продажей его дома, а посему я позвонил 4) в Национальный банк Флориды, чтобы узнать, не отличается ли номер телефона, которым располагают они от того, что есть у меня в моих записях. И действительно, номер у них был записан другой. Затем я 5) снова позвонил Джонасу Карлтону, на этот раз уже в Манакаву, что находится в семнадцати милях к югу от Калусы. Здесь мне тоже никто не ответил, а потому я сделал себе пометку, чтобы не забыть об этом деле и попробовать дозвониться к нему на следующее утро. Тут снова зазвонил телефон, звонили из 6)налоговой инспекции для того, чтобы сообщить мне о том, что один из моих клиентов обратился к ним с заявлением уменьшить ему на две тысячи налог на купленный им в 1978 году новый дом, и в этой связи они просили меня представить в их службу сертификат от застройщика, который бы подтверждал, что при заключении сделки были соблюдены все необходимые условия для подобного уменьшения размера взымаемого налога. Я ответил, что я смогу представить им этот документ, а затем я позвонил Синтии, собираясь попросить принести мне то дело, а она в свою очередь сообщила мне, что меня уже ждет на телефоне 7) какой-то мужчина, имени которого она никак не может выговорить. А все потому, что звали его мистер Каджчрзак. Сначала он назвал мне все свое имя по буквам, а затем сказал, что на самом же деле он урожденный Фредерик Вильсон, но еще ребенком он был усыновлен семьей Каджчрзак, и вот уже последние тридцать четыре года он живет под именем Фредерик Каджчрзак. Но теперь ему хотелось бы изменить свое имя и снова стать Фредериком Вильсоном, но вот только его приемные родители возмущены таким его отношением к их семейной фамилии, и еще они пригрозили тем, что они со своей стороны будут всячески этому противиться. Я пригласил его зайти ко мне лично, и мы договорились о встрече на следующей неделе. Синтия снова позвонила мне по селектору и сказала, что она уже нашла нужное мне дело. Я попросил ее зайти. Она положила папку мне на стол, и заодно сообщила, что на третьей линии для меня опять есть звонок. На этот раз звонил 8) мой клиент по имени Артур Лорринг, поведовавший мне о том, что его сына задержала полиция из-за того, что он ехал на мотоцикле со скоростью девяносто миль в час на участке, где правилами разрешалось только тридцать, а на заднем сидении у него в тот момент находилась еще и его юная спутница. В ответ на это я выразил ему свои опасения, что очевидно за всем этим происшествием стоит нечто более серьезное, чем просто тривиальное превышение скорости, а поэтому я дал ему координаты своего коллеги, кто сможет справиться с этим делом лучше, чем «Саммервиль & Хоуп». После этого я позвонил 9) Бенни Вайсу, занимавшемуся уголовными делами. Я предупредил его о том, что Лорринга к нему направил я сам, а заодно вкратце пересказал ему, в чем там дело. В ответ тот подтвердил мне, что это будет признано нарушением Главы 316.192, неосторожная езда, и что сын Лорринга вне всякого сомнения будет осужден на три месяца тюремного заключения, и можно будет считать, что ему повезет, если он отделается только этим, и его не заставят еще к тому же платить штраф. Бенни считал, что парень заслужил эти девяносто дней заключения, так, мол, ему и надо. Затем я перезвонил 10)нашему клиенту, купившему винный магазин, и звонившему мне днем, когда меня не было в офисе, чтобы сообщить, что адвокат продавца желает, чтобы стоимость товара в том магазине была подтверждена, исходя из розничной цены товара, за вычетом двадцати процентов, на что я ему ответил, что мне в качестве отправной точки будет нужна контрактная стоимость товарных резервов магазина, потому что именно этот и является общепринятым методом, и я сам вызвался поговорить с адвокатом продавца. Мой клиент попросил меня не затягивать с этим, итак, я набрал номер 11) Авраама Поллока, известного в наших профессиональных кругах как Честный Эйб; я заявил ему, что его предложение по рассчетам с розничной цены нас ни коим образом не устраивают. Он сначала ныл и вздыхал, и все повторял: «Ну поимей же совесть, Мэттью», но в конце концов он все же согласился на рассчет с оптовой цены плюс к тому двадцать процентов. И перед тем, как мне позвонила Синтия, чтобы сказать, что меня дожидаетмя мистер Кениг, я успел сделать еще один звонок. Я позвонил 12) моей любимой доченьке.
3
Ипотека (от греч. hypoteke — залог) — залог недвижимости (земли, строений) с целью получения долгосрочной ссуды.
Трубку сняла Сьюзен.
— Привет, Сьюзен, — заговорил я, — я могу с ней поговорить?
— Она еще не вернулась домой из школы, — ответила мне на это Сьюзен.
— Да… Ну ладно тогда, я…
— Сегодня у нее занятия в хоре.
— Точно. А я и забыл.
— Но я все равно рада, что ты позвонил.
Это заявление меня удивило. Обычно очень редко, если не сказать, что вообще никогда, Сьюзен радовалась моим звонкам.
— Правда?
— Да. Ты будешь занят в эти выходные?
Я помедлил с ответом. Что это? Неужели Сьюзен собирается пригласить меня в гости? На обед? На прогулку по пляжу? Или же станет строить мне козни?
— Потому что, если ты не будешь занят, — продолжала она, — как ты думаешь, не сможешь ли ты снова взять Джоанну и на этот раз? Я знаю, что она только что была у тебя, но для меня твое согласие очень важно.
Это тоже меня порядком удивило. Обычно Сьюзен не приветствует то, что я вижусь с нашим с ней ребенком даже хотя бы раз в две недели.
— Я буду очень рад снова забрать ее к себе, — ответил я.
— Дело в том, — снова заговорила Сьюзен, что на эти выходные меня пригласили на Багамы.
— На выходные? — переспросил я. Мне всегда казалось, что Багамы находятся слишком далеко для того, чтобы так вот запросто проводить там уикэнд.
— Да. Джорджи Пул собирается вылететь туда вечером в пятницу на своем самолете, и мы проведем всю субботу и воскресенье на его яхте, а затем вечером в воскресенье прилетим обратно в Калусу. Ты сможешь забрать Джоанну в пятницу прямо из школы, а обратно привезти ее в понедельник утром, когда поедешь на работу?
— Разумеется, — ответил я.
— Спасибо, — сказала Сьюзен. — Я передам ей, что ты звонил.
Она повесила трубку. Я же все еще сидел, тупо уставившись на телефон. Джорджи Пул был одним из самых богатых людей в Калусе, и к тому же еще и холостяк, которому едва перевалило за сорок. Бытовало мнение, что особое предпочтение отдается им милашкам с внешностью кинозвезды, а отсюда и все эти его частые поездки в Лос-Анджелес, где, опять же если верить слухам, он уже приобрел немало недвижимости на Тихоокеанском побережье. И вот теперь, по-видимому, он положил глаз и на мою бывшую жену, которую вполне можно было считать по-своему привлекательной, и мне вдруг стало до того жаль этого беднягу, что я даже в какой-то момент подумал о том, что, наверное, следовало бы послать ему дюжину роз в знак утешения. Хотя, конечно, на самом деле все было совсем не так. Может быть, узнав о наших с Аджи отношениях (Боже, кажется это было сто лет назад!), Сьюзен и начала вести себя как сука, но все же не всегда она была такой, и сейчас я все еще не могу забыть, как иногда нам было очень хорошо вдвоем. Проблема наших отношений — если не брать в расчет мои походы на сторону, ведь они были частью второстепенной проблемы, которая и сама была порождением нашей этой главной трудности — была вовсе не в том, что кто-то из нас вдруг ощутил себя более взрослым, в то время как второй оставался на прежнем «детском» уровне; когда некоторые люди указывают, что причина их развода только в этом, я считаю, что они попросту лгут. На самом же деле все было несколько иначе: мы оба выросли, но вот только рост этот был направлен в противоположных направлениях: все же каким-то образом те «мы», которыми мы с ней были, когда поженились, постепенно переродились в каких-то других, совершенно чуждых друг другу после четырнадцати лет совместной жизни людей, и это было большой неудачей, и все это было весьма и весьма грустно. Я никогда не был в восторге от перебранок с Сьюзен. И мне действительно было очень неприятно, что когда бы я ни позвонил туда, где мы с ней когда-то жили вместе, мне всегда приходилось слышать ее раздраженный голос. Меня выводило из себя, что она говорила Джоанне обо мне разные гадости, которые Джоанна, будучи послушной и любящей дочерью, затем пересказывала мне. Но больше всего мне не хотелось сдерживать в душе частые приступы сострадания (вины, Фрэнк назвал бы это так), которые временами я испытывал по отношению к Сьюзен. Ведь когда-то я любил ее больше, чем свою собственную жизнь. Опуская трубку на рычаг аппарата, я мысленно пожелал ей счастья.