Русь и Орда
Шрифт:
— Догоняйте, братцы!
Радостно заржавший конь в считанные мгновения сорвался на галоп, словно спущенные с тетивы стрела! Я повел Бурана вдоль южной, а затем и восточной стены крепости к Московской воротной веже; гриди хоть и стараются не оторваться, да все ж таки кони их не столь резвы!
Несколько мгновений счастливой, какой-то даже безмятежной скачки — но вот и ворота боевой башни, и внутренний двор детинца, весь заставленный трофейными татарскими шатрами да кибитками. Внутри крепости пока еще нет ни одного целого здания, за исключением срубленной еще
Впрочем, трофейного жилья с учетом большого числа «переселенцев» из Азака ельчанам все одно не хватает, так что часть бывших невольников обитают в полуземлянках, отапливаемых по-черному.
Ничего, застроимся, дай срок — и терема появятся, и просторные избы. Но сейчас надежные крепостные стены нам куда как важнее домашних удобств…
Москвичей я заметил практически сразу — точнее, сотенный табун лошадей, занимающий довольно значительное пространство внутри крома. Мне осталось только недовольно повести плечами — по хорошему сторожу стоило оставить вечерять за стенами крепости. Да не нашлось храбреца, кто не пустил бы воев самого великого князя в город! Ну что же… Попробую поиграть в радушного хозяина — хотя бы какое-то время.
— Как дорога, братцы, не заморились? Встретили вас по чести, не обидели ненароком в мое отсутствие? Погляжу, дровами на очаг с вами поделились, да запах наваристого мясного кулеша слышу явственно! Выходит, не обделили мои соколы московских гостей, верно?
— Верно, княже. Обиды нам никто не чинил.
От ближнего костра московских воев, разбивших лагерь подле стреноженных коней, поднялся рослый дружинник в ладно сшитой свите, украшенной узорочьем — одежда добротная, дорогая, под стать незнакомому вою. Скорее всего, кстати, голове сторожи… Но незнаком он не только мне, но и Федору — хотя в Ельце ведь уже не раз вставали на постой московские сторожи…
Я спрыгнул с коня — и подав поводья Бурана только-только поспевшему за мной Алексею, негромко наказал ближнику:
— Вы с Михаилом можете меня оставить. Поговорю со старшим сторожи с глазу на глаз, глядишь, откровенней будет… Да Дуню предупреди, что вернулся с охоты, пусть не беспокоится.
Телохранитель понятливо кивнул, после чего взял жеребца под уздцы и увел в сторону — а я шагнул к костру москвичей.
— Ну, с приездом, други. Уж простите, что не встречаю вас хлебом-солью, про прибытие ваше не знал. И в терем на пир не зову — ибо терема пока нет, да и пировать нечем… На охоте были, зверя добыли — лося, косуль, даже хозяина смогли свалить, та еще забава! Да только не успели мясо разделать, раньше ночи наших ловчих не ждать…
Старшой сторожи понятливо кивнул, хотя в его глазах и промелькнул отблеск разочарования — а я уже протянул руку оказавшемуся довольно молодым дружиннику (лет двадцать пять, не более):
— Как величать тебя, голова?
— Яковом Ерофеевым, княже.
— Вот как, Яков… Пригласишь к костру? Иль лучше нам размять ноги с дороги — пройдемся вдоль городских стен, покуда тьма еще не покрыла землю? А там и поговорим по душам, с глазу на глаз… В шатре моем татарском только жена непраздная и ждет — не стоит утомлять ее долгими беседами.
Голова, явно сбитый с толку таким необычным приемом — все-таки надеялись москвичи если не на пир, то хоть вдоволь наестся верченым на костре, свежим и ароматным мясом — лишь рассеянно кивнул, последовав за мной в сторону ворот… Пара минут неспешного шага — и вот уже миновали мы Московскую вежу, да двинулись вдоль косогора по довольно узкой дорожке, ведущей к становищу повольников и их детинцу на Каменной горе.
Вот теперь можно и поговорить…
— Ну, Яков Ерофеев, поведай мне, с чем пожаловал, да с чем великий князь тебя ко мне послал?
Яков, рослый русобородый детина, с готовностью воскликнул:
— Сторожа моя в степь ходить станет, на полуденную сторону — за шляхами татарскими, что из Крыма на Русь ведут, будем дозор держать. Ежели Тохтамыш поведет свою рать на Русь, так мы Дмитрия Иоанновича успеем упредить, весточку в Москву отправить! А град твой княже, послужит моим воям также, как и встарь, до Куликовской сечи — здесь мы получим отдых, свежих коней, оторвемся от преследователей…
— Не пойдет.
Я коротко прервал осекшегося голову, с изумлением воззревшего на меня так, словно впервые увидел:
— Как… не пойдет?
Я хмыкнул, и негромко повторил:
— Так и не пойдет. Мыслю я, что ты родич головы сторожи, что в Ельце некогда стояла. Да только сам ни разу в степь не ходил, а то и с татарами еще не бился…
Мгновенно смутившийся, покрасневший детина зло ответил, не совладав с чувствами:
— Отцовская то воля была, на Куликово поле не ездить, поберечь род боярский! Последний из сыновей его — кто ранее в сече на Пьяне сгинул, кто от болезней в младенчестве иль зрелом возрасте…
— И где же теперь твой батька? Не иначе как на Куликах и пал от стрелы татарской? А ты, как старший мужик в семье, на княжью службу подался, да за отцовские заслуги назначение и получил?
Яков вновь кивнул — теперь уже молча. Ну да, порядки на Руси у нас веками не меняются… Немного подумав, воскресив в памяти предка известных ему порубежников, я вновь взглянул на голову москвичей:
— Не иначе батька твой — Гюргя Ерофеев? Помню, славный воин… Был. Да много славных на Куликах сгинуло, особенно со сторожевого полка… Тех, кто степь знает и ранее в дозоры ходил, хоть с десяток у тебя наберется?
Немного помявшись, Яков отрицательно мотнул головой:
— Шестеро бывалых дружинников.
— Ага. Шестеро значит, на полсотни… То есть не более одного бывалого ратника на десяток. Вот тебе и первая причина моего отказа — такие сторожи лишь бесславно в степи сгинут, никого не упредив о татарах. А ведь мы-то будем на вас полагаться, надеяться, что сторожа весточку пришлют о поганых — а раз нет посыльных, так нет и ворога?
Дружиннику не нашлось, что ответить — и я продолжил развивать свою мысль: