Русская фантастика 2013_[сборник]

Первушина Елена Владимировна

— И вы прощайте, — сказал Семен и, быстро подняв руку, выстрелил навскидку.

Ташевский упал навзничь. Семен поставил упакованный прибор на стол и подошел взглянуть на труп.

— Надо же, — пробормотал он, — точно в лобешник.

Семен задержался ровно на пять минут, стирая запись с личных диктофонов своего и Колькиного. Потом он ушел к вертолету, неся под мышкой вещь, значения которой еще не оценил и даже не понял.

В конторе поднялся жуткий шум. Оперативники пили за упокой Колькиной души. Аналитики ходили гордые неизвестно чем. Швейнеца посмертно наградили медалью. А Атутина едва не отправили на психореабилитацию. Когда всё утряслось, Семён перепрятал прибор из надёжного места в место сверх-надёжное и забыл о нём аж на восемь лет. Переход с оперативной работы в ОПЗ освежил память. Семён Егорыч вдруг как-то сразу, с пугающей отчётливостью понял, что уже не молод, что ещё пять-шесть лет, и его спишут

на обочину. Он так же, как все, будет раз в месяц получать карточки, а потом экономить каждый грамм бензина. Сколько карточек получает пенсионер? А сколько раз может заправиться на свою пенсию за деньги? Раза два в месяц, если питаться одной лапшой в пакетах. Семён Егорыч захандрил. Семён Егорыч начал интересоваться ценами на общественный транспорт и приходить от этих цен во всё большее уныние. Слово «лишенец» снилось Атутину в кошмарных снах. И тогда Семён Егорыч наконец решился. Из сверхнадёжного места он перетащил Прибор в свою квартиру и, следуя инструкциям, извлечённым из старой записной книжки, изготовил первый флакончик мегазина. Эффект оказался невероятным. Оперативник Семафор прекрасно понимал: стоит только засветиться с капелькой чудесного препарата, как товарищи по ВНАПу скушают бывшего сотрудника вместе с костями и прошлогодними заслугами. И Семён Егорыч взялся за разработку общей концепции своего дальнейшего существования. Во-первых, он заказал в четырёх разных местах детали для потайного сейфа. Собственноручно выдолбил нишу в стене ванной комнаты. Затем приступил к обдумыванию того, как регулярно пользоваться Прибором, не попадая при этом в поле зрения конторы и получая из плексигласового «клондайка» хотя бы минимальную выгоду. Решение пришло не сразу, зато оно оказалось простым, гениальным и почти безопасным. Когда его отправят на покой, заберут удостоверение, когда перекроется допуск к служебным заправкам, он начнёт потихоньку производить топливо сам для себя. Только для себя! Чтоб ни одна живая душа не знала! А вот карточки на бензин можно продавать честным дилерам. Так и пошло, тьфу-тьфу, без всякого конденсата. Отставной майор ездил на том, что вырабатывал Прибор, бензиновые же карточки сбывал на несколько надежных контактов. Дилеры по его намекам считали, что он старается для своих приятелей, полных «лишенцев», которые не отказались от карточек в счет пособия, и все было шито-крыто. У Семена Егорыча водились деньги, он не зарывался, не сибаритствовал, но — имел возможность удовлетворить свои маленькие слабости. Подвернулась работа в «Кабриолете», и Семен Егорыч подумал о небольших накоплениях, так, на всякий случай. Он открыл в различных банках несколько анонимных счетов. Чуть-чуть рискованно. Да ему ли бояться риска? Он не Ижич, он не будет гоняться за миллиардами и ловить пули. Ему хватает того, что есть…

…За стеной раздался протяжный удар гонга. «К вам пришли», — прокомментировал домашний компьютер. Семен Егорыч поднялся с унитаза, пригладил волосы и пошел в коротенькую прихожую. Гонг прогудел вторично. Что за черт? Семен Егорыч несколько раз глубоко вздохнул. В последнее время его настораживали неожиданные визиты. Нервишки сдают, что ли? Атутин отодвинул стальную пластинку антикварного глазка. Он не подключался к коридорным камерам и не имел дверного монитора, потому что Петруша не советовал. Он сказал, дескать, световод в квартире снижает гарантию приватной защиты от прослушивания и проглядывания. Атутин доверял Петруше и не Доверял световодам. За дверью стояла молодая, хорошенькая, абсолютно незнакомая девушка. Она нерешительно протянула руку к звонку, потом как будто передумала и собралась идти дальше по коридору.

— Вам кого? — спросил Семен Егорыч в последний момент.

— Извините, ради бога, — девушка вернулась к двери. — Можно с вами поговорить? Я ваша новая соседка. Я из шестьсот двенадцатой.

Семен Егорыч еще раз взглянул в глазок, отодвинул щеколду и открыл дверь. Не искаженная линзой глазка девушка оказалась не просто хорошенькой, а очень хорошенькой. Невысокая, ладная, в простеньких светлых джинсах. И улыбка такая. (Семен Егорыч некоторое время не мог подобрать слова)… милая.

— Я знаю, уже поздно… — девушка переступила с ноги на ногу.

— Да вы проходите, — неожиданно для себя пригласил Атутин и отступил в прихожую.

Девушка вошла и с интересом огляделась.

— Как вас, кстати, зовут, соседка?

— Марина, — сказала девушка, разглядывая немой головизор со скачущими внутри яркими фигурками. — Протянутая модель.

— Не жалуюсь, хороший кубик, — сказал Атутин. — Меня можете величать Семеном.

— А по отчеству? — спросила девушка.

— Егорович, но без отчества удобней.

