Русская ёлка: История, мифология, литература

Когда я работала над этой книгой, меня не раз с удивлением спрашивали, как мне пришла в голову мысль сделать предметом своего исследования ёлку. Действительно, наряженное еловое деревце, стоящее в доме на Новый год, кажется нам столь естественным, само собой разумеющимся, что, как правило, не вызывает никаких вопросов. Подходит Новый год, и мы по усвоенной с детства привычке устанавливаем его, украшаем и радуемся ему. А между тем обычай этот сформировался у нас относительно недавно, и его происхождение, его история и его смысл несомненно заслуживают внимания. Мой научный интерес к ёлке возник в середине 1980-х годов, когда я занялась изучением истории и художественных особенностей русского святочного рассказа. Собирая материал по этой теме и просматривая декабрьские номера газет и журналов, в которых, по преимуществу, и печатались произведения этого жанра, я обратила внимание на то, что до начала 1840-х годов святочные рассказы использовали мотивы, связанные с русскими народными святками (гаданье, ряженье, всевозможная «святочная чертовщина» и пр.), в то время как рождественские мотивы оставались в них совершенно не затронутыми.

Однако начиная с этого времени и далее — в течение всего XIX и начала XX столетий — рождественская тематика в произведениях, приуроченных к зимнему праздничному циклу, стала разрабатываться столь же часто и столь же охотно, как и святочная. При этом во многих рождественских рассказах важную сюжетную роль начинает играть образ ёлки.

Для того чтобы понять смысл этого образа и его роль в рождественских текстах, мне необходимо было уяснить историю русской ёлки. И тут обнаружилось, что несмотря на большое количество исследований, посвящённых зимним праздникам русского народного календаря, святочным, рождественским и новогодним обычаям, работы о ёлке в России практически отсутствуют. Её происхождение, её история, смысл и символика до сих пор во многом остаются неизученными. По-видимому, это объясняется тем, что западный обычай использовать на Рождество хвойные деревья, как правило, не привлекал к себе внимания этнографов и фольклористов, которые либо вообще о нём не упоминали, либо же упоминали вскользь как о явно не заслуживающем внимания из-за своей молодости и некоренного происхождения. Едва ли не единственной попыткой разобраться в вопросе об обычае ёлки явилась адресованная воспитателям и родителям популярная книжка, вышедшая в Петербурге сто с лишним лет тому назад. Её автор, священник, педагог и литератор Б. Быстров (известный под псевдонимом Е. Швидченко), писал: «В наше время обычай зажигать на святках ёлку для детей всё более и более распространяется по России. Редкая школа даже по деревням и редкий частный дом в городах не устраивает в это время для детей ёлки. Все уже так привыкают к этому обычаю, что без ёлки святки — не в святки, рождественские праздники — не в праздники» [478, 3] [1] . Недостаток этнографических и исторических работ о ёлке в России с лихвой восполняется громадным, буквально неисчислимым литературным материалом — стихотворениями, рассказами, очерками о рождественских праздниках (которыми с середины XIX столетия стали заполняться святочные и рождественские номера газет и журналов), а также дневниками и мемуарами, авторы которых, вспоминая годы своего детства, как правило, не только не забывают рассказать о первых «ёлочных» впечатлениях, но наоборот — описывают их тщательно и подробно. Занимаясь трёхвековой историей ёлки в России, я убедилась в том, насколько история эта сложна, интересна и поучительна.

В наше время новогодняя, или рождественская, ёлка представляет собой совершенно ординарное, привычное и всем хорошо знакомое явление. В последние десятилетия этот обычай распространился по всему миру и постепенно усваивается даже нехристианскими народами, в том числе и живущими на территории нашей страны. Однако процесс «прививки ёлки» в России был долгим, противоречивым, а временами даже болезненным. Этот процесс самым непосредственным образом отражает настроения, пристрастия и состояние различных слоёв русского общества. В ходе завоевания популярности ёлка ощущала на себе восторг и неприятие, полное равнодушие и вражду. Прослеживая историю русской ёлки, можно увидеть, как постепенно меняется отношение к этому дереву, как в спорах о нём возникает, растёт и утверждается его культ, как протекает борьба с ним и за него, и как ёлка наконец одерживает полную победу, превратившись во всеобщую любимицу, ожидание которой и явление которой в рождественский Сочельник или в новогодний вечер становится одним из самых счастливых и памятных переживаний ребёнка. Ёлки детства запечатлеваются в памяти на всю жизнь.

