Русанов
Шрифт:
По прибытии последовали новые знакомства, в первую очередь с местными жителями и товарищами по несчастью — ссыльными, вырванными судьбой из привычной жизни больших городов, университетских центров и заводов. Местная публика оказалась интересной. На одном из фото в компании ссыльных Русанов запечатлен вместе с людьми, оставившими в российской истории весьма заметный след. В первую очередь это Борис Савинков, один из самых известных революционеров эсеровского толка и непримиримых борцов с советской властью, окончивший свой жизненный путь четверть века спустя во внутренней тюрьме Лубянки. Писатель А. М. Ремизов, один из крупнейших русских писателей первой половины века. На том же фото и первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский, вспоминавший позже, что колония вологодских ссыльных «была очень многочисленной и жила интенсивной общественной и умственной жизнью» (1923, с. 1). В числе ближайших помощников Русанова в скором будущем оказался врач А. А. Богданов, что не помешало ему оставить ряд работ философского и экономического направления. В советское время вместе с И. И. Степановым-Скворцовым он издал учебник «Курс политической экономии», а позднее организовал в столице и возглавил Институт переливания крови. Подобный перечень окружения Русанова можно было бы продолжить. Разумеется, были и другие — опустившиеся, смирившиеся со своим подневольным положением, потерявшие интерес к жизни или водившие тесную дружбу с «зеленым змием».
Чем заняться молодому, полному
Трудно сказать, насколько быстро освоились Русановы в губернском центре. Глава молодой семьи через несколько месяцев по прибытии в Вологду предпринял попытку сменить место вынужденного пребывания, хотя и неудачно. Об этом известно из запроса вологодского губернатора в департамент полиции: «Владимир Александров Русанов обратился ко мне с прошением об исходотайствовании ему разрешения переехать на Дальний Восток в г. Харбин, так как ему, Русанову, по состоянию здоровья необходим более умеренный климат, чем сырой и резкий климат г. Вологды, причем проситель заявляет, что в г. Харбине ему представляется возможность заработка, который позволил бы содержать семейство… Имею честь сообщить на усмотрение департамента полиции и присовокупить, что проситель, находясь в г. Вологде, вел себя хорошо и в предосудительных поступках не замечался» (1945, с. 421). Не повезло — сам глава МВД пришел к выводу, что просителя «ввиду тенденции к рабочей пропаганде едва ли желательно пускать в Маньчжурию, где масса железнодорожных рабочих (на строительстве Китайско-Восточной железной дороги. — В. К.), но во внимание к болезни можно бы перевести в Астраханскую губернию» (там же). Дело тянулось до апреля 1902 года, когда окончательно выяснилось, что «сын купца Владимир Александров Русанов при предложении ему отбыть остающийся срок надзора в Астраханской губернии пожелал остаться в г. Вологде» (1945, с. 422). По-видимому, не последнюю роль сыграла выяснившаяся возможность поездок для статистического обследования наиболее глухих лесных углов на востоке губернии. Вологодский губернатор направил запрос в департамент полиции в связи с тем, что Русанов «обратился… с ходатайством о разрешении ему поездки в Усть-Сысольский уезд для статистических работ, предпринимаемых уездным земством одновременно с партией) по заготовлению переселенческих участков в этом уезде» (там же). Губернатор решил поддержать прошение своего подопечного вследствие «1) вполне одобрительного поведения просителя, 2) что для Русанова его пребывание в Усть-Сысольском уезде, изобилующем хвойными лесами, в летнее время может благоприятно повлиять на расстроенное его здоровье, 3) что общение просителя с населением при исполнении возложенного на него поручения не может вызывать опасений, так как население Усть-Сысольского уезда, весьма редкое и состоящее исключительно из зырян, по своей неразвитости и незнакомству с русским языком, представляет из себя среду, мало пригодную для противоправительственной пропаганды» (там же). Ссыльные обращались к исследовательской деятельности начиная со времен Великой Северной экспедиции (Овцын) и кончая многочисленными ссыльными поляками (Чекановский, Черский, Ды-бовский). Так что в поступке Русанова не было ничего неожиданного. Важно, что не все решались на подобное, да и не у всех получалось. Русанов и решился, и у него получилось ничуть не хуже, чем у его современника А. В. Журавского, оставившего по себе на Печоре добрую память, несмотря на раннюю гибель.
