Румянцев-Задунайский
Шрифт:
В главной квартире русской армии подводили итоги сражения. Потерпев поражение, противник оставил на поле боя двадцать шесть знамен, два штандарта, сто семьдесят две пушки, более десяти тысяч ружей. В плен взято более четырех с половиной тысяч человек, подобрано и предано земле свыше семи тысяч шестисот убитых. Число погибших и раненых с нашей стороны достигло тринадцати тысяч.
В то время, когда главнокомандующий изучал представленные ему сведения о потерях, к нему вошел Румянцев. Командир дивизии принес с собой подзорную трубу и шляпу необычного вида,
— Что это значит? — с недоумением спросил Салтыков.
— Это вещи короля Фридриха Второго, — отвечал Румянцев, улыбаясь. — Их подобрали наши казаки, когда гнались за ним.
Салтыков с интересом оглядел необычные трофеи, покачал головой.
— Ваши люди дрались хорошо, — заметил он, — особенно кавалеристы. Но меня удивило, почему ваши конники выскочили на поле без ружей?
— Ружья остались в обозе.
— Забыли раздать?
— Ваше сиятельство, видели ли вы когда-нибудь, чтобы, атакуя неприятеля, кавалеристы пускали в ход ружья?
— Не помню.
— Я тоже не помню. У конников есть пистоли, которыми пользоваться удобнее, чем ружьями.
— Возможно, вы правы, — подумав, промолвил Салтыков. — Но, голубчик мой, есть же устав!.. Впрочем, ладно, — сдался он, — победителей не судят. Люди ваши действовали отменно, и я непременно укажу о том в реляции императрице.
Реляция, о которой говорил главнокомандующий, была послана 9 августа. А спустя две недели Румянцев получил из Петербурга за подписью великого канцлера такое письмо:
«Государь мой Петр Александрович!
Поздравляю ваше сиятельство с проявлением при Франкфуртской баталии отличной храбрости и умения в управлении войсками. Мы всегда того ожидали от вас. С удовольствием приветствую отданную достоинствам вашим справедливость, по которой вы удостоены ныне от ее императорского величества кавалером ордена Святого Александра Невского. Я верю наперед, что сей отличительный знак чести и монаршего благоволения будет служить похвальным вашему сиятельству поощрением к оказанию отечеству вящих услуг…
Граф Михайло Воронцов».
Орден Святого Александра Невского был первым орденом Румянцева за его воинские заслуги.
Глава VI
Трудны к миру дороги
Победа над Фридрихом Вторым при Кунерсдорфе была встречена в Петербурге с большим ликованием. В городе звонили во все колокола, палили из пушек. Указом императрицы главнокомандующий граф Салтыков был произведен в генерал-фельдмаршалы, многие генералы удостоились орденов и прочих наград. Австрийская императрица Мария Терезия со своей стороны прислала Салтыкову и другим русским генералам подарки.
В столицах союзных государств считали, что до полной победы теперь уже близко. Еще один удар, и Пруссия покорится. Но ожидаемого удара не последовало. Главнокомандующий австрийской армией фельдмаршал Даун надеялся на русскую армию. Он считал, что доконать впавшего в уныние прусского короля в состоянии один Салтыков,
Австрийский военачальник играл на честолюбии. Однако русский главнокомандующий, как на грех, оказался лишенным этого качества и наотрез отказался стать единоличным обладателем славы покорителя Пруссии. Он желал поделить ее, эту славу, с самим господином Дауном, а так как Даун на это не соглашался, решил пока от решительных действий воздержаться.
Примирить главнокомандующих взялся было французский агент, находившийся при русской армии, но Салтыков отказался идти на поклон к австрийцам.
— У меня складывается впечатление, — сказал он агенту, — что австрийцы затем призвали русское войско, чтобы его сгубить. Дауну хочется, чтобы русские дрались, а он со своим войском делал бы только диверсии.
Слова его каким-то образом дошли до австрийского командования. Фельдмаршал Даун решил доказать, что русские на его счет глубоко ошибаются, и послал Салтыкову приглашение для ведения переговоров. Салтыков сам не поехал, а послал вместо себя Румянцева.
— Съезди, голубчик, поговори с этим графом, авось что путное и получится, — напутствовал он его. — Да внуши им: русский солдат не дешевле австрийского. Желают вместе воевать, так пусть дадут и людей, и артиллерию.
Главная квартира Дауна находилась в местечке Баутцене. Румянцев приехал туда 4 сентября, в двенадцатом часу пополудни. Фельдмаршал принял его любезно, с изъяснением своего необоримого желания быть другом как его сиятельства, графа Румянцева, так и фельдмаршала Салтыкова, с уверениями в том, что он, главнокомандующий армии ее величества Марии Терезии, не видит для себя большего счастья, чем заботиться об интересах своих союзников, не раз доказавших отменную храбрость в сражениях с общим противником. До того как возглавить армию, граф Даун подвизался при императорском дворе и научился говорить очень красиво.
Что касается переговоров по существу, то они были назначены на следующий день. Фельдмаршал прислал за Румянцевым собственную карету. Он был так же любезен и красноречив, как и в первый день встречи. Ни за что не подумаешь, чтобы такой великолепный человек помышлял загребать жар чужими руками. Послушаешь его — не фельдмаршал, а сама справедливость.
Таким было начало переговоров. Потом Румянцеву пришлось состязаться в красноречии не с Дауном, а сего генералами. Фельдмаршал в дело не вмешивался. Видимо, ему не хотелось портить впечатление, которое он своими изысканными манерами и любезностью произвел на русского генерала.
Переговоры проходили без толмачей. Румянцев свободно владел немецким языком, и все же ему трудно было «переговорить» союзников. Среди сидевших за столом оказалось немало таких, которые по искусству наводить тень на плетень не уступали своему славному фельдмаршалу. И все же Румянцев кое-чего добился: австрийцы пообещали выделить для усиления русской армии корпус в составе пяти полков кавалерии с условием обеспечить этот корпус всем необходимым, а также некоторое количество осадных пушек.
Фельдмаршал Салтыков отнесся к итогам переговоров скептически.