Как сможет убедиться читатель, излагая историю и мифологию русской ёлки, я широко использую как документальные свидетельства о ней (мемуары, дневники, газетную и журнальную информацию), так и художественные тексты (прозаические и стихотворные). Я понимаю, что последнее обстоятельство может вызвать недоумение: разве можно при воссоздании истории того или иного явления полагаться на художественный вымысел? Это недоумение вполне оправдано. Постараюсь объяснить свою позицию. Во-первых, литературные произведения не в меньшей, если не в большей степени, чем документальные тексты, предоставляют возможность проследить, как возникали и не раз менялись приписываемые ёлке символические значения. Мифология ёлки создавалась и поддерживалась в большой мере именно художественной литературой. Во-вторых, собирая материал о ёлке, я не раз убеждалась в том, что если в литературном произведении описываются те или иные подробности праздника ёлки, то это означает, что они уже вошли в жизнь. Так, например, если в печати появляется стихотворение о ёлке в детском приюте, то это свидетельствует о том, что в детских приютах уже начали устраивать ёлки. Если в том или ином рассказе мимоходом сообщается, что под ёлкой или на рождественской магазинной витрине установлена фигура старика с ёлкой, можно не сомневаться в том, что в обществе уже возникло представление о Деде Морозе как главном «ёлочном» персонаже. И наконец, если в каком-нибудь рассказе конца XIX века упоминается о висящей на ёлке электрической гирлянде, то это значит, что, помимо традиционных свечей, при освещении дерева уже начали использовать электрические лампочки. Разумеется, с подобного рода «художественной

информацией» я стремилась обращаться как можно осторожнее, хотя использовала её достаточно широко.

Как увидит читатель, излагая материал, я привожу множество цитат, зачастую довольно объёмных. Нетерпеливый читатель может спокойно пропускать цитаты (они, как правило, выделены в отдельные абзацы), следя за развитием сюжета. Тот же, кто любит подробности, характеризующие как эпоху, так и описывающего эти подробности человека, может получить (как мне хочется надеяться) такое же удовольствие от этих цитат, которое получала от них я. Так, например, читатель встретится с воспоминаниями о семейном изготовлении ёлочных игрушек. Рассказы об этом убеждают нас в том, сколь цепкой и прочной оказывается человеческая память, позволяющая много лет спустя до мельчайших деталей воспроизводить процесс делания китайских фонариков; как хранят руки ощущения от прикосновений к выпуклостям и извилинам орехов, которые золотились этими руками десятилетия назад; как губы, много лет назад отдувавшие в сторону лёгкие, сияющие листки тончайшей серебряной и золотой бумаги, помнят ласковые прикосновения этих листков.

Обычай устанавливать ёлку на зимних праздниках связан с исконным в мировой мифологии культом деревьев. Поэтому я начинаю свой рассказ о русской ёлке кратким очерком, посвящённым образу дерева у разных народов, после чего следуют очерки о мифологии ели. Эти части моей работы не претендуют ни на новизну, ни на полноту: дереву как одному из самых универсальных мифологических образов посвящено множество серьёзных исследований. Сюжет о русской ёлке в основном излагается мною в исторической последовательности, хотя иногда мне приходилось то забегать вперёд, то возвращаться назад. Заключается книжка очерками о главных «ёлочных» персонажах — Деде Морозе и Снегурочке, историю формирования которых в русском сознании я стремлюсь проследить с самого начала и до настоящего времени. В последнее десятилетие мы явились свидетелями (а в определённой степени и участниками) глобальных перемен в нашей жизни. Эти перемены не могли не отразиться и на ёлке. Современная ёлка требует специального исследования. Мною эта тема почти не затронута.

