Румпельштильцхен

Макбейн Эд

— А остальные, эти, как их там?..

— Джордж работает настройщиком пианино в Фалмуте на Кейп-Код. У него жена и трое детей. Время от времени он выступает у себя в городе или же в Бостоне, но живут они в основном на те деньги, что ему удается заработать настройкой пианино.

— И наконец, последний. Как его зовут?

— Нейл Садовски, в группе он играл на ударных. Я не знаю, где он обитает в данный момент. Но в последний раз, когда мне довелось с ним разговаривать — это было примерно с полгода назад — он жил в Нью-Йорке.

— Пожалуйста, назовите мне все имена еще раз по буквам, хорошо? — с этими словами Блум вытащил из кармана блокнот. Маршалл продиктовал ему все имена, и Блум записал все к себе в блокнот очень аккуратным и разборчивым

почерком.

— А в Калусе вы где остановились? — вновь спросил он у Маршалла.

— Пока еще нигде. Я ведь приехал сюда только сегодня утром.

— Вот моя визитка, — продолжал Блум. — Если вы вдруг припомните что-либо на тот счет, где может находиться этот парень Садовски, то позвоните мне.

— Если я вообще останусь здесь, — сказал Маршалл. — Я не планировал возвращаться обратно раньше следующего понедельника, по после всего, что произошло… — он энергично замотал головой.

— Хотите прервать свой отпуск, да?

— Может быть.

— Да-да, — согласился Блум и понимающе кивнул. — Кошмарный случай. Ну, мне пора, — наконец сказал он. — Пока, Мэттью. Звони, если что.

— Обязательно, — пообещал я.

Блум сделал приветственный жест рукой, улыбнулся на прощание и торопливо зашагал к тому месту на стоянке, где его дожидалась полицейская машина.

— Мистер Хоуп, не могли бы вы уделить мне немного времени? — обратился ко мне Маршалл. — Или вы, наверное, очень спешите?

— Я никуда не спешу, — ответил я.

— Тогда я провожу вас до машины.

Мы двинулись в направлении стоянки. Вокруг завывал ветер.

— Я хотел сппросить вас… — нерешительно проговорил Маршалл и замялся. — Вот в газетах писали о том, что вы регулярно встречались с Викки…

— Ну, это не совсем так.

— Как бы то ни было, — продолжал Маршалл, — это не мое дело. Мне хотелось сказать вам — в свете всего произошедшего — все-таки хорошо сознавать, что в жизни у Викки был еще кто-то, кому она могла доверять. Вы были на премьере?

— Нет, я смог попасть туда не раньше воскресенья.

— «Зеленый уголок», так кажется называется то местечко?

— «Зимний сад».

— Ну и как она пела?

— Не очень.

«Гиа» была все на том же месте, где я припарковал ее, у самой чугунной решетки, уже развернутая в сторону дороги. В штате Флорида при регистрации автомобиля выдается лишь одна табличка с номерным знаком, которую надлежит укреплять сзади. Ежегодно таким образом штату удается сэкономить уйму денег, но в то же время, из-за подобного нововведения место для переднего номера остается пустым. Это место на своем автомобиле я заполнил тем, что укрепил там металлическую табличку с надписью: «Уж лучше быть моряком». Маршалл остановился у моей «Гии», взглянул на эту надпись и сказал:

— А вы ходите на яхте, да?

— Да, — согласился я.

— И я тоже. Я в прямом смысле балдел от той пары дней, что мне удалось провести на воде, — он опять покачал головой, — так значит, в тот вечер она пела ужасно, вы это имели в виду?

— Да, боюсь, что так.

