Шрифт:
(Cообщаeмъ публик анeкдоты и разныя извстія о стаpой Москв и Роcciи, выбранныя нами изъ чужecтpанныхъ Автоpовъ, котоpыe во вpeмя Цаpей жили въ нашeй столиц, и котоpыe нe во вcхъ библiотeкахъ находятcя. Думаeмъ, что эта статья для многихъ читатeлeй будeтъ заниматeльна. Къ нещаcтью, мы такъ худо знаeмъ Руcкую cтаpину, любeзную для cepдца Патpіотовъ!)
Во время Царя Михаила еодоровича считалось въ Москв около 2000 церквей.
Сіе великое число покажется удивительно; но должно знать, что всякой Бояринъ, всякой знатной или богатой человкъ того времени хотлъ имть собственную церковь свою. Он были почти вс деревянныя и маленькія. Патріархъ Никонъ, видя частые въ Москв пожары уговаривалъ набожныхъ и богатыхъ людей строить каменныя церкви, и множество деревянныхъ было при немъ сломано. Олеарій говоритъ о пятидесяти церквахъ въ Кремл; но вроятно, что онъ и придлы называетъ Храмами. – Иностранцы, замчая, что вс наши церкви внутри бываютъ съ круглыми сводами, хотли знать причину того, но не могли свдать ее. Извстно, что и языческіе храмы (какъ на примръ, Пантеонъ въ Рим) по большой части имли круглые своды: видъ неба безъ сомннія служилъ для нихъ образцомъ. – Католики и Лютеране спрашивали также у Рускихъ: для чего въ храмахъ нашихъ не бываетъ музыки? Для того (отвчали они), что инструменты бездушные не могутъ Хвалить Бога, и что въ Новомъ Завт совсмъ не упоминается о музык.» – Олеарій и другіе чужестранные Писатели говорятъ, что одно Руское ухо могло сносить страшной звонъ Московскихъ колоколовъ. Въ большой колоколъ Годунова, всомъ въ 356 центнеровъ, звонили единственно въ большіе праздники, или тогда, какъ Цари принимали въ Кремл важныхъ Пословъ чужестранныхъ. – Описывая тишину благочестія, наблюдаемую Рускими въ церквахъ, Олеарій прибавляетъ,
Олеарій при описаніи своего путешествія излалъ весьма хорошій и врный планъ Москвы. Въ его время она разллялась на Китай-городъ, Царь-городъ (нын блой-городъ), Скородомъ и Стрлецкую Слободу, бывшую за Москвою-ркою. Кремль считался только частію Китая-города. Олеарій пишетъ о великолпіи дворца, построеннаго въ Италіянскомъ вкус Царемъ Михаиломъ для сына его, Алекся Михайловича; самъ же Царь жилъ для своего здоровья въ деревянномъ дом. Вс знатнйшіе Бояре имли домы въ Кремл. Палаты Никона Патріарха были тамъ, посл дворца, огромнйшимъ зданіемъ. Олеарій не изъясняетъ имени Кремля; но мы знаемъ, что оно Татарское и значитъ крпость. За то онъ сказываетъ намъ, что имя Китая-города значитъ средній городъ – вроятно, также на Монгольскомъ или Татарскомъ язык, изъ котораго наши предки заимствовали довольно словъ. Будучи между Кремлемъ и Царемъ-городомъ, Китай могъ назваться среднимъ. Въ немъ жили тогда вс богатйшіе гости или купцы, нкоторые Князья Московскіе и дворяне. Олеарій, упоминая о готичесКой и примчанія достойнйшей въ Кита-город церкви Василія Блажениаго, разсказываетъ, что Царъ Іоаннъ, будучи ею весьма доволенъ, приказалъ выколоть глаза Архитектору ея, чтобы онъ не могъ построить другова, столь же красиваго храма: возможно – но справедливо ли? оставимъ безъ изслдованія. По крайней мр сей анекдотъ разсказывали у насъ въ старину за истину. Не далеко отъ Василія Блаженнаго было возвышенное мсто, на которомъ лежали неподвижно дв огромныя пушки, обращенныя къ той улиц, откуда обыкновенно приходили Татары. На Красной Площади съ утра до вечера толпилось множество людей праздныхъ, господскихъ слугъ, купцовъ и продавцевъ всякаго роду вещей. Сіе мсто походило на Римскій Форумъ. Тутъ разсказывались всякія любопытныя всти. Уже при Цар Михаил еодорович (Вроятно, что и гораздо прежде) для всякаго товара былъ въ Москв особенный рядъ, какъ и нын, и на томъ же самомъ мст. Олеарій именуетъ ряды шелковый, суконный, серебряный, шапошный, сдельный, сапожный, иконный и проч. Онъ говоритъ еще о рынк (между Посольскимъ Дворомъ и Красною Площадью), гд въ хорошую погоду Московскіе жители стригли себ волосы, которыми земля была тімъ устлана какъ мягкими тюфяками. Китай-городъ окруженъ былъ красною, а Царь-городъ блою стною. Въ сей части города жили дти Боярскіе или дворяне, богатое мщанство, купцы имвшіе торгъ съ другими городами, ремесленники и вс хлбники; тамъ же были Царская конюшня и литейной дворъ, на томъ мст, которое называлось поганымъ прудомъ. – Третья часть Москвы (за ныншнимъ блымъ городомъ) называлась Скородомомъ отъ того, что она состояла изъ однихъ деревянныхъ маленькихъ домовъ, которыхъ строеніе не требовало много времени. Тамъ находился лсной рядъ, гд продавались всегда готовые срубы. Въ Скородом, окруженномъ деревянною стною съ башнями, жили мщане и подъячіе. – Четвертая частъ города, или Стрлецкая Слобода (за Москвою-ркою), также обнесенная деревянною стною, была построена вовремя Князя Василья Ивановича для иностранныхъ солдатъ, взятыхъ имъ въ Рускую службу. Во время Годунова, Димитрія и Царя Михаила еодоровича жили тамъ Стрльцы и самые бднйшіе люди.
Густая борода и толстое брюхо считались на Руси великимъ украшеніемъ человка. Цари, принимая чужестранныхъ Министровъ, нарочно окружали себя людьми дородными, чтобы тмъ придать боле важности своимъ аудіенціямъ. Знатные господа обыкновенно подбривали себ волосы кругомъ, и единственно тогда отпускали ихъ, когда впадали при Двор въ немилость. Бояринъ съ длинными воЛосами ходилъ всегда потупивъ глаза въ землю, и народъ, встрчаясь съ нимъ, говорилъ: Царь-Государь на него прогнвался. – Иностранцы чрезмрно хвалили красоту Московскихъ женщинъ, но съ отвращеніемъ говорили о странномъ ихъ обыкновеніи размазывать себ лицо блилами и румянами, такъ, что сіи грубыя краски лежали на немъ толстыми слоями. Сія безобразная мода перешла въ Россію изъ Константинополя еще во время Великихъ Князей Кіевскихъ. Бдныя красавицы наши иногда со слезами должны были ей слдовать. Олеарій разсказываетъ, что въ бытность его въ Москв жена Боярина, Князя Ивана Борисовича Черкасскаго, будучи молода и прекрасна, не хотла блиться; но вс знатныя женщины объявили ей войну за такое презрніе къ древнему обыкновенію, подбили мужей своихъ вступиться за честь блилъ, и наконецъ принудили молодую Княгиню раскрасить, подобно другимъ, нжное лицо ея.
