Русская фантастика 2013_[сборник]
Шрифт:
Маленькое путешествие наконец завершилось, Семен Егорыч открыл дверь своей квартиры и с наслаждением потянул носом уютные домашние запахи. Не позволив себе расслабиться, Семен Егорыч сразу отправился в душ. Выбрался он из-под горячих струй бодрый, посвежевший, готовый со вкусом употребить остатки субботнего вечера. Стоя босиком на теплой керамической плитке, Семен Егорыч оглядел себя в зеркале. Сухощав, подтянут, даже жилист, почти без расслабленной старческой рыхлости, нос орлиный, подбородок волевой. От морщин на щеках никуда не деться. В сентябре позапрошлого года Семен Егорыч делал небольшую подтяжку, но, видно, придется повторить. Зато никакой лысины, волосы свои, не пересаженные, не синтеноловые. Зубы — увы, не свои (а у кого они свои?), — держатся крепко, и ладно. «Я еще мужчина хоть куда, — подумал Семен Егорыч. — И почему этот безногий хмырь решил, будто я ему ровесник? Верно, совсем спятил от водки».
Через четверть часа Семен Егорыч, облаченный в мягкие домашние брюки, темную сорочку со стоячим воротничком и стеганый
Семен Егорыч убрал звук и пошел к настенному бару. Там из потайного отделения он достал пузатую бутылку со звездами на горлышке и стеклянный стаканчик. Поставил бутылку на низкий столик возле разовой тарелки с лимоном. Отступив на шаг, полюбовался. В холодильнике лежало говяжье филе, разделанное на пластики. Его можно было отбить и обжарить с солью и перцем. Семен Егорыч взглянул на часы и отказался от этой идеи. Вместо мяса Атутин нарезал немного пармезана, затем подвинул столик к креслу, налил полную стопку коньяка и уселся, блаженно вытянув ноги. Гурманя и растягивая удовольствие, он долго разглядывал напиток на свет, нюхал его, покачивал из стороны в сторону. Затем отхлебнул глоток, покатал во рту, тихо мыча от удовольствия, наконец проглотил и откинулся на мягкую спинку. Семен Егорыч обожал коньяк. Что ни говори, а так жить стоит! Неделя выдалась непростая, и масса Сэм заслужил пару рюмочек. В четверг он продал Носорогу четыре карточки и взял за каждую по штуке. Сукин сын, конечно, был страшно недоволен, пытался торговаться и даже прозрачно угрожать, но денежки таки выложил. С Носорогом иметь дело проще, чем, скажем, со Стасом. Надо и впредь не опускать марку, но быть начеку, дилеры не любят расплачиваться из собственных карманов. И Семен Егорыч сделал еще глоток за здоровье Носорога. Коньяк был выше всяких похвал, и сыр неплох.
Как и большинство рядовых сограждан, Атутин отоваривался в обычных маркетах средней руки. Соевая свинина, пли-и-и-з, ананасы со вкусом, идентичным натуральному, сублимированное пюре из модифицированной картошки и прочий конденсат. Большинство из этих продуктов исчезало в утилизаторе, потому как не перевелись еще в мире божьем магазины для VIP-ob. В середине каждого месяца отставной майор отправлялся в одну из таких точек. Нет, он не бродил между полок, выбирая балычок понежнее. Он вызывал кассбоя из обслуги, давал ему подробный список и через полчаса сгружал все искомое в багажник «Порше». И ни одна камера внутреннего наблюдения ни разу не зафиксировала атутинского лица в заведении, которое майору на пенсии не по карману! Кассбой получал хорошие чаевые, а Семен Егорыч получал упаковки точь-в-точь такие же, как в простом маркете, но содержащие натуральную картошку с натуральной свининой, и, конечно же, бутылку коньяка в придачу. Все оставались довольны.
Семен Егорыч доел сыр, допил вторую стопку, немного поколебавшись, налил третью и включил газету. Потягивая коньяк, он пробегал глазами последние сообщения. Цунами в Индонезии, засуха в Бразилии, новая постановка «Кошек» на Бродвее, теракт в Дели, теракт в Сиднее, китайцы никак не могут снять своего последнего космонавта с орбиты, их стыдят ООН и Красный. Крест, а они прикидываются дурачками, британская королева беременна, причем неизвестно от кого (вот соплячка!), убит Болеслав Ижич… Стоп! Семен Егорыч открыл раздел и начал читать подробно: «Вчера, в четыре часа утра, сотрудниками органов безопасности была обнаружена подпольная лаборатория по изготовлению нелегальных синтнаркотиков. В помещении лаборатории оказались: гражданин Болеслав Ижич, спонсировавший производство, два его телохранителя и химик-лаборант. На предложение сдаться вышеперечисленные ответили отказом и открыли по спецгруппе огонь из автоматического оружия. В результате боевого контакта Ижич и его телохранители убиты, лаборант получил тяжелое ранение в область грудной клетки и скончался по дороге в клинику». Семен Егорыч прочитал два раза. Ничего себе наворот! Ижич убит! Конечно же, наркотики здесь ни при чем. Никто из-за этого стрельбы не устраивает. После национализации наркоторговли героиновые войны практически прекратились, с государством не повоюешь. Но Болеслав Ижич никогда не занимался наркотиками. Болеслав Ижич занимался делами куда более серьезными. Больше тридцати лет назад контора, в коей работал Атутин, заинтересовалась Ижичем как «самогонщиком»-одиночкой. Взять его тогда не удалось. Контора пустила пузыри. Парень оказался словно мылом намазан. Он был изворотлив до невероятности, имел блестящее образование в области химии и математики. Его пытались взять на колбах раз десять, и каждый раз он уходил буквально из-под носа. К тому времени Болеслав, проходивший в документах следствия как Нострадамус, уже сменил весовую категорию. Он больше не был просто головастым луноходом, «самогонщиком»-любителем. Теперь за ним кто-то стоял, и стоял крепко. Несколько раз брали прекрасно оборудованные и хорошо законспирированные
Большой палец, потом средний, потом указательный и мизинец разом. Панель из четырех плиток отошла в сторону. В нише стоял он — Прибор. Уже долгое время Семен Егорыч Атутин не мог думать о нем иначе как с большой буквы, хотя сам Прибор большим не был. Он свободно помещался в обычном кейсе. Плоский, продолговатый, ничем не примечательный ящик, посередине дырка в кулак величиной, передняя стенка из помутневшего, местами исцарапанного акрилата. Три загрузочные камеры сверху, ниже пористая масса четырёх цветов, ещё ниже путаница из проводов и трубок, местами видна не очень аккуратная спайка. В отверстии аптечный пузырёк, зажатый в пластмассовую струбцинку. В самом низу подобие радиатора из серебристых пластинок. Аккумуляторные батарейки примотаны прямо к корпусу прозрачным скотчем. Бережно и благоговейно Семён Егорыч проверил расходные элементы в загрузочных камерах и пузырёк в струбцине, закрыл дверцу в стене, активировал замок и присел на крышку унитаза. Там, за четырьмя керамическими плитками, вываривались в плоском чёрном нутре неведомые химические реакции, там стоял если не «табурет», то пожизненный срок для господина Атутина, одиночная камера в психушке. А скорее всего всё-таки «табурет». Но не было на свете силы, способной заставить Семёна Егорыча отказаться от Прибора.
