Русалка
Шрифт:
«Но…»
«Все хорошо, я просто заснула вчера очень крепко. Сейчас мы позавтракаем, и я вернусь. Не волнуйся».
«Но люди тоже волнуются, я слышал, как они говорили…»
«Они ничего не знают. Успокоятся, когда я вернусь. И ты успокойся тоже».
По ощущениям от эмоций Кракен все еще был обескуражен, но уже готов был подождать:
«Но ты же позовешь меня, если возникнут проблемы?»
«Конечно! Ты же мой спаситель, мой защитник, единственный, на кого я действительно могу положиться! Я позову тебя, если что-то будет не так», — постаралась вложить в свои слова максимум уверенности
Вроде бы он более-менее успокоился, и я постаралась перекрыть связывающий нас эмоциональный канал, чтобы он не ощутил, в какой я на самом деле панике.
Что, черт подери, тут происходит?!
Тело вроде бы постепенно обретало чувствительность, и я осознала, что вновь спелената с ног до головы, будто сетью.
Неужели кто-то узнал о моей истинной сущности?!
Нет, одежда была на месте, а веревка не врезалась прямо в плоть, а скорее опутывала сверху, как сардельку. Запястья не связаны между собой, просто привязаны по швам к телу. Хвост… я напрягла мышцы, проверяя, но стараясь не привлекать внимание к тому, что очнулась… через слои ткани ощущается плохо, но вроде бы меня просто обмотали веревкой от плеч до кончика хвоста. Глаза не завязаны, рот не заткнут, просто на голову надет мешок или что-то вроде того из плотной ткани.
Я в страхе, что не получится, попыталась обратиться к своей магии. Вода…
Ее не было. Ничего вокруг не было, я ничего не ощущала, только жар, духота и песок. Где моя магия?! Боги, неужели опять?! Неужели я зря запретила Кракену действовать, а на деле нужно было соглашаться?!! Смогу ли я, понимая, что он легко снесет город, пойти на это?! А есть ли у меня выбор?
Во рту словно пустыня, как же хочется пить… я здесь сдохну.
Как они смогли вновь лишить меня магии? Еще один камень из храма? Все возможно. Только как же они узнали, что его возможно так использовать? Кто-то из моих проболтался? Клятва не сработала? Дьявол, я так и знала…
Хотелось плакать от обиды, но слез не было — слишком жарко, слишком хочется пить, в глаза будто песка насыпали.
Впрочем, не время расклеиваться. Было у меня еще оружие, о котором никто не подумал. Я кое-как, медленно, чтобы никто не заметил, вывернула руку из-под веревки. Та была толстая, наверное, с два пальца толщиной, но я все равно впилась в нее когтями. Все же они крепче, чем человеческие. Принялась распиливать-разрывать, раздербанивать по волокнам, которые уже можно было порвать. Жаль, что я не догадалась наточить ногти до остроты. С другой стороны, не представляю, как можно жить с острыми ногтями и саму себя не поранить? Ладно, все не важно, надо сосредоточиться.
Тут рядом послышался едва различимый стон, и я замерла.
Я здесь не одна?
Вновь стон, явно мужской, но будто рот человека заткнут кляпом, и он ничего не может сказать.
Неужели они взяли в плен капитана Гарта со мной вместе?!
Нет, стоп, надо соображать, надо вспомнить, что было вчера.
Голова раскалывается.
Сказать бы ему, чтобы не стонал, не привлекал внимание похитителей, но так можно еще вернее себя выдать. Рвись же, проклятущая веревка!
Что же было вчера?
Помню, как Рохеис рассказал о своем новом проекте. Вчера, пока он пил где-то в городе в «приличном заведении»,
Поставка пушнины и амулетов в Халифат, а драгоценных камней обратно в Империю — это контракт, за который любой импортер душу дьяволу продаст. Только избранные халифатцы имеют разрешение вести такие дела, а контрабанда жестоко карается. Заключение такого контракта — это как выход в высшую лигу, это как стать экспортером нефти и газа по их меркам. Рохеис прежде не мог о подобном и мечтать.
Он так радовался, что сможет рассказать об этом отцу, что тот даст денег на фрахтовку целых трех кораблей. Так долго и нудно все утро рассказывал, как это важно и нужно, какой он молодец, что смог, как весь род будет им теперь гордиться, таким удачливым. Я только думала о том, какая у парня зависимая самооценка, комплекс неполноценности перед старшим братом и прочие психологические радости, о которых в этом времени не слышали.
В общем, мне-то показалось, что такой контракт — это сыр в мышеловке, что какой-то развод, что, быть может, в бумагах окажется какой-то подвох, и он потратит на исполнение контракта больше, чем рассчитывает. Халифатцы — известные жуки, просто так подарков не делают, я уже поняла это про них. Такой контракт дают в награду от Халифа тем купцам, которые умудрились порадовать и удивить его своими дарами — и это учитывая, как сложно сделать подарок человеку, у которого все есть. С чего бы кому-то предлагать такое обычному купцу, пусть и со связями?
Чем больше я слышала восхвалений о том, как это важно и круто, тем больше старалась охладить пыл Рохеиса, но тот ничего не желал слушать. Контракт — и все тут, какие могут быть попытки обмана, когда такая удача? Конечно, он заявил, что проверит много раз все бумаги, что все просчитает и сам, и его отец позже, что это всего лишь предварительное соглашение, ведь сам-то он не может подписывать такие бумаги от лица всего рода. Но все равно он был опьянен этой перспективой похлеще, чем вчерашним вином.
А потом… что же было потом?..
Еще один стон послышался от моего соседа, и грубый голос велел:
— Напоите его, чтобы не сдох, он мне живой нужен. — Я замерла, усилием воли стараясь расслабить все мышцы, чтобы было непонятно, что я пришла в себя, одновременно стараясь прикрыть раздербаненую веревку. — А что там наша красавица, еще не пришла в себя? Ну, ничего, это и понятно, женщины дольше отходят от зелья.
Вновь послышалась мычание, в этот раз возмущенное. Звук удара, кашель.
— Веди себя тихо, — рыкнул другой голос, глухой и низкий, от которого у меня аж мурашки пробежали по спине, так он странно звучал, как-то… не по-человечески.
Вода.
Я ощутила воду всем своим существом, всей своей магией. Совсем немного, пресная, она текла в чужие губы, от чего в горле требовательно запершило — едва заставила себя не закашляться. Казалось, будто я вижу воду через темноту, я ее чую. Значит магия моя не заперта, она здесь, со мной, и я на многое способна.
От облегчения захотелось расплакаться еще горше, но просто было нечем.