Предки наши носили не совсмъ такое платье, какое нын называется Рускимъ. Сверхъ короткой рубашки (у богатыхъ вышитой разными шелками, и даже золотомъ, на рукавахъ и на воротник, который выставлялся изъ-подъ одежды) они надвали узкое и короткое полу-кафтанье, едва достававшее до колнъ, и сшитое всегда изъ тонкой матеріи (изъ тафты или атласа) съ бархатнымъ или парчевымъ воротникомъ, высокимъ и стоячимъ; а сверхъ того кафтанъ, по икру, также изъ тонкой матеріи, но всегда стеганый и называемый ферезія [1] ; а когда имъ надлежало вытти изъ дому, тогда всякой наряжался въ кафтанъ длинной, суконной, темно-синій или кофейной, иногда же въ парчевой или атласной, съ широкимъ воротникомъ, съ золотыми петлицами и съ длинными сбористыми рукавами. Такихъ богатыхъ кафтановъ хранилось множество въ Царской кладовой; – въ день аудіенціи давали ихъ надвать чиновникамъ, и снова запирали въ сундуки. – Бояре, при всякомъ торжественномъ случа, являлись въ высокихъ шапкахъ, собольихъ и черныхъ лисьихъ; а другіе знатные или богатые люди носили обыкновенно бархатныя съ соболіею опушкою. Сапоги у нихъ были короткіе, по большой части изъ Персидскаго сафьяна, остроносые и съ высокими каблуками. Женщины носили ферези, или сарафаны, а сверхъ шубы или длинное, широкое платье, почти такое же, какъ мущины, съ застежками или съ серебряными пуговицами. Замужнія ходили въ шапкахъ [2] съ бобровою опушкою, унизанныхъ жемчугомъ и вышитыхъ золотомъ; а двицы въ большихъ лисьихъ. – Маржеретъ говоритъ, что знатныя Рускія женщины обыкновенно провожали верхомъ Царицу, когда она зжала гулять за городъ: это покажется иному невроятнымъ; но для чего же лгать Маржерету, который долго жилъ въ Москв при Годунов и Димитрі? Надобно думать, что Рускія женщины переняли здить верхомъ у Татарокъ.
1
Нын мы называемъ ферезями одни нарядные сарафаны.
2
По крайней мр не лтомъ, какъ надобно думать.
Описаніе домашней жизни старыхъ Рускихъ Бояръ безъ сомннія не плнитъ нашего воображенія. Не многіе изъ нихъ имли каменные домы, и то уже во время Романовыхъ; при Годунов жили они въ деревянныхъ, маленькихъ и темныхъ домикахъ. Горницы обивались иногда выбленною холстиною, и единственнымъ украшеніемъ ихъ были образа. Домашняя посуда состояла – въ горшкахъ, въ деревянныхъ или оловянныхъ чашахъ и тарелкахъ. Въ одномъ дворц подавали кушанье на серебр; богатые и знатные люди имли только чарки и стопы серебряныя. Щи, разныя похлебки, каши, пироги, ветчина, всякія жареныя мяса (кром телятины), икра и соленая рыба, составляли богатство Руской кухни. Олеарій говоритъ, что старики наши съ похмлья дали обыкновенно рубленую баранину съ огурцами, перцомъ, уксусомъ и разсоломъ огурешнымъ; что они крайне любили чеснокъ, и что въ самыхъ знатнйшихъ домахъ рдко проходилъ запахъ его. Иностранцамъ отмнно нравились Рускіе меды: малиновой, вишневой, смородинной и другіе. Что же касается до Италіянскихъ и Французскихъ винъ, то Бояре хотя и получали ихъ черезъ Архангельскъ, однакожь предпочитали имъ водку. Знатные люди не рдко давали обды и приглашали къ себ гостей изъ нижняаго состоянія, на примръ изъ купцовъ: въ такомъ случа сіи послдніе обыкновенно изъявляли благодарность свою дорогими подарками, такъ, что хозяинъ не оставался въ наклад. Естьли онъ хотлъ дружески обласкать ихъ, то призывалъ жену, чтобы она подчивала гостей водкою; иногда дозволялось имъ даже и цловать ее въ губы. Такимъ образомъ нкто изъ людей знаменитыхъ въ Москв, угощая Олеарія, вызвалъ его въ другую комнату, гд встртила ихъ хозяйка въ богатой одежд, поклонилась сперва мужу, а тамъ гостю; взяла изъ рукъ служанки подносъ съ налитою чаркою, сама отвдала и подала Олеарію. Сія молодая, прелестная женщина, исполняя волю супруга, должна была, закраснвшись, поцловать иностранца, и вручила ему блую тафтяную ширинку, вышитую золотомъ и серебромъ.
Рускіе обдали въ старину часу въ одиннадцатомъ утра, и тотчасъ ложились отдыхать, какъ знатные, такъ и простые люди. Въ сіе время не льзя было итти въ гости ни къ купцу, ни къ Боярину; даже сидльцы запирали лавки свои и въ лтнее время спали на земл передъ ними. Димитрій самозванецъ никогда не отдыхалъ посл обда и не ходилъ въ баню: жители Московскіе заключали изъ того, что онъ не Руской!
