Руна на ладони
Шрифт:
Это ещё зачем, хмуро подумала Света. Но все-таки ответила:
— Олег.
— Свейтлан Холегсдоутир, — медленно протянул Ульф. — Мне нравится твое имя. Подожди моего возвращения, и мы ещё раз поговорим обо всем. А пока отдыхай… Свейтлан.
Он закрыл сундук и двинулся к выходу. Пока обходил её с левой стороны, смотрел не отрываясь, искоса. Словно изучал.
Когда дверь за ним захлопнулась, Света первым делом швырнула нож на ворох мехов в углу — и начала избавляться от маскировки. Спина под сумкой горела прямо-таки
Она развязала рукава куртки, прикрывавшей бедра, расстегнула молнию, швырнула одежку на сундук. Потом забежала в угол за дверью — чтобы распахнувшаяся створка прикрыла от входящего, если что. Стянула водолазку, майку, державшуюся только на талии, чтобы та казалась потолще. Развязала колготки, которые зимой надевала под джинсы, а сейчас навертела на грудь, придавив её…
И наконец освободилась от сумки, ремень которой, укоротив, накинула на одно плечо, как перевязь. Пробежалась по каюте, положила все поверх куртки, опять натянула водолазку.
Затем, плюнув на все, разулась — и босиком подошла к окошку. После сапог на меху доски казались приятно прохладными.
За оконцем расстилалась широкая полоса воды. Дальше, у следующего причала, покачивались корабли, похожие на корабль Ормульфсона. Слышался приглушенный плеск волн о борт корабля, далекие крики чаек.
Самое время, чтобы обдумать все как следует, решила Света.
То, что говорил — и предлагал — Ормульфсон, звучало вроде бы разумно. И вел он себя вполне по-джентельменски, но…
В уме вдруг сама собой всплыла фразочка из детской сказки. Положи-ка, внученька, пирожок на стол, а сама приляг рядом со мной, сказал серый Волк Красной Шапочке.
И та легла.
Света невесело усмехнулась. Говорят, в самом старом варианте сказке вместо волка был оборотень. И по лесу гуляла не малютка Красная Шапочка, а вполне себе зрелая девица. Причем оборотень попросил её раздеться, прежде чем ляжет. Древнее предупреждение для всех, кто верит оборотням…
Но особого выбора не было. Никто, кроме Ульфа, не рвался ей помочь. А выжить здесь, судя по всему, непросто. Мир, куда её занесло из-за этого Ульфа — средневековье с оборотнями, колдуньями и альвами. Темными и светлыми.
Света тяжело вздохнула.
И тут же задумалась о другом. На вид Ормульфсону было лет тридцать. Конечно, у человека, то есть у оборотня, который плавает на корабле, кожа обветренная, просоленная морскими ветрами… так что Ульф на самом деле может быть даже моложе — просто выглядит старше.
Но вряд ли он до сих пор девственник. Мало верится, что оборотень до сих пор сидел сиднем в ожидании той одной-единственной, от которой кожа под гривной не горит. Кто-то у него все-таки был.
Знать бы ещё, что случилось с той женщиной. Или даже не с ней — а с ними. А то как бы сказка про Красную Шапочку не оказалась сказкой про Синюю Бороду…
Дверь за её спиной открылась, кто-то быстро поставил возле входа поднос. Прямо на палубу.
Но створка захлопнулась прежде, чем Света успела обернуться.
ГЛАВА 3
У ворот крепости Ульфа встретил глава оборотневой стражи конунга, Гуннульф. Едва заметно кивнул, зашагал рядом, идя вместе с Ульфом к главному дому конунга, пристроенному к башне.
А когда они отошли от ворот, где торчали стражники, быстро проворчал — так, что слова слились в один негромкий рык:
— Конунг Олаф мертв. В опочивальне, где его видели в последний раз, крови нет, но воняет смертью. И оттуда Олаф уже не выходил. Как его убили — и куда исчезло тело, непонятно.
— Кто видел его последним? — тихо буркнул Ульф.
— Гюда, его наложница. Конунг позвал её, но отпустил моих парней. Сказал, что не хочет, чтобы они все слышали и чуяли. Странно, потому что прежде он так не поступал.
Ульф сделал ещё несколько шагов, размышляя. Потом тихо бросил:
— Как именно его убили и куда потом дели, пусть разбираются сыновья. Ты сказал Гудбранду о том, что его отец мертв?
— То, что я давно живу рядом с людьми, не означает, что я набрался от них глупости, — чуть громче прежнего ответил Гуннульф. — Младший сынок конунга уже заявил, что Гюда не слышала, как Олаф отпускал своих оборотней. А это значит, что мы тоже под подозрением. Будет лучше, если он будет думать, что отец жив.
Ульф молча кивнул на ходу, соглашаясь. Спросил:
— Где сейчас Гудбранд?
— Сидит в пиршественной зале, — приглушено рыкнул Гуннульф. — И все ярлы, что нынче находятся в Нордмарке, уже там. Один ты запоздал. Я с тобой не пойду, меня туда не звали. Поосторожней, Ульф. Потом ещё поговорим…
Он свернул в сторону, а Ульф, дойдя до длинного каменного здания, пристроенного к крепостной башне, вошел в пиршественную залу.
Столы для пиров убрали к стенам. По стенам, развешанные цепью под потолком из толстых дубовых плах неярко горели альвовы огни. Гудбранд сидел на возвышении, на скамье рядом с отцовским ясеневым креслом. Ярлы толпились в зале, в десятке шагов от него. Негромко переговаривались…
Ульф разглядел среди них хмурого Скаллагрима с двумя сыновьями. И на удивление спокойного Арнстейна, отца Хильдегард.
Ближе всех к возвышению стоял Сигтрюг, племянник Олафа. Вместе с отцом, ярлом Хёгни. Тот смотрел спокойно, Сигтрюг выглядел хмурым.
— Ульф, ко мне! — громко и недовольно распорядился Гудбранд.
И Ульф подошел, стараясь не морщиться. Младший сынок Олафа любил подзывать оборотней так, словно они были собаками…
Под гривной, пока он шагал по залу, пекло. Но вполне терпимо — к презрению некоторых ярлов Олафа и его родичей Ульф привык. Как и к запашку ненависти, который от них исходил.