Русланиада
Шрифт:
Мы беспокоились. Сообразительный повёл нас смотреть на то, что они делали за скалой. Я не понимала, что там можно смотреть. Знаю, они ломали зачем-то деревья, но чего смотреть на пеньки? Звери были оживлены, как будто предчувствовали, что их похвалят, только хвостами за неимением не виляли. Нетерпеливый тащил меня за руку, я едва поспевала, он дёргался поднять меня на руки, я решительно останавливала его. Знаю, как там кататься в его руках, когда он подскакивает от нетерпения.
Мы вышли на пригорок и пораспахивали рты. Звери довольно улыбались, следя за нашими лицами. Чуть ниже высилось огромное укрытие из древесных стволов.
Брат пришёл вечером. Позвал младшую. Звери повскакивали на задние лапы. Он глянул на них, взял младшую за ладошку и молча ушёл.
Звери сели на траву. Мой положил белокурую голову обратно мне на колени. Я гладила его – одно из редких спокойных занятий, во время которых он умудрялся не дёргаться нетерпеливо. Ему нравилось. Лежал с полуприкрытыми глазами… но сегодня что-то беспокоило его. Он нервничал. И остальные тоже.
…Единственный для сестёр брат нервничал. Младшая припрыгивала на ходу. Блаженны неведающие… Брат сглотнул.
– Ого! – воскликнула девчонка и остановилась, оробев.
Зверь был размером с медведя и рычал соответственно. Младшая посмотрела на брата. Брат встретил её взгляд. Так и спрашивал её взгляд: А другого не было?
Другого не было. Смотрел на него, здоровенного, воодушевлённого, выскакивающего, как снег на голову, вечно ждущего в ряду, что его выберут. И не дожидавшегося. Он остался один. И когда в очередной и последний раз уходили двое, долго растерянно смотрел им вслед.
Нужно было забирать одного, а оставить двоих. Но да задним умом все крепки.
Он ненавидел себя, большого и сильного. Ему впервые пришло в голову, что он какой-то не такой, не самый могучий, а какой-то неудобный, ущербный. Сидел в опустевшем стойбище на рассохшемся пне, смотрел невидящими глазами, с каменным лицом, не пил и не ел, хотя у потухшего кострища лежал его большой закопчённый кус оленины.
Надо было видеть его, когда за ним всё-таки пришли. Вокруг единственного брата сестёр сомкнулись медвежьи объятия. Лицо, плотно обросшее бородищей, осветилось, ожило. Не бросили, всё-таки не бросили. Было стыдно перед ним. Теперь было стыдно перед младшей. Но сколько не думал, не мог сообразить, какой из сестёр преподнести такой подарок. И «повезло» самой маленькой.
Безымянный переступал с ноги на ногу. Он был привязан к дереву, но оно как-то терялось за ним. Целое приключение было отмывать его и стричь густую гриву ножом. Он на всё соглашался, охотнее кого-либо из товарищей, и избавиться от шкуры, прикрывающей и греющей тело, и от кущ чёрных волос на голове. Почти что помогал себя привязывать.
Пожалуй, реши он дёрнуться с места, корни не выдержали бы.
Младшая подошла ближе, уже привыкшая к виду безымянных.
Загребёт лапой и привет, девочка умрёт не от ужаса, от переломов.
– Совсем малышка, – пробасил безымянный, задерживая дыхание, когда его могучего тела касалась тонкая ладошка.
Брат не торопил сестру.
Безымянный осторожно, словно для оценки веса, поднял её на руки, она взвизгнула, поболтала в воздухе ножками, смеясь. Брат не вмешивался.
На животном: Я отвяжу тебя. Веди себя спокойно. Положи её. Ложись сверху, не придави…
– Подожди! – вмешалась младшая. – Отвернись!
Брат смерил её взглядом. Не было желания в очередной раз «держать свечку» над деянием. И не хотелось загубить двухнедельный труд. И не хотелось, чтобы маленькая хрупкая младшая погибла в чрезмерно сильных руках. И не хотелось, чтобы медведеподобный безымянный упустил свою жизнь. И все они упустили свою жизнь. Размышления были мучительны, отнимали силу физически, утомляли…
Брат отвернулся.
– Скажи ему сесть.
На животном: Сядь.
Зашуршала солома. Напряжение чувствовалось между лопатками, хребтом – безымянный боялся навредить младшей. Она ничего не боялась. Снова стало слышно шорох. На землю упало что-то нетяжёлое. Нечему кроме платья. Брат сглотнул здоровый плотный комок в горле. Безымянный не издавал ни звука, оглушённый видом.
У неё не было сил одеться. Как бы деликатен не был безымянный, он был огромен, силён и долгое время одинок. Убедившись, что она в порядке, хоть и бездвижна, он долго копался с платьем, разбираясь, как вернуть его на белоснежное гладкое, чуть влажное от него тело. Брат не оборачивался. Когда шли к убежищу, не потребовал отдать спящую сестру, и второй конец верёвки безвольно волочился за великаном следом.
– Я думал, меня оставили навсегда, – доверительно, низким густым голосом пророкотал безымянный мужчина. – Сидел бы там, пока не умер…
Разумная с гордым ещё целовались у озера. В тёмно-синем небе светили многие звёзды. Под ногами хрустела сухая и сочная трава. Шёл второй месяц лета, проклятие было снято.
Брат вдыхал свежий ночной воздух полными лёгкими. Никто не спал. Их ждали.
На девичьем: Это мужчины. Понимаете?
Сёстры понимали. Мужчины тоже понимали.
С утра сидели у стены большой одноэтажной постройки на сваях. Её складывали из цельных брёвен, без окон. Без окон она обещала и остаться. Нечего вставить в рамы, а скоро дети пойдут. Младенцам не нужны сквозняки.
Его от души хлопали по плечам. Если тянулась погладить тонкая рука, её мягко разворачивали и устраивали на прежнем месте, поближе к себе. В кругу передавали еду, разговаривали, смеялись. Все понимали друг друга.
– Я назову тебя Василисой, – сказал брат смелой. – И тебя. И тебя. И тебя. И тебя. Только ты будешь Василиса Смелая, а ты Василиса Разумная, ты – Василиса Добрая, ты Василиса Ласковая, ты – Василиса Белая, ты – Василиса Смешливая, ты – Василиса Ранняя…
Сёстры внимательно выслушивали свои имена. Сонма больше не будет, и сёстры они не по крови.
– Ты – Василиса Младшая. Своим словом я венчаю вас. И в мире некому возразить моему слову. Вы можете дать имена своим мужьям.
– Мудрый, – сказала Василиса Смелая.
– Быстрый, – сказала Василиса Ранняя.
– Гордый, – сказала Разумная.
…Он вышел из круга. За настилом из хвои и сена Младшую ненавязчиво убеждали, что её мужа должны звать Могучим или Сильным, она надувала губки и говорила, что назовёт его Хорошим. Мужчины смеялись, самый могучий из них точно знал, какое имя ему подойдёт и держал у Младшей на талии тяжёлую руку.