— Ну конечно, в этом и есть вся ее натура. Я сам любил Викки до смерти, но вот голос у нее был такой, какой иногда бывает при сильном насморке, монотонный, навязчивый и чертовски раздражающий. Мне пришлось приложить все свои знания, выложиться на все сто, чтобы заставить его зазвучать, вы ведь понимаете, что я имею в виду? Но зато уж с внешностью у нас проблем не возникало, в то время она была действительно великолепна. На фотографии, что я выбрал для конверта альбома «Безумие» — это был самый первый наш альбом — так вот, я облачил ее в такое красное с блестками платье с вырезами — сверху — почти до талии, а снизу — примерно до середины бедра. У нее была просто потрясающая по красоте своей грудь, и мы показали и ее тоже, как есть почти до самых сосков, и вы уж можете мне поверить, что ноги были тоже никак не хуже, то была захватывающая дух фотография; а фотограф, что снимал Викки, в сороковых и начале пятидесятых годов работал для самого журнала «Лайф». Ведь вы понимаете, мистер Хоуп, мы же пытались продавать в ее лице молодость и секс, ощущение необузданной дикости, и, знаете, наверное, безумия. Викки в том красном платье, с откинутой назад головой, с широкой улыбкой на лице, одна рука на бедре, много-много груди и ног… Мы пытались сделать ее символом того звука, что я создавал в студии, переделывая ее голос. В ход тогда шли все профессиональные хитрости, на какие я был только способен, но в конце концов мне все же удалось сделать так, чтобы «Уит» зазвучали словно это были «Битлз» и «Роллинг Стоунз» в одном лице! И все тогда поддались на этот студийный трюк, и уж поверьте мне, на нас обрушился целый шквал чертовых звонков — телешоу, ночные клубы, Лас Вегас, Нью Йорк, концертные турне, — всем хотелось, чтобы Викки вышла на сцену, но вот в этом-то и была полная безнадега, гарантированный провал. В мгновение ока это стало бы концом певческой карьеры Виктории Миллер, это был бы всеобщий облом, в том числе и конец группы «Уит», и вообще все это стало бы заключительным аккордом того грандиозного и сверкающего праздника, — Маршалл снова покачал головой. Все это было сказано им с таким напором и настолько быстро, что у меня — как ни странно аж дух захватило.

— Бедняжка, — проговорил он. — А что она пела в тот вечер?

— Все старые добрые шлягеры.

— Очень неудачный выбор. А на ней что было?

— Белое платье. — С глубоким вырезом?

— Не слишком.

— Но все равно я готов биться об заклад, что выглядела она просто-таки грандиозно, это так?

— Да, она была красива.

— А критики что думают по этому поводу? Отзывы уже были?

— Был один. Но я еще не успел прочесть…

Маршалл вновь покачал головой.

— И все же ей не следовало бы лезть в это дело, — произнес он. — По крайней мере, не так, как это сделала она. Если уж Викки тогда захотелось снова взяться за старое, то для этого ей было бы достаточно всего-навсего снять трубку телефона и высказать мне все свои пожелания. Я бы ради этого бросил все, я бы тотчас же примчался бы к ней. Но вот так, как она…

— А Викки знала, где вас найти?

— Конечно, знала.

— Значит, все эти годы вы с ней поддерживали отношения?

— Посредством рождественских открыток. Черкали на них коротенькие послания друг другу, типа того, как дела — чем занимаешься, и всего-то.

— Ну а с минувшим Рождеством она вас поздравила?

— А как же, Викки никогда не пропускала ни одного рождественского праздника.

— Но ни словом не обмолвилась о предстоящей премьере?

— Вообще ничего. Я узнал об этом только вчера вечером. О, Господи, если бы я только знал, я бы в ту же минуту оказался бы здесь! Что бы я и пропустил ее премьеру?! После всех лет, что нам пришлось работать вместе?! Ни за что! А она волновалась в тот вечер? Я имею в виду, в тот вечер, когда вы были на ее выступлении?

— Во время самого концерта она вроде бы не показалась мне взволнованной, но вот после, да, кажется, ее что-то тяготило.

— Она не сказала, что именно?

— Нет, пожалуй. Мы разговаривали с ней о том, как все было в тот вечер, обсуждали шоу. Ей почему-то непременно хотелось узнать, не слишком ли шумно было в зале, по-моему, она подозревала…

— Вот оно что, ну да, ведь это может быть признаком провала: публика разговаривает во время выступления… Бедная девочка.

— Я сказал ей, что я лично ничего такого не заметил.

— И правильно, молодец. Спасибо вам за это.

— Кстати, она потом призналась, что именно вы не разрешали ей выступать на концертах перед публикой. Тогда, в прошлом, я имею в виду. Когда вы еще работали вместе.

— Да? И она что, действительно вспоминала обо мне? Прямо так и сказала?

— Да. Она сказала — вообще-то я не помню это дословно, — но она говорила, что-то об Эдди, который не разрешал ей петь «живьем», и когда я спросил, а кто же это такой, собственно говоря, Викки рассказала мне, что вы были ее продюсером на студии «Ригэл».