Руна на ладони
Шрифт:
И повел Свету к неприметной дверке в самом конце коридора, идущего через весь корабль. Толкнул створку, затем первым вошел в крохотный закуток.
Пол и переборки тут покрывала та же темная субстанция, что защищала борта корабля.
— Вода. — Ульф кивнул на два мешка из коричневой кожи, приваленные к одной из переборок. Оба выглядели какими-то рыхлыми, словно оплывшими. — Чистая, из запасов для питья. Там — мыло.
Он указал взмахом когтистой ладони на полку в углу, с высоким бортиком. Света разглядела стоявшую на ней деревянную плошку.
— Воду
Ульф споткнулся. Глаза блеснули, словно блекло-желтые камешки на свету.
Задницу, мысленно закончила Света за него. И быстро кивнула.
— Не будут обтягивать твое тело, — равнодушно поправился оборотень. — Повязку можешь намочить, ей все равно ничего не будет. Лоскут отойдет только тогда, когда все заживет.
Он развернулся, вышел — а Света осталась.
Похоже, полотенцами на этом лайнере не пользуются, мелькнуло у неё. Не зря же Ульф пришел мокрый. И запоры на дверях отсутствуют, даже тут.
Она шагнула к полочке, чтобы исследовать мыло в деревянной плошке — надо же занять себя хоть чем-то в ожидании Ульфа. Раздеваться, когда он в любой момент мог войти, не хотелось.
Непонятно, конечно, зачем Ульф не предложил ей свою рубаху ещё в каюте. Не пришлось бы сейчас бегать…
Мыло оказалось ужасное. Липкое, мягкое, как студень, и вонючее. Грязно-коричневое, смешанное с мелкой черной крошкой, похожей на измельченный уголь.
Света вытерла о край плошки палец, которым коснулась содержимого. И, вздохнув, молча пообещала себе, что первое, чем займется, когда будет хоть какое-то место для жилья — это попробует сама сварить мыло.
Как это делается, Света не знала, но в памяти плавали обрывки каких-то сведений. Жир варят, добавляя в него что-то щелочное. Вроде бы щелок раньше получали, настаивая золу на воде…
Буду экспериментировать, решила она.
Следом Света шагнула к кожаным мешкам, приваленным к переборке. В памяти всплыл следующий обрывок сведений — кажется, когда-то такие сосуды назывались мехами.
Мешки были сделаны из шкур, снятых целиком, без разрезов. Дырки на месте ног зашили, стянув кожаными ремнями. Узкие деревянные горловины сверху, заткнутые пробками, тоже оказались обмотаны ремнями.
На гвоздике рядом висел черпачок.
Все же тут есть место для мытья, подумала Света. Для средневековья это уже роскошь.
***
Хитрость Ульфа не удалась.
Когда он толкнул дверь, вернувшись с одеждой, Свейтлан стояла в закутке одетой.
И посмотреть на то, что могло принадлежать ему — но уже не будет принадлежать — не удалось.
Оно и к лучшему, хмуро подумал Ульф. Не будет потом сниться по ночам.
Бросив Свейтлан одежду и выйдя из помывочной, он подпер спиной переборку возле двери, решив посторожить тут, пока она моется.
Смысла в этом не было — случись кому-то из его людей заглянуть в закуток, никто не позволил бы себе лишнего. Жить хочется всем…
Но Свейтлан может оскорбиться, оправдался перед собой Ульф. А девушку, в руках которой оживает забытая сила рун, сердить не следовало.
Верхняя губа у него дернулась, задираясь вверх и открывая клыки. Если бы не её Хеллев дар…
Взгляд Ульфа на мгновенье стал рассеянным.
Вот именно, мелькнуло у него. Если бы не её дар.
Он припомнил, что делала колдунья в ту ночь, после которой Свейтлан попала сюда. Ничего особенного, честно говоря. Приказала ему держать фишку с руной и думать о невесте. Сама поела и села за пряжу. Словно от неё ничего не зависело.
В ту ночь Ауг не произнесла ни одного заклинания. Не колдовала над огнем, не чертила рун… даже травы не заваривала. Она не сделала вообще ничего.
И выходит, что попадание в этот мир — дело рук самой Свейтлан. Рук, ожививших руну. Он напрасно просидел всю ночь, стискивая костяшку, помеченную знаком Гьиоф. Девушка появилась лишь утром, когда он уже поднялся и шагнул к Ауг.
Но при этом продолжал держать костяшку в кулаке, вспомнил Ульф. К тому же Свейтлан, попав в его мир, очутилась именно в доме колдуньи…
За дверью, возле которой Ульф стоял, шумно плеснуло водой. Слух волка вычленил из этих звуков короткие, судорожные вздохи. Свейтлан явно не привыкла мыться холодной водой.
И кожа у неё сейчас, должно быть, пошла зябкими пупырышками…
Ульф тряхнул головой, зашагал к своей каюте. Посторожить он может и издалека. Проход все равно просматривался из конца в конец.
***
Когда Света сочла, что она готова, волны за окнами каюты уже окрасились в алое с одной стороны. День заканчивался.
Вот и хорошо, решила Света, стоя у одного из окон — и собираясь с духом. Закат на море любого сухаря настроит на романтический лад…
Интересно, бывают у оборотней романтические чувства?
Она вздохнула, поймала прядку, падавшую ей на плечо. Поморщилась.
Волосы, вымытые коричневым мылом, топорщились. И стали неприятно жесткими на ощупь. Но Света сделала все, что могла — прошлась по ним влажным платочком из своей сумки, причесывала до тех пор, пока здоровая рука не заныла, а на прядях не появился хоть какой-то блеск. Подушилась в надежде заглушить запах мыла.
Которым, она была уверена, от неё все равно попахивало.
А ещё накрасилась. Благо тушь, помада, пудра и тональник — все оказалось с собой. На дне сумки даже отыскался флакончик с лаком, так что она и по ногтям прошлась…
Хуже было с одеждой. Широкая, светло-коричневатая рубаха Ульфа болталась на ней, как балахон. Свою одежду Света одевать не хотела, зеленое платье, с выжженной проплешиной на рукаве, тоже не походило.
И Света решила вопрос на греческий манер. Отрезала от куска красной ткани длинную ленту, скрутила её в жгут. Потом навертела поверх рубахи, положив первый виток сразу под грудью. До пояса уместилось ещё несколько витков, а на талии она закрепила ленту узлом.