Девушка пожала плечами:

— Можно и без отчества. У вас две комнаты?

— Зал и спальня.

— Небедно, — уважительно сказала девушка. — У меня одна.

— Марина,

вы, может быть, выпить хотите? — предложил Семен Егорыч, указывая на столик с початой бутылкой и лимонами. — У меня еще пара яблок есть.

— Да я вообще-то на минутку, — девушка опять переступила с ноги на ногу. — Хотела помыться, а фильтры для душа кончились. Фармарка на этаже закрыта. Вот я и подумала, позвоню к кому-нибудь, или фильтр одолжу, или на каком этаже «незакрывашка» спрошу. А то здесь нигде картинок нет.

— Картинок нет, — согласился Семен Егорыч. — Я дам вам фильтр, — он знал, на каком этаже открыта аптека, но ему было приятно присутствие ночной визитерши.

— Спасибо, — обрадовалась девушка.

— Вы спешите?

— Вообще-то не очень.

— Тогда давайте понемножку. За знакомство, — Семен Егорыч поднял со стола бутылку. — Это коньяк. Вы пробовали коньяк?

— Нет, — Марина приблизила лицо к бутылке. — А это крепко?

— Довольно крепко.

— Я крепкого не пью, — девушка нахмурилась.

— Господи боже мой! — воскликнул Семен Егорыч. — Да разве ж я вас пить зову? Коньяк не пьют, его смакуют.

— Ну ладно, давайте немножко, если это так вкусно, — наконец решилась хорошенькая соседка.

Семен Егорыч усадил Марину в кресло, достал второй стаканчик, нарезал яблоки и разлил коньяк. Девушка отпила немного пахучего коричневого напитка, зажмурила левый глаз, следуя жесту Семена Его-рыча, подхватила дольку лимона и сказала, прожевав:

— Вроде ничего.

Они немного поговорили о каких-то пустяках. Марина допила свою рюмку, отказалась от второй, сказала, что все было тип-топ, и собралась к себе. Семен Егорыч принес ей из ванной фильтр. Девушка попрощалась и ушла.

Атутину стало тоскливо. Он выключил головизор, бесцельно побродил по пустому залу, потом представил себе, как Марина принимает душ, и плеснул себе еще конька пальца на три. «Так жизнь и напоминает тебе, что ты уже старый пень, — грустно размышлял Семен Егорыч. — И чего я так размяк? Пустил в дом совершенно незнакомую девушку. Нарушил самолично разработанный принцип. Уж больно мне приглянулась эта пигалица. А чем, спрашивается?» Семён Егорыч крепко задумался. Имелось что-то неуловимое, хмельное, как дымок сигареты с грассом, что его ум никак не мог ухватить. Какое-то давнее воспоминание. И тут Семёна Егорыча как током ударило. Ну, конечно же! Эта девушка была похожа на Нину. Не копия, разумеется, однако сходство имелось, и сходство разительное.

— Так вот чего я раздухарился, — пробормотал Семен Егорыч.

Столько лет прошло, а оказывается, ничего не забыто. Атутин-Семафор познакомился с Ниной в каком-то большом клубе, как теперь говорят, дансплясе. Семафору тогда было двадцать семь, ей — двадцать два. Три года они встречались, ничем друг друга не обременяя, получая от встреч одну сплошную радость. На четвертый год решили, что это судьба, и зафиксировали свой союз нотариально. Тут-то союз и распался. Ссоры, обиды, примирения, перемирия, опять ссоры.

Неудачная беременность положила всему конец. Они расстались вполне мирно. Некоторое время «мылили» переписку. Затем Нина уехала по контракту в Хельсинки, и ничего больше не осталось. Это он так думал, что не осталось. Теперь сидит в пустой квартире. Сам себе хозяин. Семен Егорыч опять потянулся к бутылке и отдернул руку. Еще какая-то мыслишка крутилась в голове. Что-то более важное, чем ностальгирование по бывшей супруге. «Стоп! — Семен Егорыч ухватил мыслишку за хвост. — Шестьсот двенадцатая ближе к лифту, чем шестьсот пятьдесят вторая!!! Или она ходила не к пятому лифту, а, скажем, к третьему? Почему она выбрала именно мою квартиру? Черт! Черт! Черт! Уж не пахнет ли здесь дерьмом? Почему она так похожа на Нину? В моем личном файле есть фото жены. А конторские любят и умеют устраивать подобные фокусы, чтобы пациент отмяк. И коньяк на столе. Старый идиот! Если она из оперативных, то она представляет, сколько стоит такая бутылка. Где я наследил?! Петруша совсем недавно божился, что в квартире все чисто. Петруша мне по гроб жизни обязан, он делает все на совесть. Может, Носорог? Ну и что он знает, Носорог, кроме того, что я срубил с него четыре штуки? Ничего определенного у них нет и быть не может. Но если меня прощупывают, нужно принимать контрмеры. Прибор я отвезу в старый тайник. Машину отгоню на окраину и сожгу. Пусть бывшие коллеги поищут угонщиков. Поди тогда возьми меня голыми руками. Чунгу-Чангу жалко». Семен Егорыч вскочил, действовать нужно было прямо сейчас. Он быстро, но без суеты подобрал нужную одежду: неброскую и свободную, отыскал старый кейс. Из домашнего сейфа Семен Егорыч достал кредитки, три с лишним тысячи денег, кастет и маленький шокер-игломет. Разложив это добро по карманам, Семен Егорыч вынул из тайника Прибор, упаковал его в три слоя полицикленовой пленки и аккуратно поместил в раскрытый кейс, немного подумав, поставил туда же недопитый коньяк.