Русская Америка. Слава и боль русской истории
Шрифт:
Китайцы считали законной торговлю с русскими только в Кяхте – в соответствии с Кяхтинским трактатом от 21 октября 1727 года. И Китайский трибунал (китайское «министерство иностранных дел») 16(28) января 1806 года запросил русский Правительствующий сенат – прибыли ли Лу-Чынь-Дун и Ни-Цзань-ши в Кантон с ведома Сената, или это была их самовольная инициатива. Тем временем погрузка купленных китайских товаров была приостановлена, к кораблям приставили стражу. Дело грозило затянуться надолго… Началась переписка двух русских капитанов с кантонскими властями. Кончилось всё тем, что 9 февраля 1806 года суда были освобождены и вскоре вышли в море.
Небыстро шли тогда известия, и 22 июня (4 июля) 1806 года первенствующий директор РАК Булдаков и директоры Деларов и Шелехов (брат Григория Шелихова-Шелехова) всеподданнейше доносили императору Александру всего лишь о получении рапорта Крузенштерна и Шемелина от декабря 1805 года, где сообщалось о прибытии кораблей РАК в Кантон и распродаже товара на сумму в 176 605 1/4 пиастра… «Надежда» и «Нева» были в это время уже на подходе к Кронштадту, но – порознь. В середине апреля 1806 года у мыса Доброй Надежды корабли в тумане потеряли друг друга из виду и дальше шли самостоятельно.
Вообще-то местом рандеву был назначен остров Святой Елены, но, придя туда раньше, Крузенштерн узнал о начале войны России с Францией и не рискнул идти без части пушек, оставленных для защиты Камчатки, через Ла-Манш, где мог наскочить на французские патрули. Он обогнул Английские острова с севера и немного задержался. «Нева» же пошла прямо, и 22 июля (2 августа) 1806 года бросила якорь на Кронштадтском рейде.
Через две недели рядом встала и «Надежда» Крузенштерна.
СЧИТАЕТСЯ, что начальником 1-й русской кругосветной экспедиции был Крузенштерн единолично. Однако на борту «Надежды» отплывал на Дальний Восток и «корреспондент РАК» (то есть её представитель при правительстве), один из директоров-распорядителей РАК, хорошо знакомый нам камергер и действительный статский советник Резанов. Он был назначен не только главой чрезвычайного посольства с задачей «завести торговые сношения с Японией», но и фактически – вторым руководителем плавания. Если – не первым, поскольку имел инструкции, позволявшие вмешиваться в действия Крузенштерна. Последний же, естественно, подобных прав по отношению к Резанову не имел. Кроме того, Резанов получил поручение Александра «обозреть и устроить» наши владения в Северной Америке, то есть – говоря языком современным – проинспектировать объекты РАК.
В статье о Резанове – надо заметить, весьма сдержанной, – помещённой в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, прямо утверждается: «По его мысли была снаряжена первая русская кругосветная экспедиция». И здесь точнее было бы сказать, что честь инициативы принадлежит Резанову совместно с Крузенштерном, Булдаковым и теми, кто задумывал несостоявшуюся экспедицию Муловского, включая самого Муловского…
Относительно же распределения ролей в первой состоявшейся русской «кругосветке» тот же источник сообщает: «Он (Резанов. – С.К.) был назначен главным ея начальником. Помощниками его были Крузенштерн и Лисянский»… Формально это так и было, потому что в указе Александра I Резанову, начинавшемся со слов: «Избрав вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий…», было сказано: «Сим оба судна с офицерами и служителями, в службе компании (РАК. – С.К.) находящимися, поручаются начальству Вашему».
Вначале вопрос о первенстве не стоял, поскольку Александр «конфирмовал» в июле 1802 года одну лишь экспедицию Крузенштерна с назначением начальником экспедиции, естественно, Крузенштерна. Вопрос же о посольстве Резанова возник в феврале 1803 года. Возможно, от этого и возник разнобой с инструкциями на экспедицию и требованиями Устава военного флота, по которому члены посольства Резанова и он сам считались лишь «почётными пассажирами».
В результате в плавании между Крузенштерном и Резановым возникали споры и разногласия. А их ещё усугублял своими пьяными выходками по отношению к Резанову «кавалер» посольства Фёдор Толстой – тот самый, пушкинско-грибоедовский «американец» («в Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и сильно на руку нечист»), и это вело к расколу уже среди участников экспедиции.
По описаниям и Резанова, и Крузенштерна видно, что их конфликт порой принимал очень тяжёлый и неприятный характер. Был случай, когда Резанов, сам не понимая, что это есть, оскорбил Крузенштерна на шканцах – месте для моряка святом и по уставу наиболее почётном: здесь читаются приказы, принимаются высокопоставленные гости и т. п. В ответ Крузенштерн стал угрожать камергеру (!) наказанием.
