Русская фантастика 2014

Первушина Елена Владимировна

Косачёв снова помолчал: не собирался с мыслями — сдерживал растущее раздражение.

— В тридцать пятом на Землю прилетел корабль крабауков, — начал он, подчёркнуто медленно и разборчиво. — Выглядел странно, сперва решили, что это астероид, но когда приблизился, поняли, что — искусственного происхождения. На сигналы не отвечал и был полностью экранирован от каких-либо излучений, так что внутрь заглянуть учёные не смогли. Когда корабль оказался на орбите Луны, от него отделился рой мелких посадочных шлюпок — или «семян», как тогда говорили. Одни немедленно атаковали спутники на геостационарной орбите. Другие ударили по ракетным комплексам и электростанциям… Системы ПВО сбили несколько, но выяснилось, что урона почти не нанесли. А вот шлюпки стреляли не в

пример удачней. Также, — продолжал он суховатым тоном, словно читая лекцию, — другие «семена» упали в пустынных районах — и вызвали стремительные изменения в местных биогеоценозах. Попросту говоря, создали иные экологические условия — предположительно, условия материнской планеты крабауков. В эти очаги направились «семена» несколько иного типа — с уже оплодотворёнными матками, или «царицами»; приземлившись, те начинали активно продуцировать яйца, из которых в течение получаса вылуплялись личинки… Исходный корабль между тем продолжал отправлять на Землю новые и новые шлюпки, и, в общем, через пару дней у крабауков уже был здесь надёжный плацдарм для дальнейших действий.

Косачёв замолчал и прислушался: показалось, что за дверью, в зале, раздался какой-то шум. Но нет, сейчас всё было тихо.

— В общем-то, нам повезло. К моменту приближения корабля войска были готовы… к разному. Когда началось, ответные удары нанесли оперативно. Нескольких маток уничтожили, нескольких серьёзно контузили… Ну а потом началась война — в которой у нас, Мирон Венедиктович, не было ни шанса, если уж начистоту.

— По-твоему, крабауки уничтожили бы человечество?

— Да нет, — пожал плечами Косачёв, — мы бы их в конце концов истребили. Но на это ушли бы десятилетия, может, даже век — и то, что осталось бы от нас самих, — это были бы уже совсем другие люди и совсем другая цивилизация.

— Значит, пандоты нас спасли?

— Выходит, что так. Без Прижигания мы бы не справились с крабауками так быстро. А без буктареек — восстанавливали бы энергетику годы… да и восстановили бы?

— Даже странно, отчего это появление пандотов называют Второй волной! — хмыкнул Лыч. — Вот они явились, внезапно и так вовремя, выжгли к чёртовой матери все гнёзда крабауков, взорвали их корабль — и совершенно ничего не потребовали взамен! А потом ещё предложили такие выгодные условия сотрудничества! Образовали с нами Содружество! Приглядывают за братьями своими меньшими, охраняют от возможного появления других крабауков! И сами при этом даже не пытаются поселиться на Земле.

— Похоже, наша экология им не очень подходит. Но в целом всё, конечно, сложнее. Вот хотя бы потому, что мы общаемся с ними посредством их же автопереводчиков, а насколько корректно те передают информацию, неизвестно. И история с буктарейками, конечно, тоже не так проста. Но у нас не было выхода. Не было и пока нет. — Косачёв вскинул руку прежде, чем Мирон Венедиктович успел возразить. — Знаю, знаю, слышал тысячу раз — и от вордолаков, и от простых людей. Бумажная книга — основа нашей культуры… собственно, электронные-то сейчас, при нынешних условиях, могут себе позволить единицы. «Мы уничтожаем собственную цивилизацию, добровольно отказываемся от того, что делает нас людьми». Только на самом деле, Мирон Венедиктович, рассуждать об этом хорошо, когда ты сыт, живёшь в тепле и не боишься в любой момент получить порцию кра-баучьего яда. А на войне всё видится чуть в ином свете, вам ли не…

— Я знаю, — оборвал его старик. — Этот орден — да, второй степени — я его получил за спасение «Ленинки». Теперь выходит, благодаря мне вон какие ресурсы удалось сохранить. Тысячи, миллионы книг. От которых можно избавиться по сходной цене.

