Русь, собака, RU
Шрифт:
Если вас злая судьба забросит когда на «Скандинавию», заранее будьте готовы к ее федеральному статусу. Проложенная по красивейшим местам Карельского перешейка, дорога эта содержит ровно по одной полосе для движения в каждом направлении. Причем полосы густо унавожены большегрузными фурами и автопоездами, а про плату за обгон по встречной напоминают венки, висящие каждые пару минут по обочинам.
Так вот, подхожу к главному. Еще в прошлый дачный сезон мы хорошо знали особенности передвижения по «Скандинавии» (по выходным и ночью трафик ослабевал, мы подстраивались под просвет), но в этом году как прорвало. Утро, вечер, будни, праздники — все шоссе до горизонта забито машинами, и интенсивность такая, как в Москве на Садовом. Из Финляндии к нам — бесконечные автопоезда с иномарками, от нас к ним — бесконечные лесовозы. Не вырваться, не обогнать. Скорость — километров 70. В нос бьет перегар отечественного соляра, над
Осознав это, мы с женой вспомнили доельцинские времена, когда машина у нас уже была, а «Скандинавии» еще не было, и решили поехать по старым шоссе, менее федеральным. Но там, среди мест какой-то уже нечеловеческой красоты, ждала другая засада. С тех пор, как построили главную дорогу, второстепенные перестали ремонтировать. Вследствие чего вдруг под поселком Поляны дорога совершенно кончалась. Дорога как таковая, заменяясь танковыми (или, скорее, противотанковыми) рытвинами. Танковая часть, впрочем, и правда располагалась невдалеке.
В итоге путь, еще недавно занимавший полтора часа, в этом году удлинился до двух, двух с половиной, даже трех часов и дополнился разбитой подвеской. А на даче машина попросту не завелась: под капотом я обнаружил вылетевшие из разъемов провода — от тряски, надо полагать. А самым быстрым способом добираться до дачи стал, как когда-то, «электричка плюс велосипед» — из той самой советской эпохи, когда у нас машины еще не было.
Этот вполне состоявшийся по факту возврат в славное прошлое вызвал череду размышлений. Первой возникла банальная мысль о том, что ритейловый, покупательский, строительный, автомобильный или еще какой бум у нас питается исключительной частной инициативой и частными деньгами, а во всем том, что монополизировано государством, бума нет никакого, и напротив, заметны откат и, в лучшем случае, застой — дороги тому яркий пример, а свидетельства можно найти абсолютно во всем. Начиная с паровоза из Иваново в Шую, который по-прежнему 30 километров преодолевает за час, как и во времена моего босоногого детства. И заканчивая системой школьного образования, которая в открытую признает, что с таким образованием в институт не поступить. Начиная с полного отсутствия в портовых городах причалов, пристаней и прочего для маломерного флота — на фоне бешеного роста частных лодок и яхт (питерские яхтовладельцы отгоняют свои сокровища зимовать в ту же Котку, ибо порты Петербурга не только машины, но и катера принимать не в состоянии). И заканчивая аэропортами, где контролируемые государством терминалы, вроде Пулково и Шереметьево, выглядят бледными поганками на фоне частного Домодедово.
То есть все это, конечно, аксиома, и дивиться тут можно лишь тому, что 56 процентов россиян, если верить сентябрьским данным ВЦИОМа, настаивают на дальнейшем огосударствливании экономики. Хотя разумнее не дивиться: у советских, как известно, собственная гордость.
Из этого заключения, однако, со всей неизбежностью вытекает другая мысль: похоже, (инфра)структурно сегодня мы все резвее возвращаемся в СССР. Советский Союз ведь был динозавром, маленькая головенка личной инициативы которого ничего не могла поделать с грузным, тяжелым телом госэкономики. Это привело к тому, что в позднем СССР нечего было есть (вся еда — по продовольственным заказам и по талонам), нечего было носить (вся приличная одежда — у спекулянтов или в валютной «Березке»), нечем было даже стирать (порошок, хозяйственное мыло — по карточкам).
Сейчас происходит все то же самое, только наша нынешняя пища — это свободное передвижение в пространстве, наша одежда — автомобили и т.д. и т.п. У нас сегодня на все хоть сколько-нибудь популярные марки — полугодовые очереди (не только финские порты с перевалкой не справляются, не справляется и таможня, граница забита, и очередь автопоездов начинается со стороны Финляндии километров за 15, от деревеньки Вероеки). А вот использовать автомобили в России все менее возможно. Попробуйте, скажем, проехать на легкой спортивной машине в Москве по Ленинградскому шоссе: она рыскает по продавленной колее и теряет управление уже на 60 км/ч. Попробуйте выехать со двора на миллионнодолларовом Mercedes SLR MacLaren: его двухметровый нос мгновенно сшибет другой «мерседес», которого не видно из-за припаркованных поперек тротуара машин. Впрочем, про парковки лучше вообще не поминать: наши с женой машины этим летом четырежды эвакуировали. Не потому, что мы злостные нарушители, а потому, что и в Москве, и в Питере эвакуаторы плодятся
И тот самый будущий кризис, о котором постоянно идут глухие разговоры, может быть вовсе не банковским и даже не углеводородным, а кризисом советского типа, то есть кризисом государственной инфраструктуры, трещащей и рушащейся под частными запросами граждан.