На современный взгляд их взаимные распри, попрёки, упрёки и претензии могут показаться свидетельством мелочности обоих, однако надо учитывать нравы эпохи, чувствительность тогдашних людей к статусу и т. п. В действительности оба были личностями и историческими фигурами крупного калибра. Но, как говорится, двум медведям в одной берлоге не ужиться, особенно – если «берлога» – палуба не очень-то большого корабля посреди бескрайнего океана. Резанов, как на грех, ещё и качку плохо переносил, и это подрывало его физическое здоровье, а с ним – и душевные силы.
Конечно, тому же министру коммерции Румянцеву, курировавшему подготовку экспедиции, было бы логично предложить царю разделить экспедиционные полномочия на «морскую», так сказать, часть и «сухопутную», отдав первенство решений на море моряку Крузенштерну, а на суше – государственному деятелю Резанову. Однако разумное делегирование ответственности в царской России было не заведено. Подробно разбиравший коллизию член Русского географического общества Леонид Свердлов (ж. «Природа», № 10, 2003 г.) писал по этому поводу:
«Похоже, что в сознании Александра I совмещались два руководителя кругосветной экспедиции: Резанов – политический и коммерческий – и Крузенштерн – командир эскадры, морской офицер – дополняли друг друга. Очевидно, что Резанов по чину и по возложенным на него обязанностям был в экспедиции фигурой более значимой, хотя непосредственного руководства кораблями он осуществлять не мог. А кругосветная экспедиция – это, в конечном счёте, движение кораблей».
Так или иначе, факт особого доверия верховной власти к одному из руководителей РАК Резанову – это факт. Свои полномочия он передал Крузенштерну только в июне 1805 года, когда приступил к выполнению задач по налаживанию управления Русской Америкой. А замыслы у Резанова имели ломоносовско-шелиховский размах. Он предлагал занять всё побережье Северо-Западной Америки до залива Сан-Франциско, создать сильную военно-морскую эскадру, в союзе с Испанией предотвратить экспансию США и заложить базу политического и торгового могущества России в этой части Тихого океана. Подобная задача была России по силам, но – лишь в том случае, если бы и верховная власть мыслила на уровне Ломоносова, Шелихова, Резанова, Баранова… Император же Александр I ввязывался в противостояние с Наполеоном, чему очень способствовали каверзы, предпринимаемые в Петербурге Лондоном.
Всем проектам Резанова очень способствовало бы установление прямых и дружественных отношений с Японией, что понимал и Резанов, и министр коммерции Румянцев, и даже – сам император, направивший Резанова на Дальний Восток с «японской» миссией. Стремление Александра – пусть и не очень внятное – к связям с Японией являлось для интересов России полезным, хотя здесь надо хвалить, пожалуй, не столько его, сколько дальновидных сановников вроде Мордвинова и Румянцева.
Однако японское посольство Резанова не удалось.
СТРАНА восходящего солнца тогда очень жёстко ограничивала любые контакты с внешним миром, и такой режим продержался не один век. Поэтому задача у Резанова была более чем сложной, но в принципе – выполнимой.
Вот как всё разворачивалось…
Ещё до отправления экспедиции Крузенштерна министр коммерции Румянцев подал царю 20 февраля 1803 года докладную записку «О торге с Японией», где писал:
«Известно, что со времен бывшего в Японии страшного христианам гонения и изгнания из оной португальцев одни только батавцы (голландцы. – С.К.) имеют близ двухсот лет в руках своих толико выгодный для них торг сей. Сама природа, поставя Россию сопредельною Японии и сближая обе империи морями, дает нам пред всеми торговыми державами преимущество и удобность к торговле, к которой купечество наше, как кажется, ожидает токмо единого от правительства одобрения…
Соображая местные выгоды торговли нашей с Японией, нахожу, что крайне бы полезно нам было производить оную весьма употребительными японцами в пищу рыбами и жирами, у нас в великом изобилии не токмо в Америке, но и на самых Курильских островах и в пределах Охотского моря добываемыми, выделанными из разных морских и земляных зверей кожами, разною мягкою рухлядью, моржовою и мамонтовою костью, сукнами и, испытав притом ввоз в Японию разных к роскоши служащих товаров, как-то зеркал и тому подобного, получить от них на обмен пшено, не только для американских селений, но и для всего Северного края Сибири нужное, штыковую медь, добротою своею в целом свете известную, разные шелковые и бумажные ткани, серебро, лаковые и многие другие вещи…»