Руна
Шрифт:
Гарри грохнул трубку на рычаг и опрометью выбежал на улицу.
Хилэри недоумевающе уставилась на трубку. Неужели у него действительно хватило наглости вот так оборвать разговор? Она постучала пальцем по телефону — связи не было. Паника стала отступать. Ну надо же, как все это досадно, просто до нелепости досадно. Разумеется, это так на него похоже — не смог даже трубку как следует на рычаг положить. А может, какая-то неисправность на линии? Вечно у этой “Бритиш телеком” что-нибудь не в порядке. Хилэри подошла к окну, выглянула наружу, но не обнаружила никаких признаков землеройных работ.
И что Гарри так разволновался? Отчасти она была даже рада тому, что их роман завершился. В сущности, она никогда не понимала
Да как он осмелился говорить ей, чтобы она никуда не выходила, сидела и дожидалась его прихода, когда они даже не разговаривали друг с другом! Ведь через полчаса ей надо быть на работе. Ну ладно, десять минут она как-нибудь подождет — но не больше. Хилэри глянула в зеркало и сняла с века крохотную соринку синей туши. У нее возникло странное ощущение, будто зеркало вдруг подернулось дымкой, а воздух густо насыщен пылью.
Каминные часы, стоявшие в гостиной у нее за спиной, отбили полчаса. Звук получился какой-то странный, как будто он сливался с собственным эхом. Она обернулась, прислушалась, после чего снова занялась макияжем. Неожиданно отражение в зеркале стало как бы утоньшаться. Но разве такое возможно? Скулы вытянулись, а подбородок выступал вперед, как в комнате смеха. Зеркало и правда вдруг начало выгибаться наружу, затем послышался характерный треск и на лицо Хилэри посыпались острые, как иглы, осколки. Не в силах вымолвить ни слова, она принялась стряхивать их со щек. Вскоре все лицо было иссечено в кровь.
Наполовину ослепнув, Хилэри все же как-то добралась до гостиной — узкая бежевая юбка не позволяла делать размашистых шагов. Прямо перед ней были два окна, украшенных витражами с изображением благочестивых монахов, преклоняющих колена перед парящими в небесах святыми, а также предающихся радостному ликованию в обществе земных святых. Хилэри обожала эту деталь интерьера.
Стало больно дышать, и у Хилэри сложилось впечатление, что мельчайшие частицы стекла проникли ей в легкие. В какой-то момент она даже подумала о сердечном приступе, потом попыталась взять себя в руки, однако плававший в воздухе туман, казалось, уже успел просочиться и в мозг. Со стороны окна послышался звук, похожий на треск льда. Хилэри не верила своим глазам: фрагменты ярко раскрашенного стекла один за другим отделялись от рамы, раскалывались на части и медленно плыли сквозь толщу воздуха, направляясь к ней, подобно косяку причудливых рыб.
Пытаясь защитить лицо, она взметнула обнаженные руки и отшатнулась назад. Первым подоспел прозрачный желтый треугольник с изображением святого, вознесшего глаза к небесам и сцепившего руки в страстной молитве. На какое-то мгновение он задержался перед Хилэри, после чего ринулся ей на плечо, отрезав часть ее плоти. Затем подплыли сразу несколько осколков, на каждом из которых были изображены фигурки священников, выложенные топазовой, изумрудной и фиолетовой мозаикой. Обрушившись ей на руки, они оставили на них длинные, глубокие, хирургически точные надрезы.
К Хилэри наконец вернулся голос, но к тому времени кровь уже заливала крахмальную белизну ее блузки. Артерия у запястья оказалась рассеченной. Несколько секунд длился ее вопль, покуда его не оборвал вонзившийся в рот длинный клинок из прозрачного, кораллового цвета стекла с изображенным на нем ангелом в одеянии цвета слоновой кости, разломившийся пополам в горле женщины.
Вскоре стеклянные осколки образовали вокруг нее нечто вроде искрящегося смертельного облака. Кружа и мелькая, подобно переливчатым птицам, они вонзались в ее кожу, оставляя геометрически четкие узоры, покуда Хилэри вообще не перестала ощущать что-либо, кроме стекла, света и распростертого посреди комнаты собственного тела в окровавленных, словно позаимствованных у племени дикарей, лохмотьях.
Медленно теряя сознание, она почувствовала, как ее тело словно возносится над полом, проходит сквозь нимб сверкающих стеклянных осколков и устремляется вперед — к гудящей внизу улице.
Едва остановив машину, Гарри испытал болезненное ощущение, как если бы все это ему уже доводилось где-то видеть: толпа зевак, вытянувшаяся вдоль натянутых между фонарными столбами оранжевых заградительных лент; машина “Скорой помощи”, стоящая неподалеку с выключенными сиреной и “мигалкой”; сгрудившиеся на маленьком пятачке мужчины и женщины в форме, похожие на затеявших свалку игроков в регби.
Хлопнув дверцей машины, он ступил на бордюрный камень. Повсюду полиция, слишком много полиции. Он скользнул взглядом вдоль стены здания, увидел сквозь разбитое окно темный интерьер комнаты Хилэри и понял, что она мертва. От столкновения с ее массой практически все стекло высыпалось наружу, а у лежавшего наполовину на мостовой тела были видны лишь торчащие из-под одеяла ноги. И повсюду кровь и стекло — темное, чуть поблескивающее в брызгах дождя. Итак, всего лишь через несколько минут после разговора с ним она выбросилась из окна собственной квартиры. А сколько же времени прошло после того, как она просмотрела пленку? Вырвавшись из толпы, он метнулся назад к своей машине и едва успел добежать до нее, как ему стало плохо.
Назад он ехал словно пьяный, неуверенно скользя липкими ладонями по обшивке руля. Где-то в глубине его сознания мелькнула мысль, что пленка все еще там, в квартире, однако вернуться сейчас за ней его не заставила бы никакая сила на свете.
Глава 35
“Шабаш” в Кэмдентауне
В работе на компьютере Фрэнк Дрейк проявлял гораздо больше сноровки, нежели в общении с живыми людьми. Он частенько задерживался в библиотеке, сидя перед зеленоватым экраном и с привычной легкостью скользя пальцами по клавиатуре. Созданные им файлы отличались крайней замысловатостью и изобиловали перекрестными сносками, тогда как все его попытки придать своей идее черты научного исследования по мере поступления новых статистических данных становились все более призрачными. Файлы постепенно разбухали, однако вместе с этим нарастала и его внутренняя неуверенность в себе. Он с увлечением и даже некоторой долей успеха копался в небольшой стопке заявлений пациентов больниц и полицейских рапортов о мелких правонарушениях, но каждый новый фрагмент информации лишь усиливал остроту проблемы. В схватке с компьютером, как, впрочем, и во всей его предыдущей деятельности, энтузиазм молодого человека явно превосходил имевшийся в наличии талант. Он успел где-то прочитать про то, что даже заурядному любителю-одиночке вполне по силам проникнуть в сокровенные тайны любой крупной корпорации, однако не имел ни малейшего понятия, как именно это можно сделать.
Фрэнк уже собирался было оставить эту затею, когда неожиданно раздался звонок от Грэйс Кристиан, которая предложила встретиться и выпить по чарке. Пять лет назад в колледже Голдсмита они вместе постигали мастерство графики, и он неоднократно задавался вопросом, замечала ли Грэйс, как он чуть ли не с подготовительного курса тайком поглядывал ей вслед, когда она шла между столиками в кафетерии или между рядами в лекционных залах. Он неизменно устремлял безнадежный взгляд на странную девушку, в которую были влюблены буквально все их парни и которая намеревалась в одиночку изменить облик современной киноиндустрии. Грэйс была наделена энергией и хваткой и могла бы достичь своей цели. Однако вынужденный перерыв в учебе пока препятствовал этому. Точно также все сложилось и у Фрэнка. С тех пор они встречались не чаще раза в год, выпивали по коктейлю, причем инициатором встреч выступал неизменно он.