Мы не знаем, как отнеслась к этому решению своего супруга Мария Петровна, но в конце июля 1902 года Русанов оказался в селе Помоздино в самых верховьях Вычегды, откуда описал свои ближайшие намерения в письмах в Орел. Прежде чем перейти к его первой экспедиции в неведомое, остановимся на пути из Вологды в Усть-Сысольск и далее, описанном четверть века спустя (за указанное время этот медвежий угол не претерпел внешних изменений) известным открывателем воркутинских углей Георгием Александровичем Черновым, пути которого не однажды пересекались с русановскими. Даже если после первых походов Русанова по зырянской глухомани не осталось солидного научного результата (сопоставимого, например, со вкладом династии Черновых), без них понять истоки формирования Русанова-исследователя невозможно. Поскольку мы не располагаем необходимым материалом, в деталях это сделать едва ли возможно. Попытаемся провести, как говорят специалисты, «привязку на местности» наиболее важных жизненных событий у будущего исследователя в период его вологодской ссылки.
Итак, на местном пароходике из Вологды по Сухоне через Великий Устюг на Северную Двину с Котласом и далее вверх по Вычегде строго по Г. А. Чернову: «Мы залюбовались панорамой берега. Наш пароходишко пошел мимо города Сольвычегодска. Вблизи я рассмотрел, что вокруг старинного собора сгруппировалось несколько церквей. Утро следующего дня встретило нас дождем, дул противный встречный ветер. Неслись рваные низкие облака. И берега реки показались мне однообразными, неприветливыми. Унылый пейзаж наводил тоску… Вдоль всей реки не оказалось ни одной пристани. Пароход, прямо тыкаясь носом в берег, останавливался около каждого селения, хотя нельзя сказать, что селения на Вычегде были часты. Обычно это небольшие деревеньки. Изредка на высоком берегу среди посеревших и покосившихся от времени бревенчатых изб возвышалась белая церковка, вносившая особый колорит в однообразную картину северной природы. Пароход подолгу стоял у каждого населенного пункта, выгружая и нагружая тюки, ящики и дрова. Редкие селения, отсутствие пристаней, месиво грязи на берегу, унылая природа — вот первое впечатление о территории…края» (1974, с. 12). Не лучшее впечатление производил на приехавших впервые (тем более не по своей воле) и сам «Усть-Сысольск, расположенный на высоком берегу реки Сысолы при впадении ее в Вычегду. Издалека, с Вычегды, видна церковь, красующаяся на краю высокого берега среди высоких тополей. Вид изумительный, но не городской. Поднявшись на берег, я сразу попал в березовый светлый парк. Но по выходе из парка набережная омрачилась неприветливой улицей с деревянными домами. Это был, между прочим, центр города… Каменных домов здесь было очень мало, есть пожарная каланча, магазин, да, может быть, наберется несколько каменных домов. Весь город состоял в большинстве из деревянных одноэтажных домов. От дома к дому проложены деревянные мостки, так называемые тротуары. Немощеные дороги. От них в сухую погоду поднималась пыль, а в дождь разливались грязные лужи. Отовсюду раздавалось кудахтанье кур, по улицам бродили козы и другой домашний скот. А роскошный, дорогостоящий Стефановский собор, возвышавшийся среди бедных построек, лишь подчеркивал убогость
Отметим, что в те времена сама статистика по своему уровню не требовала профессионалов — достаточно было гимназического курса (не говоря о студенческом уровне), чтобы проводить опрос населения с постановкой вопросов, в первую очередь экономического, в меньшей степени социологического, характера, с чем Владимир Русанов справился. А главное, это позволяло совершать разъезды, знакомиться с экзотическим таежным народом зырянами-коми и присматриваться к местности, окружающей северной природе, могучей и суровой одновременно. Несомненно, в этих поездках впервые у молодого ссыльного стал формироваться интерес не только к местным общественным проблемам, но и к природным явлениям, что подтверждают его первые публикации, о которых пойдет речь ниже и где оба направления его деятельности и интересов предстают в неразделимом переплетении. Интерес к статистическим исследованиям обозначился в России еще в середине XIX века настолько, что с самого начала образования Русского географического общества одним из его подразделений стало Отделение статистики, публиковавшее с 1851 года «Сборники статистических сведений о России». В значительной мере по настоянию Географического общества в 1897 году была проведена первая перепись населения страны не только с целью определения количества податных душ, но и для использования полученных сведений для нужд страны в целом. При этом одновременно с подсчетом населения проводилось изучение его национального состава, вероисповедания, хозяйственных занятий, оценки сельскохозяйственного и промышленного производства. К этой работе в должности статистика земской управы и приступил Русанов, причем в качестве помощника и одновременно топографа с ним отправился ссыльный А. А. Богданов, о котором сказано выше.
