Румянцев-Задунайский
Шрифт:
Он предложил следующий план: поскольку начинать войну с Австрией из-за Дунайских княжеств никак нельзя, дело сие безрассудное, следует объявить относительно этой державы полнейший нейтралитет. С другой стороны, необходимо поступить так, чтобы Турция не приняла этот нейтралитет за одобрение поступков Кауница. Наконец следует дать понять Австрии, что она не может оставаться совершенно спокойной насчет того, что Россия ничего не станет предпринимать против ее действий в княжествах.
— Что касается желания австрийского командования войти в сношения с нашим командованием относительно княжеств, — продолжал
Немного передохнув, Румянцев добавил:
— О всем, что мы тут говорили, сообщите нашему поверенному в Константинополе. Много зависит от того, как он сумеет воспользоваться сим обстоятельством.
После того как Репнин ушел, Румянцев вызвал секретаря и стал диктовать ему послание визирю. Не навязывая своих суждений, он просил визиря «для облегчения взаимных сношений» прислать в главную квартиру русской армии поверенного с такими же полномочиями, с каким был направлен в Константинополь русский полковник Петерсон. Румянцев хотел, чтобы турецкий поверенный мог лично убедиться в отсутствии у русского командования каких-либо контактов и тем более договоренности с австрийским правительством и что политика Австрии русскими не одобряется…
Позднее полковник Петерсон рассказывал, что, получив письмо фельдмаршала, верховный визирь обрушил на австрийцев поток брани. Нет сильнее ненависти, чем та, что загорается к тому, кто из друга превращается во врага. Визирь выразил австрийскому посланнику резкий протест. С того момента не стал он слушать и французского резидента.
Так это было или не так, но на свое послание Румянцев получил весьма благожелательный ответ. Визирь сообщил, что Порта не желает более терять понапрасну драгоценное время и всемогущий султан будет рад принять русское посольство.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Румянцев Репнину, показав ему послание визиря, — опасные подводные камни, кажется, остались позади. Собирайте посольство — и с Богом!..
В истории русско-турецких отношений такого внушительного посольства не было еще ни разу. В свите поела князя Репнина насчитывалось до 500 человек: 18 обер-офицеров, 4 штаб-офицера, 13 строевых офицеров; 12 греческих офицеров, гусарские, кирасирские и гренадерские команды, трубачи и литаврщики, пехотные музыканты, певчие, гайдуки, скороходы, дворяне посольства, пажи, лекари, переводчики, секретари — все чины не упомнишь.
Посольство вступило в Константинополь через Адрианопольские ворота. С распущенными знаменами, с музыкой и барабанным боем Репнин ехал на богато убранной турецкой лошади, высланной ему самим султаном. В седле держался величественно, как и подобает представителю страны-победительницы. Его супруга, утопая в мехах, следовала в открытой коляске.
Жители города высыпали на улицу, чтобы своими глазами посмотреть, какие они, эти русские, с которыми так долго враждовали и которые теперь ехали к ним не с войной, а с миром. Местами возникали такие толпы, что турецким чинам, сопровождавшим посольства, приходилось освобождать дорогу силой.
Вид
Смеркалось. К месту расположения посольства прибыли уже при свете факелов. Здесь русских ждали роскошные апартаменты. Посол с супругой устроился в двухэтажном дворце, построенном в европейском стиле, с большими залами для приема гостей и комнатами-боковушками для прислуги.
По предварительной договоренности, визирь должен был принять русского посла 28 ноября. В назначенный день Репнин вместе с поверенным в делах полковником Петерсоном, маршалом посольства Булгаковым и двумя секретарями направились в визирский дворец. У парадного подъезда их встретили переводчик и два чиновника, к которым вскоре присоединился первый церемониймейстер Порты. После обмена обычными приветствиями русских пригласили в помещение.
Зал, куда их ввели, оказался таким большим, что Репнин не сразу заметил идущего ему навстречу невысокого человека с узкой полуседой бородкой. То был сам визирь.
Приблизившись друг к другу, представители некогда враждовавших государств обменялись поклонами. Затем визирь жестом пригласил посла в кресло, сам сел против него на софу. Переводчики остались стоять, Репнин с интересом разглядывал человека, являвшегося правой рукой султана. Его внешность внушала уважение. Крутой лоб, черные, с коричневым отливом глаза, мохнатые брови.
Усевшись, визирь спросил посла о здоровье. Тот ответил и в свою очередь задал аналогичный вопрос. После столь нехитрого выражения учтивости собеседники перешли наконец к главной теме беседы. Репнин сказал, что российская императрица желает твердо и нерушимо содержать «блаженный» мир, заключенный между двумя империями, — и попросил визиря исходатайствовать ему аудиенцию у султана.
Пока Репнин произносил речь, визирь, не шевелясь, смотрел куда-то поверх его головы. Он оживился только после того, как в разговор вступил переводчик. Внимательно, выслушав перевод, он тут же начал ответную речь.
Переводчик переводил:
— Его сиятельство отвечает вашему сиятельству, что он со своей стороны, желая утвердить и сохранить блаженный мир, приложит к достижению этой цели совершенное попечение и труд. Его сиятельство ощущает истинное удовольствие от того, что выбор посольства пал на особу, в коей обитают способность и прилежание к общим интересам обеих сторон.
Едва переводчик закончил перевод визирской речи, как вошли слуги с серебряными подносами. Они поставили на столик перед визирем и послом конфеты, шербет, кофе, розовую воду. Потом появились слуги с подарками. От имени визиря послу подали соболью шубу с парчовым верхом. Собольи шубы, правда крытые сукном, получили также поверенный в делах, маршал посольства, секретари.
Репнин остался доволен встречей. На следующий день он отправил визирю свои подарки, а когда узнал, что на 1 декабря назначена аудиенция в Серале, послал подарки с секретарями самому султану.