Руна на ладони
Шрифт:
Охрану на входе усилили, подумал Ульф. А рядом с домом ходят дозоры. Придется или воспользоваться предложением Свейты, или…
Или идти напролом. Одна опочивальня, два человека.
Он дернул жену за руку, потянул её за угол башни. Потом заставил присесть, сам опустился на корточки, прошептал:
— Я сейчас уйду. Отыщу окно покоев, где спят Хильдегард и Торгейр. Прошлую ночь эти двое провели в прежней опочивальне Торгейра, окно которой выходит как раз на эту сторону… но они могли её сменить.
Ульф помолчал, добавил:
— Постарайся,
Свейта помотала головой — Ульф не столько увидел, сколько угадал её движение.
Ладно, подумал он угрюмо. Выхода все равно нет, в покое её не оставят.
— Если все же заметят — дай им знать, что ты баба, — посоветовал Ульф напоследок. — Похнычь, поплачь. На женщину с мечом не кинутся. И нацарапай на земле руну щита, Ихвар. Если будут бегать поблизости, держи руку на ней. Вдруг поможет и спрячет? Помни — те руны, что ты знаешь, всегда с тобой. Присела, вырезала ножом на земле и коснулась. Это безопасней, чем перебирать лоскутки с вышивкой. И быстрей…
Свейта вдруг уцепилась одной рукой за его рубаху, ткнулась лбом в плечо. Замерла так на долю мгновенья, следом выдохнула:
— Идти.
Идти так идти, подумал Ульф, выпрямляясь.
Он скользнул за угол башни. И хоть хотелось оглянуться — но Ульф себе этого не позволил. На ходу стянул с себя гривну, чтобы серебро не блеснуло в свете далеких фонарей.
Но тело у него было уже не вполне человеческое, и пальцы обожгло, словно схватился за перегретое железо.
Ульф пригнулся, стряхнул гривну в полосу мрака, лежавшую у основания стены. Двинулся дальше.
Хильдегард и Торгейр спали в той же опочивальне, что и прошлой ночью. От оконного проема слабо, приглушенно попахивало этими двумя. И лился изнутри слабый свет альвова огня.
Ульф присел и вжался в стену, принюхиваясь. Перед тем, как уснуть, Торгейр не раз и не два потешился с Хильдегард. У мужской потехи пряный запах, и ощущался он даже снаружи…
Крепче будут спать, подумал Ульф.
И, вскинув руку, погладил кончиками пальцев раму окна.
Стекло в нем вышло из мастерских темных альвов. Человеку или оборотню разбить такое было не под силу…
Зато деревянную раму, что удерживала стекло, делали люди.
Ульф понюхал пальцы.
Рама была из мореного дуба, долго пролежавшего в соленой морской воде. Из дерева, которое загорается с трудом и топору поддается не сразу. А створки изнутри наверняка были закрыты на железный засов.
Ульф пригнулся ещё ниже — и расслабился. Посмотрел на почти полную луну, низко висевшую над горой Скъяльдуфъёрг, что поднималась над крепостью. Стащил с ног сапоги, распустил завязки на поясе штанов. Потом стянул рубаху, прикрылся ею, как тряпкой.
Тело торопливо покрывалось густой шерстью — лунного окраса. Сейчас он начнет выделяться в темноте светлым пятном…
Кости похрустывали, раздвигаясь. Ульф перекидывался полностью.
Руки обернулись лапами, пальцы укоротились, когти истончились, став острей. Рубаха опала смятой тряпкой, штаны соскользнули сами, когда вылез хвост — и оборотень переступил, нетерпеливо дернув одной из задних лап. Остался только ремень с подвешенным кинжалом. Лицо, уже выглядевшее, как звериный лик, обернулось волчьей мордой.
А ещё через пару мгновений от дома конунга метнулся в сторону длинный силуэт, стоявший уже не на ногах, а на четырех лапах. Смутно светлевший в темноте.
Строение напротив было женским домом. Ульф в четыре прыжка долетел до него, развернулся.
Слабый свет, лившийся из окна напротив, теперь казался ему ярким пятном. Даже тьма, залегшая у стен, выцвела, наполнилась сероватыми тенями. Сияние фонарей слева, перед входом, горело, словно рассветное зарево. Голоса людей, стороживших вход, их запахи текли рекой, густой, рассказывавшей так многое…
Но главное пряталось там, за ярким пятном. Двое людей, которых надо убить. Сначала самца, потом самку.
Убить. Скорей!
Зверь, притаившийся в тени женского дома, припал к земле. Рванулся к освещенному окну в строении напротив — меряя пространство длинными, размашистыми скачками…
И уже перед самой стеной оборотень оттолкнулся от утоптанной земли в последний раз.
Из-под лап веером брызнули комья сухой грязи и камни. В земле остались глубокие полосы — а зверь с лунной шерстью взмыл в воздух. …
Стекла зазвенели в переплетах, мореный дуб треснул с тугим звуком, похожим на раскат грома. Рама раскололась. Грохнули, ударившись о пол пластины альвова стекла — грохнули, но так и не разбились. Зверь приземлился на лапы уже в опочивальне. Вонзил удлинившиеся когти в половицы, чтобы не покатиться по ним кубарем.
По правую сторону от него на кровати лежали люди.
Не смотреть, сверкнула мысль. Особенно на самку.
И оборотень зажмурился. Ноздри уже поймали острый, пьянящий запах чужого страха — люди проснулись от звона и грохота, когда окно вылетело из проема.
Но пройдет ещё пара мгновений, прежде чем они осознают, что произошло. Прежде чем попытаются вскочить.
И сквозь дымку слепящей звериной ярости Ульф вдруг ощутил мимолетную судорогу стыда. Он пришел убивать спящих, безоружных…
Но зверю, второй его ипостаси, вырвавшейся наконец-то на свободу — и полностью, полностью! — это было безразлично. Самка и самец на постели всего лишь добыча. А добычу положено рвать, когда она подвернется.
Так что стыд тут же схлынул, оставив лишь одну мысль — первым самца!