Это значит, что в один прекрасный день вся Москва и страна попросту встанут в одной бесконечной пробке (господи, ну попадал же я в пробку в 30 км от Твери! Стоял как-то два часа ночью в пробке под Новгородом!).
Говоря языком последнего романа Владимира Сорокина, опричнина не сможет в этот день проложить дорогу Государю по Новому Арбату и Кутузовскому, потому что проложить ее в этот день можно будет только танками.
Вот тогда — не хочу быть предсказателем — мы и окажемся окончательно в СССР. Потому что боюсь: проложат.
А предсказателем я не хочу быть по той простой причине, что недавно Владимир Сорокин был сбит, катаясь на скутере, неизвестным грузовиком, незамедлительно исчезнувшим с места происшествия. Писатель Сорокин, слава тебе, господи, в отличие от режиссера Михоэлса, жив.
Но какие все же странные мысли на ум приходят, когда возвращаешься в СССР!
Питерский исход
Иногда они возвращаются. Илья Клебанов и Валентина Матвиенко вернулись из Москвы в Питер
Вторая столица вновь утолила кадровый голод страны, на сей раз подарив ей нового премьер-министра. Почему же, раз за разом делегируя во власть своих представителей, Петербург остается самим собой?
Удивительное дело! Стоит заговорить о революции, войне, эмиграции, как немедленно начинается: «Вымирание нации! Оскудение генофонда!» А из Питера в Москву уехали сотни и тысячи госуправленцев, а вслед за ними десятки тысяч молодых Растиньяков — но про оскудение второй столицы как-то молчок.
Город после этого великого исхода даже как-то подозрительно похорошел. Я вовсе не про реставрацию фасадов, а про то, что жить в Петербурге последние годы становится комфортнее, чем в Москве.
В радиусе километра от моей петербургской квартиры открылся, наверное, уже десятый по счету мини-отель. Нынешнее количество катеров у Аничкова моста я видел только на дореволюционном снимке и то с подписью «Живорыбные садки на Фонтанке». Недорогих и дико вкусных китайских ресторанов в городе уже больше сотни. Ресторанчики вдоль залива, где кушают шашлычок и любуются видом на Балтику, образуют вполне неразрывную цепь. Вертолеты над городом летают, яхты Неву рассекают, виндсерферы прямо у кромки Васильевского острова резвятся, собравшиеся в стада роллерблейдеры и велосипедисты мчатся, музыкальные фонтаны поют. На Дворцовой площади играют Rolling Stones, у Петропавловки — Слава Полунин. В небе всю ночь фейерверки, а в 6 утра Невский запружен пестрой молодой толпой: это не на работу, это догуливает ночная тусовка.
Соблазнительно, конечно, из этой картины вывести обратную формулу: мол, всем лучшим в себе город обязан отъезду чиновников, но это была бы прекрасная, но неправда. Правда заключается в том, что всем лучшим в себе город обязан частному бизнесу, не слишком крупному, в известной степени семейному, дружески-домашнему, что образует иной, очень уютный масштаб жизни. Это как жизнь в трехэтажном домике (такова, кстати, в Петербурге средняя этажность) по сравнению с жизнью в небоскребе.
Вот мой знакомый банкир Михаил живет от меня через дом. Своей жене Жанне он подарил кафе в этом доме. В зале — дизайн фламандского толка, на окнах со стороны улицы пылают цветы, и Жанна звонит и зовет попить чаю с бисквитами. Мы идем и берем с собой друзей. Один — ресторатор и владелец трех гастрономических заведений, другой — винный торговец, открывающий уже пятый магазинчик с погребом и зальчиком для дегустаций. На дегустации у него встречаются владелец ночного клуба, еще одного ресторана, управляющий фарфоровым производством, торговец автомобилями и торговец тканями. У меня в Петербурге среди знакомых вообще не владельцев какого-нибудь весьма украшающего город бизнеса не осталось: есть владелица косметологической клиники и владелица парикмахерской, есть хозяин лесопилки и владелец фабрики по выпуску дорожных знаков, есть владельцы архитектурного бюро, есть опять же знакомые рестораторы (человек семь) и отельеры (двое)… Даже хозяева киностудии! Все ходят друг к другу: пообедать, подстричься, посоветоваться, заказать проект, выпить, посмотреть, оттянуться. Творческая интеллигенция среди этих буржуа выглядит своею: по крайней мере, знакомый книгоиздатель и семья переводчиков, пустившая избыточную квартиру в коммерческий оборот. И даже с крупным бизнесом — ну, каким-нибудь номером 15 из питерских «форбзов», 380 миллионов долларов капитал — встречаешься по-расслабленному на чьем-нибудь дне рождении.