Руны судьбы
Шрифт:
— Ещё кого-то видишь, что ли?
— Нет, но…
— Она, она, — с каким-то непонятным выражением в голосе сказал Лис. Помолчал и вдруг добавил: — Ну, хорош притворяться, слышишь? Открывай глаза.
Девушка не сразу поняла, что последние слова предназначались ей, а когда поняла, невольно напряглась. От взгляда травника это не укрылось, он рассмеялся весело, легко, беззлобно, встал и подошёл к ней. Тронул за плечо.
— Вставай, Кукушка, — мягко сказал он. — Просыпайся. Неужели ж ты думаешь, что я не сумею понять, когда ты спишь, а когда просто лежишь и подслушиваешь?
Дальше
— Не бойся, — уловив её смятение, поспешил сказать травник. — Это Золтан, он друг. Он тебя не обидит.
— Почему — Кукушка? — тихо спросила она.
— Ну, надо же мне тебя как-то называть, раз ты мне не представилась.
— Я Ялка.
Тот кивнул без тени малейшей усмешки, как кивают взрослые ребёнку, который он говорит им: «Я — лошадка!», или «Я — кораблик!» Девушке почему-то вдруг стало неловко, словно она назвалась чужим именем.
— Зови меня Лис, — представился тот
— Ты сжёг мою одежду?
— Нет, только башмаки, остальное я выстирал. Рубашку потом постираешь сама. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… Есть хочу. Травник улыбнулся.
— Ну, это не смертельно. Вылезай из кровати. Сейчас мы с Золтаном чего-нибудь сготовим.
Ялка встала, повторив свой фокус с одеялом. Травник цокнул, как белка, и одобрительно кивнул. Ничего не сказал. Она подошла к столу, немного стыдясь своего неряшливого вида и всклокоченных волос, однако брошенный украдкой в их сторону взгляд дал ей понять, что ни травника, ни его странного приятеля это нисколько не волновало, и она успокоилась.
За окном по-прежнему было темно.
— Который час? — спросила она.
— Около пяти. — Травник помолчал. — Зачем ты вынимала меч?
Ялка покраснела от стыда, даже не задаваясь вопросом, как тот догадался.
— Я… я испугалась, — призналась она. — Тут были крысы, на столе, три штуки. Толстые, противные, фу… — девчонку снова передёрнуло.
— А! — рассмеялся травник, словно услышал хорошую новость. — Адольф, Рудольф и Вольфганг Амадей. Вылезли всё-таки. Ну, и чего?
— Они хотели хлеб стащить.
— Пускай тащили бы: они тут часто шастают, я им нарочно корки оставляю, я всё равно поджаристые не люблю. А то книги грызть будут. Надеюсь, ты их не зарезала?
Впервые Ялка видела его улыбающимся, и это зрелище ей неожиданно понравилось.
А улыбка всё равно была хорошая.
Вот только в голубых глазах читалось: «Врёшь».
— Так значит, ты крыс испугалась, — подытожил он.
— Да. Они… — Ялка умолкла и закусила губу. Покосилась на Золтана, на травника, потом решилась и закончила: — Они разговаривали.
— Разговаривали? — травник поднял бровь.
— Мне так показалось. Я их… слышала. Лис как-то растерянно улыбнулся и обернулся к Золтану. Лицо того осталось подчёркнуто серьёзным глазах застыло недоверие и что-то, похожее на безысходность.
— Вот видишь, — сказал травник с непонятной горечью в голосе. — Я же тебе говорил!
И тут, как будто эта горечь всколыхнула память, Ялка вдруг вспомнила всё. И дорогу, и маму, и Михеля, и свои поиски.
И разрыдалась.
Альфонсо Рохелио Родригес де Лас-Пасиа с отвращением сплюнул на пол тягучую и тёмную слюну, положил за щёку свежий ком табачной жвачки и водрузил ноги в сапогах на соседнюю лавку — поближе к камину.
— Дерьмовая страна, — сказал он и с подозрением оглядел четверых своих спутников, надеясь вероятно, что те затеют спор. Но все лишь согласно закивали. Даже Санчес — забияка и крикун — не стал ругаться на Родригесовы ноги, оказавшиеся рядом с ним, а просто отодвинулся подальше.
Дождь, который лил два дня, а после вдруг сменился снегом, заставил Киппера и брата Себастьяна приостановить погоню, и пятерым наёмникам наконец-то выпала возможность отдохнуть.
Пятеро солдат сидели в комнате в пустой корчме с названием «Дряхлый душегуб» на перекрёстке трёх дорог и коротали время за бездельем и выпивкой. Спорить с Родригесом не было смысла — всё уже сто раз было сказано и пересказано. Всех задолбали здешние дожди и долгая дорога, а корчма и постоялый двор вполне соответствовали своему названию и могли убить волю к жизни у кого угодно. По правде говоря, название корчмы было связано с легендой об одном престарелом разбойнике, некогда повешенном как раз на этом самом перекрёстке, но это уже мало кого интересовало — историю эту солдаты уже успели выслушать в пересказе кабатчика, каждый — по несколько раз.
Родригес поёрзал, устраиваясь поудобнее, поскрёб в затылке и решил развить свою мысль.
— Дерьмовая страна, — повторил он. — Даже воздух здесь у них какой-то кислый, как ихнее пиво. И погода здесь тоже дерьмовая. То дождь, то ветер, у меня все кости ломит от этой сырости. За две недели солнца было не больше, чем на полдня. Доспехи ржавеют, сапоги разваливаются, дороги, как гнилой навоз. И люди такие же. Еретик на еретике, по-людски не разговаривают, товар гнилой подсунуть норовят. Девки в кабаках страшенные, все кривоногие да толстозадые, дерут втридорога, а не умеют ни хрена. Вина приличного, и того нельзя найти. Честное слово, месячное жалованье отдал бы за бутыль хорошего вина, добрый кусок козьего сыра и пригоршню солёных оливок. Табак ещё кончается… Тьфу!