Жены богатыхъ и знатныхъ мужей вели обыкновенно жизнь праздную и мало думали о хозяйств; вышивали платки и кошельки золотомъ; сидли поджавъ руки, или качались на качеляхъ съ служанками. Он рдко выходили изъ дому, даже и въ церковь: ибо Рускіе мужья въ старину не стыдились быть ревнивыми. Боярыни, нарядясь великолпно, вызжали лтомъ въ закрытыхъ маленькихъ коляскахъ, или колымагахъ, обитыхъ снаружи краснымъ сукномъ; а зимою въ саняхъ, также закрытыхъ. Всякая изъ нихъ сажала въ ногахъ своихъ молодую рабу. Кругомъ шло множество слугъ, иногда до 30 и 40 человкъ, говоритъ Олеарій; а на лошади, впряженной въ колымагу или въ сани, висли лисьи хвосты. Такъ украшались и Боярскія и Царскія лошади; сихъ послднихъ обвшивали иногда и соболями.
Иностранцы, бывшіе при Царяхъ въ Москв, находили нашихъ предковъ невждами Въ сравненіи съ другими Европейскими народами; но изключали изъ сего числа нкоторыхъ знатныхъ людей, уже имвшихъ довольно свдній. Такъ, на примръ, Олеарій чрезмрно хвалитъ умъ и любезность Боярина Никиты Ивановича Романова-Юрьева, человка веселаго и добродушнаго. Онъ былъ усерднымъ покровителемъ всхъ чужестранцевъ въ Москв, любилъ ихъ обычаи, музыку, даже сдлалъ себ Нмецкое платье, здилъ въ немъ иногда на охоту, и не слушался Патріарха Іосифа, который упрекалъ его такою непристойностію; однакожь Ісифъ досталъ наконецъ хитростію Нмецкое платье Боярина и сжегъ его. Сей Никита Ивановичь не рдко спорилъ съ Патріархомъ о Религіи; говорилъ не много, но сильно и рзко: ибо онъ, будучи родственникомъ Государевымъ и любимъ всми, не боялся досадить ему. – Борисъ Ивановичъ Морозовъ, воспитатель Царя Алекся Михайловича, описывается иностранцами также весьма умнымъ и любопытнымъ человкомъ. Онъ дружески обласкалъ Голштинскихъ Пословъ, бывшихъ въ Москв при Цар Михаил – угощалъ ихъ въ дом своемъ, веселилъ соколиною охотою и провожалъ съ музыкою по Москв-рк,когда они отправились водою въ Персію. – Патріархъ Никоиъ есть важный характеръ для Историка Россіи: иностранцы отдавали справедливость необыкновенному его разуму. Онъ жилъ, по ихъ извстіямъ, весьма хорошо и даже роскошно въ новыхъ Кремлевскихъ палатахъ своихъ; любил веселиться съ умными Боярами, любилъ шутить въ разговорахъ и сказалъ одной молодой Нмк, которая приняла Греческую Вру и требовала его благословенія:,прекрасная двица! я не знаю, что сдлать прежде: благословить или поцловать тебя!»… Надобно знать, прибавляетъ Авторъ, что духовныя Особы въ Россіи, по обряду церкви, должны братски лобызать тхъ, которые принимаютъ ихъ Религію. – Впрочемъ Никонъ хотлъ всегда строгаго общественнаго благонравія. Такъ, на примръ, онъ запретилъ музыку въ столиц, думая, что она можетъ развратить нравы; веллъ отобрать музыкальные инструменты не только въ питейныхъ, но и во всхъ частныхъ домахъ, и торжественно сжечь ихъ за Москвою-ркою. Одинъ Никита Ивановичь Романовъ не послушался его, и не переставалъ забавляться музыкою въ дом своемъ.