О впечатлениях пути к исходному пункту своего маршрута в село Помоздино в верховьях Вычегды он упомянул буквально одной фразой в письме в Орел, написанному 21 июля 1902 года: «До сих пор приходилось жить в сравнительно культурных условиях — ночевать в деревнях, ездить на лошадях и по дорогам, иметь раз в неделю почту и пр. и пр.», тогда как далее он излагает более сложные планы и намерения: «Маршрут таков: от села Помоздино вверх по Вычегде на север, затем по Чер-Вычегде, затем придется полверсты тащить лодки посуху, и тогда мы попадем в Печорский бассейн. По Ижме будем подниматься на север до границы Архангельской губернии, затем свернем на юго-запад по реке Седью — до этого пункта нам попадется пять селений от 3 до 12 дворов, но дальше начинается настоящая пустыня… С верховьев Седью мы пойдем по совершенно неизвестным местам, никто кроме зырян-охотников здесь не бывал — это будет наиболее трудная часть пути, так как придется пробираться среди огромного болота… Предстоящее путешествие будет венцом всего, я страстно его желаю и радуюсь, что, наконец-то осуществляется добрая доля того, о чем я не смел мечтать». Затем следуют детали подготовки к маршруту, не лишенные молодого желания покрасоваться перед близкими, вроде: «Привесил кинжал, который напоминает мне купившего его А. П. (отчима. — В. К.) или «Спасибо тебе за ружье — оно хорошо и верно бьет, я из него много дичи стреляю, и себе и товарищам» (1945, с. 372).
Позднее район предстоящих исследований, в пределах которого и проходил намеченный маршрут, Русанов описал так: «Площадь, занимаемая зырянами, огромна; ее поверхность во всяком случае больше 200 тысяч кв. верст (площадь Республики Коми, по современным данным, 416 тысяч квадратных километров. — В. К,). Точный учет этой площади пока невозможен, так как наибольшая часть северо-восточной России никогда точной съемке не подлежала. Приблизительные границы Зырянского края лежат между Уральским хребтом и Северной Двиной — с востока на запад и между северными окраинами Пермской губернии и тундрами Архангельской губернии — с юга на север.
Все население приютилось вдоль больших рек, остальное пространство остается пустыней и служит охотничьим районом для зырян. Общая населенность края чрезвычайно слаба, и чем севернее, тем слабее; в то время как по всей Европейской России в среднем на 1 кв. версту приходится почти 30 человек, в этой части… приходится меньше одного жителя» (1945, с. 328). Теперь читателю понятно, с какими трудностями столкнулся начинающий исследователь на описанной территории.
В отношении того маршрута и первого полевого сезона
1902 года на местности даже в сборнике трудов исследователя издания 1945 года имеются существенные разночтения, которые могут быть разрешены, по-видимому, только новыми находками в вологодских архивах. Действительно, на карте в этом издании большая часть русановского маршрута показана на основании письма, цитированного выше, причем с пометкой «июль 1902 года», что неверно. Ведь, отправив письмо из Помоздино 21 июля, Русанов особо отмечает: «С месяц вы не услышите обо мне ничего», а затем добавляет: «Я приеду, кажется, поздно — в конце сентября» (там же, с. 373), и, таким образом, его полевая деятельность в 1902 году пришлась в основном на август-сентябрь. Это во-первых. Во-вторых, наши замечания по положению маршрута на местности включают следующие поправки по сравнению со сведениями сборника 1945 года. Если на Седью Русанов попал с устья, достигнув впадения этой реки в Ижму, то это означает, что в своем крайнем северном пункте он оказался в районе современных городов Ухта и Сосногорск на нынешней Воркутинской железнодорожной магистрали, построенной силами заключенных сорок лет спустя после походов Русанова в краю коми. Дальнейший подъем вверх по Седью, то есть с началом возвращения, приводил его к южным отрогам Тиманского кряжа — возвышенности Очьпарма с абсолютными отметками до 325 метров на современных картах (гора Потчурк), откуда, учитывая отсутствие у него надежных карт, он легко мог оказаться как в бассейне Вычегды (по реке Воле), так и Вишеры (по реке Нишере), причем сплав по последней выводил бы его непосредственно к Усть-Сысольску. Эти места не посещались ни одним исследователем — в какой-то деревушке вообще впервые увидали русского. Тем не менее указание на находки именно на реке Воль моллюсков Spirifer из рода Stola Rhynchonella, принадлежащих к среднему девону, показывает, что его обратный путь на юг проходил именно по этой реке. Поэтому утверждение составителей русановского сборника о пути «сквозь густые леса и обширные болота, расположенные между верховьем Ижмы и Синдерским озером» (с. 16), то есть на пространстве более 150 километров непроходимой северной тайги, лишь сбивает с толку при анализе возвращения исследователя в его первом самостоятельном маршруте, который для его будущего имел огромное. значение — он ощутил свою способность к работе в очень сложных условиях и нужно было только время, чтобы это его качество раскрылось в полной мере. Отметим также еще одну деталь — откуда у выпускника духовной семинарии знания, позволяющие ему проводить палеонтологические определения, не прибегая к помощи специалистов? Ответа на этот интересный вопрос нет, но само по себе, учитывая будущую профессию Русанова, это обстоятельство заставляет задуматься.