Я писала эту книгу для всех, кому может оказаться интересной судьба русской ёлки, и мне хотелось, чтобы она была понятна всем: и школьникам, и студентам, и уже немолодым людям, которым она напомнит, быть может, их детские ёлки. Адресуясь к так называемому «широкому читателю», я тем не менее сохранила весь справочный аппарат для того, чтобы каждый заинтересованный в истории ёлки в России смог бы обратиться к источникам, которые я использовала, и для того, чтобы каждый желающий смог продолжить, дополнить и исправить моё исследование.

В процессе работы мне помогали многие люди — справками, участием, заинтересованностью в теме моего исследования. Всех здесь не перечислить; но к каждому из них я испытываю чувство глубокой признательности. Я благодарна слушателям моих лекций и докладов об истории русской ёлки: учащимся Петербургской классической гимназии, студентам Таллинского педагогического университета, аспирантам Ратгерсского (штат Нью-Джерси) и Колумбийского университетов, а также университета штата Нью-Йорк (США, г. Олбани). Особенно тёплые воспоминания я храню о слушателях курса лекций по истории и мифологии русской ёлки, прочитанных мною в 1998 году в Даугавпилсском педагогическом университете (Латвия). По окончании этого курса я и решила написать книгу о ёлке.

Научный интерес к ёлке поддерживался и подогревался моим личным отношением к ней. С тех пор, как я помню себя, её образ присутствует в моём сознании. Я помню свою первую ёлку, которую мама устроила для меня и моей старшей сестры. Было это в конце 1943 года в эвакуации на Урале. В трудное военное время она всё же сочла необходимым доставить своим детям эту радость. С тех пор в нашей семье ни одна встреча Нового года не проходила без ёлки. Среди украшений, которые мы вешаем на нашу ёлку, до сих пор сохранилось несколько игрушек с тех давних пор. К ним у меня особое отношение…

Одухотворение и почитание деревьев, вера в то, что деревья (впрочем, как и все растения) являются живыми существами, в которые перешли души умерших, и что боги выбирают себе те или другие деревья для того, чтобы жить в них, издревле было свойственно всем народам. Переселившись в дерево, духи защищают человека от злых сил и неблагоприятных природных явлений.

Дерево воспринималось «носителем жизненных энергий, связывающих в единое целое мир человека, природы и космоса» [387, 12]. В зависимости от географических и климатических условий, а также местных традиций возникал культ дерева определённой породы, а вместе с ним — и поддерживающие его обычаи. Объектом поклонения могли быть дуб, сосна, кипарис, ясень, эвкалипт и прочие деревья, в наибольшей степени характерные для той или иной климатической зоны. При этом считалось, что духи находят себе пристанище по преимуществу в наиболее раскидистых и высоких деревьях [153]. Особое предпочтение обычно отдавалось вечнозелёным растениям: сосне, ели, можжевельнику, кипарису и другим, поскольку, согласно бытовавшим верованиям, наполненность вечной силой проявляется в них в большей степени, чем у опадающих на зиму лиственных. Благоговейное отношение к вечной зелени известно с древнейших времён. В Греции главным священным деревом считался кипарис; в Риме поклонялись фиговому дереву Ромула, а также кизилу, росшему на склоне Палатинского холма. Признаки увядания этих деревьев вызывали во всём городе чувство ужаса, поскольку их засыхание, утрата ими свежести воспринимались как болезнь живущего в дереве духа, который заболевает и умирает вместе с деревом [453, 131]. Поэтому во многих первобытных культурах порубка и порча деревьев расценивались как преступление, убийство: виновник их гибели подвергался жестокому наказанию. Индейцы, например, использовали для хозяйственных нужд только те деревья, которые упали сами. Вдыхание дыма горящих ветвей священного дерева могло вызвать временную одержимость, которая, как считалось, наделяла человека способностью к предсказаниям [453, 8-11].