— Зря иронизируете — вы сохранили не только ресурсы, но и жизни. Я понимаю, к чему вы клоните, — повторю, слышал такое сотни раз. До войны сам бы считал точно так же. Но после Первой волны всё изменилось. Говорю вам как бывший биолог: мы уже не венец эволюции, Мирон Венедиктович. Мы один из многих видов с повышенными адаптативными способностями. Другие прошли по этой дорожке дальше и оказались более успешными. Теперь они появились в пределах нашего ареала — и нам необходимо это учитывать. То, что случилось, — это не просто война. Это борьба за выживание вида. Изменения неизбежны, без них мы попросту вымрем.

— И мы избавляемся от части своей культуры, как… — старик раздражённо фыркнул, — как высшие обезьяны — от хвоста! Мы несём книги в библиотеки, сдаём их, сами, своими руками, складываем в контейнеры, получаем буктарейки эти чёртовы — и что?!

— В том-то и дело, что ничего: мы не разучились читать или писать, просто тратим меньше времени на… — Косачёв помедлил, не хотел обижать бывшего учителя. — Ну, в общем, на вещи не первой необходимости.

— Да вы все разучились думать! — Мирон Венедиктович вскочил, тяжело опираясь на трость. — Думать, думать! Ясно же, что пришельцы не просто «конвертируют» книги в энергию. Это противоречит законам природы и банальной логике. Энергией они расплачиваются за то, что мы книги уничтожаем, — и эта их система с баллами, которую в конце концов ввели, — она ведь появилась не просто так! Как-то они учитывают тираж, давность книги, её содержание; почему-то не принимают послевоенные издания. И вот вы в итоге вводите информацию в свои светочи и получаете данные — цену в баллах… Кстати, пандоты не поленились, переработали полностью модель светочей — и переработали быстро. Раньше-то всё делалось на глазок: вложил и пользуешься, а теперь можешь узнать заранее, прикинуть, посчитать… Ну так зачем им это? Хоть кто-нибудь из вас, больших министерских шишек… да не кривись, не отнекивайся, — ты тоже, да, — задумывался об этом?! К чему такие сложности? И почему, — тихо добавил старик, — вы ни разу не попытались их обойти?

Косачёв тоже поднялся. Недолгий, в общем-то, разговор вымотал его, выжал досуха.

— И об этом вы хотели мне сказать? Об этом писали письма?

— Какой же ты болван, Борис… Глебович. Я слышал, твой министр ведёт переговоры с патриархом насчёт Остромирова евангелия. Это правда?

Косачёв снова взглянул на часы. Если ничего не сорвалось, то с минуты на минуту должны начать процедуру.

— Простите, но на этом мы попрощаемся. Мне правда нужно спешить, но предложение остаётся в силе: приходите к нам, адрес я вам сейчас…

Старик посмотрел на него с презрением:

— И ты даже не спросишь, откуда мне известно о Евангелии?

— Что ж тут сложного? Года с двадцатого оно из Российской национальной переехало в Синодальную библиотеку, оттуда во время войны его эвакуировали в Псков, из которого до нашей Дубновки рукой подать. А вы всегда интересовались древними рукописями, даже когда-то для себя переписы… — Косачёв замолчал и с изумлением уставился на свёрток, который принёс с собой Мирон Венедиктович. — Монахи позволили вам снять копию?

— Монахи попросили меня сделать им копию. Ещё одну я снял без их ведома — и состарил. И если ты договоришься с этим своим Тоболиным, мы успеем спасти книгу и заодно кое-что проверить.

— Твою мать… — прошептал Косачёв. Снова посмотрел на часы.

Старик всё понял без слов и уже протягивал ему палочку. Сам подхватил завёрнутый в газеты фолиант и распахнул дверь.

Переговорные были устроены так, чтобы глушить все звуки, — причём в обе стороны. Поэтому в первый момент Косачёв и сам обалдел.

В зале было пусто, посетители толпились у дверей и не решались войти. Приёмщики закрыли окна — Косачёв подозревал, что и вовсе ушли из зала. Сбежали.

Охранники выносили тела, кто-то уже пытался смыть с мраморного пола кровь.

На старика и Косачёва все посмотрели так, будто те были привидениями.

— Что здесь происходит?! — рявкнул Косачёв. — Почему не доложили?!

Подбежал бледный паренёк — тот самый, с порезом на подбородке. Теперь ещё и со ссадиной, вот ведь…

— Вордолаки, — сообщил, дёргая кадыком. — Пробрались под видом обычных граждан. Хотели приковать себя к стойкам, скандировали; когда мы попытались их вывести, один разбил свои очки и попытался перерезать горло… себе… — Мальчик опасливо покосился на старика.