Румянцев-Задунайский
Шрифт:
После того как Племянников, выйдя на гребень холма, убедился, что имеет от Олица надежную огневую поддержку, он подался влево, в долину, чтобы атаковать оттуда неприятельский фланг, как и предусматривалось диспозицией. Но случилось так, что янычары опередили его. Огромными толпами спустившись в долину между центром и левым флангом лагерных укреплений, они выждали, когда каре приблизилось вплотную, и кинулись на него с ятаганами. Главный удар пришелся в угол правого фаса и фронта, где находились Астраханский и первый Московский полки. Не ожидавшие нападения, астраханцы успели сделать ружейный залп, но тотчас были смяты противником.
Две-три минуты резни, и вот уже каре разорвано пополам. Строя больше нет. Янычары успели захватить два полковых знамени, несколько зарядных ящиков. Их натиск усиливался, и казалось, что уже ничто не могло остановить этих разъяренных людей.
Русские дрались отчаянно. Но попробуй устоять, когда против одного идут сразу двое, а то и трое. Отбиваясь штыками, отступали, надеясь укрыться в каре первой дивизии. Турки преследовали. Пришлось вступить в дело и солдатам генерала Олица. Битва накалялась, и положение русских становилось все более отчаянным.
Увидев кровавую сечу, Румянцев на какое-то мгновение окаменел. В сражениях нередко случается, когда частичный успех той или иной стороны приводит к перелому всего хода баталии и перерастает в конечном итоге в решающий фактор победы. Упусти сейчас время, не успей принять меры к задержанию янычар, и русским придется уже думать не о победе, а о спасении остатков своей армии.
Оправившись от неожиданности, Румянцев круто повернулся к столпившимся военачальникам.
— Мелисино, картечным огнем отсеките янычар от лагеря, не допускайте подхода к ним подкреплений. А вы, князь, — обратился он к ротмистру Мещерскому, — конницей атакуйте с тыла. Дайте знать Салтыкову и Долгорукову, пусть по янычарам ударят с двух сторон. Генерал Олиц, выделите в подкрепление Племянникову Гренадерский полк.
Отдав приказания, Румянцев взглянул на оробевшего принца Брауншвейгского и со словами «Пришло наше дело» с былым проворством вскочил на коня. Это был уже другой Румянцев — не сосредоточенный в своих мыслях руководитель, а солдат, поддавшийся азарту боя, жаждущий поскорее пустить в ход свою шпагу.
За какие-то секунды доскакав до места рукопашной схватки, Румянцев спрыгнул в гущу в панике отступавших солдат и выхватил из ножен шпагу:
— Ребята, стой!
Знакомый голос любимого генерала словно отрезвил отступавших. Они остановились. Бежать после того, когда среди них появился сам главнокомандующий, могучий, неустрашимый, — да возможно ли это? Страх пропал. Если они теперь и боялись, то не за себя, а за жизнь главнокомандующего. Они стали сбиваться вокруг него, прикрывая доступ к нему своими телами, как пчелы прикрывают собой матку.
— Не трусь, ребята! — призывно звенел голос Румянцева. — Разбирайсь по плутонгам, по ротам, становись в каре. Слышите? Там уже бьют янычар наши гренадеры.
Уже после сражения Румянцев долго раздумывал над тем, правильно ли поступил, бросившись в бой со шпагой, оставив на время общее руководство баталией. И всякий раз приходил к выводу: правильно. В бою возникают такие критические моменты, когда ради торжества общего дела командир должен поставить на карту все, если нужно, даже не пожалеть себя. Не в том главное, что янычары могли порубить его. Примером личной отваги внести перелом в ход
Гренадеры — это был полк бригадира Озерова, — прокладывая дорогу штыками, пробились к Румянцеву, восстанавливавшему строй, и своей массой отгородили его от янычар. Турки, догадавшись, кого они так оберегают, полезли на них с новым приливом ярости. Они нападали словно обезумевшие. Напарываясь на штыки, отскакивали, а потом набрасывались снова. Около пяти минут сдерживали гренадеры бешеный натиск. Пять минут… Вроде бы совсем мало. Но они, эти минуты, явились спасительными для русской армии. Этих минут хватило Румянцеву, чтобы восстановить каре. Солдаты успели не только занять место в строю, но и перезарядить ружья.
— А теперь — вперед! — подал команду Румянцев. — Ура!
Янычары были ошеломлены. Расстроенное каре на их глазах вновь превратилось в организованную силу. И эта сила уже не отступала. Она сама пошла в наступление. Штыки ощетинились так, что с ятаганами не подступишься…
Словно задабривая главнокомандующего за недавнюю «промашку», солдаты старались изо всех сил. Штыки стали красными от крови. Убитый падал на убитого. Под ногами уже столько тел, что ступить некуда. А тут в самый раз подоспела тяжелая кавалерия генералов Салтыкова и Долгорукова. Самое лучшее, что теперь оставалось янычарам, это бежать, и они побежали — назад, к своему ретраншементу. Русские преследовали по пятам, настигая, кололи, глушили прикладами. Так и вступили они в ретраншемент, ни на шаг не отрываясь от преследуемых.
Когда Румянцев, в горячке потерявший где-то шляпу, со съехавшим набок париком ворвался с гренадерами в турецкие укрепления, там уже орудовали егеря графа Воронцова, присланные на помощь Боуром. Увидев главнокомандующего, граф хотел рапортовать, но тот заключил его в объятия:
— Семен! Родной! Вовремя успел!..
Вокруг и гренадеры и егеря кричали «ура». Кричали, расправляясь с остатками сопротивлявшихся. Подоспели полки Олица, появились гренадеры и мушкетеры Брюса. Зеленые и синие мундиры русских замелькали во всех ретраншементах.
Олиц с найденной шляпой главнокомандующего, с трудом переводя дыхание от быстрого шага, приблизился к Румянцеву и, как старший по годам, стал делать ему товарищеский выговор:
— Ваше сиятельство, как можно так рисковать? Нельзя! Мы могли остаться без армии… Извольте принять шляпу.
Румянцев, счастливый от мысли, что неприятель сломлен, что сам он жив, даже не ранен в опасной сене, обнял сконфузившегося Олица, поцеловал его в щеку, потом обнял Племянникова, с виноватым видом сунувшегося к нему, потом снова графа Воронцова — уже во второй раз.
— Победа, други мои! — опьяненный успехом, кричал он. — Виват!
— Виват! — кричали кругом.
— Ура-а-а!..
Бой продолжался. До полной победы было еще не близко. Но теперь уже никто не сомневался, что она достанется им, сынам великой России.
В лагере турок царила паника. Верховный визирь метался у своей палатки, рассылая людей в разные концы с требованиями, угрозами, приказами: задержать русских, отбить пушки, отбросить неприятеля от ретраншементов. Свита таяла на глазах. Многие из окружения, пользуясь суматохой, старались скрыться незаметно.