Герберштейнъ описываетъ Рускихъ Бояръ и дворянъ весьма гордыми. Простые люди (говоритъ онъ) почти не имютъ къ нимъ доступа, и не могутъ въхать верхомъ на Боярскій дворъ. Знатной человкъ никогда не ходитъ пшкомъ, боясь тмъ унизиться; ему надобно ссть на лошадь, чтобы видться съ сосдомъ, живущимъ отъ него въ десяти шагахъ.» – Сей же Герберштейнъ хвалитъ трудолюбіе и воздержность Московскихъ ремесленниковъ, которые, сходивъ въ праздникъ къ обдн, возвращались домой и снова принимались за дло:,ибо они думали (вотъ точныя слова его!), что однимъ Боярамъ и знатнымъ людямъ можно быть праздными, и что работать гораздо душеспасительне, нежели гулять и пьянствовать. Впрочемъ и самый законъ дозволяетъ имъ пить медъ и пиво въ одни большіе праздники.» – Еще и вовремя Великихъ Князей Московскіе купцы знали и твердили пословицу: товаръ лицомъ продать. Хитрость ихъ въ купл и продаж удивляла Нмцовъ, которые говорили:,одинъ Сатана обманетъ Рускаго.» Но естьли иностранецъ ошибкою платилъ Рускимъ купцамъ лишнія деньги, то они всегда отдавали ихъ назадъ, думая, что пользоваться такою ошибкою есть бытъ воромъ. – Мастеровые люди наши и въ старину славились отмнною переимчивостію. Иностранные художники, прізжавшіе въ Россію со временъ Князя Іоанна, не пускали ихъ наконецъ въ свою мастерскую, боясь, чтобы они не сравнялись съ ними въ искусств.
Къ чести Рускихъ, иностранцы замчали въ нихъ великую любовь къ благотворенію. По смерти всякаго богатаго человка родственники его, въ теченіе шести недль, ежедневно раздавали деньги бднымъ людямъ. Купецъ, идучи по утру въ лавку, заходилъ прежде на рынокъ, покупалъ хлбъ, и разрзавъ его на ломти, отдавалъ нищимъ, которые не только сами питались сею милостынею, но и продавали еще множество сухарей дорожнымъ людямъ изъ остатковъ ея. – По древнему обыкновенію Цари наши, въ первый день Пасхи, между заутрени и обдни, ходили въ городскую темницу, и сказавъ преступникамъ: Христосъ воскресъ и для васъ! дарили каждаго изъ нихъ новою шубою, и сверхъ того присылали имъ, чмъ разговться. – Зимою обыкновенно получали Бояре запасъ изъ деревень своихъ: тогда ключники ихъ должны были навдываться о бдныхъ людяхъ и надлять ихъ мукою; масломъ и проч.
Такія достохвальныя черты нравовъ мирятъ насъ съ невжествомъ и суевріемъ нашихъ предковъ…. Они считали Астрономію колдовствомъ. Слыша, что Царь Михаилъ еодоровичь желаетъ оставить при Двор своемъ Астронома Олеарія, народъ ужасался и говорилъ:,Царь хочетъ имть при себ волшебника, который по звздамъ угадываетъ будущее!» Это испугало Олеарія…. Черезъ нсколько лтъ пріхавъ опять въ Москву, онъ вздумалъ однажды забавлять Дьяка иностранныхъ длъ темною камерою, и показывалъ ему на стн предметы, бывшіе на улиц: Дьякъ крестился… Всего странне казалось ему то, что люди и лошади изображались вверхъ ногами и такимъ образомъ двигалиоь. – Голландскій Фельдшеръ, именемъ Квиринусъ, служившіи Царю, имлъ у себя въ горниц скелетъ человка. Однажды Квиринусъ игралъ на лютн и втеръ шевелилъ кости, висвшія на стн противъ раствореннаго окна. Стрльцы увидли это и разгласили по городу, что Голландскій Фельдшеръ держитъ у себя мертвыхъ и заставляетъ ихъ плясать по лютн. Дло дошло до Патріарха, и бднаго Квиринуса хотли-было сжечь какъ волшебника. Къ щастью, удалось ему изъяснить свое колдовство Князю Ивану Борисовичу Черкаскому, и страшная исторія кончилась тмъ, что Фельдшера выслали изъ Россіи, а скелетъ его сожгли за Москвою-ркою.