Русская Фантастика 2005. Фантастические повести и рассказы

Панов Вадим Юрьевич

В мастерской никого не было. Время шло к закрытию; Кирилл, понатаскавшийся по городу в час пик, выложил туфли на стойку и тяжело опустился на стул.

— Хочешь чаю? — спросил сапожник.

Это было так неожиданно, что Кирилл кивнул.

Сапожник вытащил кипятильник, две зеленые кружки, жестянку из-под импортного кофе и пачку сахара-рафинада (кусок такого сахара не растворится в кипятке, если его не долбить упорно и не размешивать минут пятнадцать). Налил воды из графина, поставил чай кипятиться; снова глянул на Кирилла.

— Ты их надевал.

Вопрос был не вопрос, а как бы утверждение.

— Да, — сказал Кирилл. — Я шел в них из бассейна…

И рассказал, сам не зная зачем, свою историю.

Вода в кружке закипела; не выключая кипятильник из розетки, сапожник ловко перебросил его в другую кружку.

— Значит, он знает, где они.

— Да, — сказал Кирилл.

Сапожник сжал губы. Уголки его рта опустились вниз, отчего Кириллов собеседник сделался похож на угрюмого сома.

— Плохо.

О боже, подумал Кирилл. И здесь сумасшедшие; проклятые туфли, они самого меня сведут с ума… Встать немедленно и уйти…

И остался сидеть.

* * *

— Да ты вообще знаешь, что это такое — обувь?

Напротив Дома быта был гастроном с двумя буфетными стойками в углу. Там варили кофе и разливали водку; Кирилл поделился с сапожником половинкой несъеденного бутерброда.

— Не обязательно смотреть в лицо, ты посмотри, как человек идет… Как ставит ногу… Как у него стесывается каблук… Вот ты проносишь туфли, скажем, год — ив них сидит твоя душа. Запах, ритм… Ты идешь или они тебя водят? Почему Петр Первый сам себе сапоги сшил? Знал…

Кирилл переминался с ноги на ногу. Водки он не любил, а кофе в этом гастрономе отдавал желудями.

— Присмотрись к обуви… К любой… Особенно к той, что проработала хоть бы сезон… Она живая. А некоторые…

Сапожник хотел еще что-то сказать — и вдруг в ужасе уставился Кириллу за плечо; Кирилл поперхнулся кофе:

— Что?!

У прилавка стояла очередь, человека четыре. Высокий светловолосый мужчина в костюме и галстуке мелкого партработника покупал красное вино.

— Показалось, — глухо пробормотал сапожник. — Слушай, парень… Тебе эти туфли достались… правильно, наверное. Есть в тебе что-то… такое. Вот только он…

Сапожник замолчал. Откусил от Кириллова бутерброда, вытер губы указательным пальцем, с болезненным видом уставился Кириллу в глаза.

— Не отдавай их ему. Молчи, слушай… Покупать будет — не отдавай. Грозить будет — не отдавай… Они сами к тебе пришли, сами и уйдут, но ни продавать, ни дарить, ни отдавать их — никому! — нельзя. А ему — тем паче… они от него бегут, к тебе прыгнули, считай, от отчаяния…

— Как же…

— Как хочешь. Они счастье приносят. А если ты их отдашь — счастья тебе не видать вовек. Сгниешь в тоске, сопьешься.

— Может быть, вы…

— Эх, парень… Если бы ты их не надевал — я бы взял их у тебя… А так — нельзя. Они твои. Надень и носи.

* * *

— Кирюшка, да ты что, пил?!

— Я набойки ставил… На туфли…

— Да что за проклятие с этими проклятыми туфлями… Кирилл отчего-то вздрогнул.

— Мам, ты таких слов… не говори… Мало ли…

Он прошлепал в носках в комнату, к телевизору; сегодня «Что? Где? Когда?», несмотря на все странности и тревоги этого дня, он никак не мог пропустить, ведь сегодня…

Звонок в дверь.

— Не открывай! — крикнул маме. Поздно. Мама даже вопрос «Кто там?» считала невежливым.

— Добрый вечер, — послышался в прихожей знакомый прохладный голос. — Ничего, что я без предупреждения? Дело в том, что ваших соседей нет дома…

А туфли под зеркалом, подумал Кирилл тоскливо. Как я их бросил в сумке, так и лежат…

— Ну как мои туфли, нашлись? — осведомился визитер.

— Извините, — слышно было по голосу, что мама очень смущена. — Так получилось, что…

— Так получилось, что мы их не нашли, — сказал Кирилл, входя в прихожую.

Мама, кажется, на минуту потеряла дар речи. Кирилл мельком глянул на холщовую сумку, привалившуюся к обувному шкафчику; ткань явственно подрагивала, и оттого казалось, что Михаил Боярский на портрете шевелит усами.

Кирилл поднял голову — и встретился взглядом с голубоглазым.

— Мы не нашли их, — тихо повторил Кирилл. — Мне очень жаль. Вы можете пойти в бассейн и написать жалобу на гардеробщицу. Правда, она все равно не несет никакой ответственности…

— Простите, — мягко сказал визитер. — Как я понял, вы не намерены отдавать мне мою вещь? Мои туфли?

— А вдруг это не ваши туфли, — сказал Кирилл, поражаясь собственной наглости. — А вдруг вы просто узнали от гардеробщицы, что у меня пропали кроссовки… то есть… короче говоря, я прошу вас больше к нам не приходить.

Мама тяжело дышала за его плечом. Смотреть на нее сейчас Кирилл не осмеливался.

— Кирилл Владимирович, — визитер улыбнулся краешками губ, глаза его оставались холодными. — Вы напрасно верите всяким… людям, которых видите, между прочим, впервые. Которые пьют плохую водку и в алкогольном бреду рассказывают странные сказки… А вы ведь математик. Вам в сказки верить не пристало.

— Откуда вы знаете? — выдавил Кирилл. — Вам-то что за дело?

Визитер улыбнулся шире. Сунул руку во внутренний карман пиджака:

— Вот вам двести пятьдесят рублей, Кирилл Владимирович. За пару поношенных туфель — более чем достаточно.

— У меня нет ваших туфель, — шепотом сказал Кирилл.

— Триста? Четыреста пятьдесят?

И тогда взорвалась мама. Мама, тридцать лет проработавшая в советской школе, имела твердые представления о том, что дозволено, а что — нет.

— Молодой человек! — сказала мама немного резким, металлическим голосом, который прорезался у нее всякий раз, когда надо было выстроить в узеньком коридоре четыре класса по тридцать пять человек. — Что это за торги, я не понимаю? У нас нет товара, чтобы с вами торговать! Мой сын ничего у вас не брал. Если, в самом деле, в гардеробе случилось недоразумение — обращайтесь в гардероб! Пусть Кириллу звонит администратор бассейна! И, кстати, пусть вернут его пропавшие кроссовки!