Поначалу он ничего не понял, только позвоночником почувствовал, что плоский ящик может как-то сгодиться. Атутину тогда исполнилось тридцать пять. И не был он еще ни дядей Семой, ни Семеном Егорычем, а звали его тогда просто Семой, Самуэлем или Семафором. Они с Колькой Швейнецем по кличке Кеша вели четыре дела сразу. Одно из них было самым глупым и бесперспективным. И называлось оно забавно: «Сомнамбул». Пациентом был пятидесятитрехлетний инженер-ядерщик по фамилии Ташевский. Его имя и отчество Атутин-Семафор со временем выбросил из памяти за ненадобностью. Этот Ташевский ничего особенного собой не представлял. Самый обыкновенный луноход, начитанный умник-растяпа. Остается только удивляться, как аналитический отдел смог его зацепить. Он даже носил настоящие очки из каких-то специфических особенностей зрения, а между прочим, про очкариков Семен слышал только от родителей. Видно, имелись в жизни лунохода темные уголки, и вот Ташевский начал фигурировать в деле «Сомнамбул» как вероятный «самогонщик»-одиночка. Над Атутиным и Швейнецем потешалось все управление. Оказалось, что злостный «самогонщик», луноход-недоумок, не имеет и никогда не имел водительских прав. Случай редчайший, придающий всему делу оттенок комедийного фарса.
Напарники попытались избавиться от смехотворного задания. Но начальство прикрикнуло, и пришлось заниматься. Через три недели появились кое-какие результаты. Ташевский и правда по выходным исчезал из поля зрения наблюдателей часов на пять, на шесть. Это еще не было преступлением. Может быть, у мужчины роман с чужой дамой? А еще через неделю Колька заявился сияющий, словно начищенный ботинок, и сказал, что засек «гнездо». «Ташевский сейчас там, — говорил Колька, заваливаясь в казенное кресло и задирая ноги на казенный стол. — Одевайся, брат Семафор, самое время нанести пациенту визит». Атутин облачился в бронежилетку, накинул куртку и через полчаса вел вертолет к юго-западной окраине. Колька показывал, куда лететь, успевая при этом пошло шутить про половые различия луноходов и луно-ходих. Дом оказался совсем старой шестиэтажкой. Сесть на крышу им не удалось. Пришлось посадить «Одуванчик» в квартале от объекта и добираться пешком. Они вошли в подъезд.
— Первый этаж, — шепотом сказал Колька Швейнец и указал на дверь. — Здесь.
— Соседи? — тихо спросил Семен.
Колька помотал головой:
— Съехали. Я так понимаю, «гнездо» он арендует на время, пока дом не снесли.
— Ну, с богом, — прошептал Семен и вставил в замок электронную отмычку. Колька взвел свою пушку.
Отмычка пожужжала, приспосабливаясь, и бесшумно провернулась четыре раза. Семен тоже взвел затвор пистолета и легонько надавил на дверь. Ничего. Атутин нажал сильнее. Дверь не поддавалась. С минуту напарники удивленно глядели друг на друга.
— Там щеколда, — наконец догадался Семен и даже хлопнул себя кончиками пальцев по лбу.
— Такая? — Колька поводил рукой, показывая.
Семен кивнул.
— Ничего, откроем, — пробормотал Колька, вынимая из кармана куртки тюбик со штурмовым пластидом.
Они обмазали притвор двери желтоватой массой, прикрепили взрыватели и прижались к стене по обе стороны от входа.
— Три, четыре, — сказал Семен. Глухо бумкнуло, и Колька Швейнец высадил дверь плечом.
Семен ворвался в квартиру следом. Уже на бегу он понял, что они попали не в комнату, а в длинную обшарпанную прихожую. Кольке и Семафору хватило трех секунд, чтобы сориентироваться и добежать до конца коридора. Они ворвались в большую комнату, захламленную кусками упаковочного материала. И все же темп был уже потерян. Высокий, сухощавый мужчина вскочил из-за стола, на котором стояла раскрытая ПК-станция.