Русская фантастика 2014
Шрифт:
Кругосчёт пришёл проститься с Рябинником к полудню, когда светило преодолело уже половину пути от одного края земли до другого и водворилось по центру неба. Был Кругосчёт в движениях нескор, взглядом строг и речью немногословен, как и подобало второму человеку в селении после Видящей. Ещё был он сухопар, жилист и богат ростом. Спустившимся с неба и поселившимся на склоне заречного холма великанам доставал до пояса. А ещё был Кругосчёт бесстрашен и, единственный из сельчан, перед великанами не робел, а говорил с ними запросто и чуть ли не на равных. И, наконец, сроку отмерено было ему вдоволь — целых девять кругов, из которых
Пригубив хмельной настойки из глиняной плошки, Кругосчёт, как и прочие, поклонился, затем отставил плошку в сторону и направился к Рябиннику.
— К ночи, видать, снег будет, — сощурившись на неспешно ползущие от южного края земли тучи, сказал тот. — Не забыть бы завтра…
Рябинник осёкся, зашёлся в кашле. Справившись, утёр рукавом выступившие на глазах слёзы.
— Оговорился, — глухо пояснил он. — Не хочется умирать.
— Никому не хочется. — Кругосчёт кивнул сочувственно. — Но что ж поделать, от срока не уйдёшь.
С минуту он постоял молча, повспоминал, как уйти пытались. Долю назад, в осьмину доброй охоты, Камень укрылся в яме, которую стал рыть в лесу задолго до срока и каждый день углублял. Когда срок настал, сыновья покрыли яму дощатым настилом и встали вокруг с копьями на изготовку. За три часа до полуночи Камень был жив и подавал голос, а потом враз замолчал. Когда настил откинули, нашли его лежащим навзничь с обвившей шею земляной змеёй, гадиной ядовитой и беспощадной. Были и другие. Листопад заперся в хлеву, заколотил двери и окна, законопатил мхом щели в стенах. И задохнулся в дыму, когда вдруг загорелось сено. Старую Осоку убила небесная молния, её сноху придавило упавшим деревом, по-всякому бывало. А чаще всего срок наставал сам по себе — падал человек, где стоял.
— Просьба к тебе есть. — Рябинник заглянул Кругосчёту в глаза, замялся. — Ива, младшенькая моя… Пятнадцатая доля ей пошла. На осеннее равноденствие… — Рябинник не договорил.
Была Ива поздняя, на семнадцать долей моложе младшей из сестёр. Мать её, Рябинника жена, скончалась родами, а теперь оставалась Ива полной сиротой. На осеннее равноденствие, девятнадцатый день осьмины палой листвы, Видящая назовёт ей срок, и день спустя нарядится Ива в белое на праздник невест. От женихов отбоя не будет — ладной выросла Ива, весёлой и работящей.
— Я понял тебя, — кивнул Кругосчёт. — Я позабочусь о твоей дочери. Пригляжу, чтобы хорошему человеку досталась. Пойду теперь.
Вечером выпал снег, этой весной, по всему судя, последний. К полуночи он ослаб, а затем и прекратился вовсе. Кругосчёт выбрался на крыльцо. Было морозно, с реки задувал порывами колючий ветер, блуждал, посвистывая, между жилищ и уносился к лесной опушке. Селение спало, лишь в окне стоящего наособицу жилища Видящей мерцал огонёк.
Кругосчёт постоял недвижно, через прорехи в тучах разглядывая звёзды, затем поёжился и плечом толкнул входную дверь. Замер, услышав шорох за спиной. Обернулся медленно, вгляделся в темноту.
— Это я, Ива, — донёсся тихий девичий голос. — Отец умер. Он перед смертью сказал…
Ива замолчала. Кругосчёт, неловко потоптавшись на крыльце, настежь распахнул, наконец, входную дверь и пригласил:
— Входи. Есть хочешь?
Поднялся Кругосчёт, едва рассвело. Стараясь не шуметь, свернул брошенные на земляной пол звериные шкуры, на которых спал. Прибрал в сундук и, осторожно ступая, двинулся на выход. В дверях остановился, обернулся через плечо. Ива, разметав длинные золотистые пряди, тихонько посапывала на его постели. Кругосчёт внезапно ощутил ноющую боль в груди, тряхнул головой, шагнул через порог и прикрыл за собой дверь. Девушка была хороша, чудо как хороша была девушка. Кругосчёт вздохнул, боль в груди улеглась. Не про него. Крутосчёты обречены на безбрачие, и быть с женщиной им положено дважды в жизни. Когда настанет первый срок, он придёт в жилище Видящей, и от их встречи родится на свет новый Кругосчёт. А потом наступит второй срок, они встретятся вновь и зачнут Видящую. Так было испокон веков, так есть и так будет. Быть Крутосчётом — большая честь. Быть Крутосчётом — большое несчастье.
Снег начал уже подтаивать, Кругосчёт, оскальзываясь, пошёл по селению, пересекая его с юга на север.
— Пятый день осьмины талой воды! — зычно выкрикивал Кругосчёт. — Пятый день осьмины талой воды!
Обход он совершал каждое утро, с того дня, когда настал срок его отцу. И будет совершать, пока не придёт срок ему самому, и тогда обходить селение по утрам станет новый Кругосчёт. Его ещё не рождённый от Видящей сын.
Селение просыпалось. Один за другим выбрались из жилищ и двинулись к лесу охотники. Земледельцы потянулись к кузнице — предстояло готовить плуги и бороны к наступлению осьмины новой травы. Жёны земледельцев заспешили на утреннюю дойку. И лишь дети, те, которым не сровнялось ещё пятнадцати долей, сладко досыпали в тепле.
Ива тоже ещё спала, когда Кругосчёт вернулся. Замерев в дверях, он смотрел на неё, только на этот раз ноющей боли в груди не было. А была вместо неё мрачная серая хмарь, словно забрался в Кругосчёта болотный туман и теперь хозяйничал в нём, марал внутренности перепрелой и мутной взвесью.
— Поживёшь пока у меня, — распорядился Кругосчёт, когда уселись за стол. — Я сейчас уйду, вернусь к вечеру, эту ночь посплю на полу, новый топчан сколочу завтра.
— К великанам пойдёшь? — не поднимая глаз, тихо спросила Ива.
— К ним.
— Возьми меня к великанам.
Кругосчёт поперхнулся ячменным взваром. Великанов страшились даже самые храбрые охотники. Были те уродливы телами, страшны лицами и по-человечески говорить не умели. Говорила за них, косноязычно коверкая слова, железная коробка, и как она это проделывала, было неизвестно. Впрочем, Кругосчёт постепенно привык — мало ли чудес на свете. К примеру, как Видящие определяют сроки, тоже никому неизвестно. Видят, потому что видят. Так же как коробка говорит, потому что говорит.
— Нечего тебе делать у великанов, — нахмурился Кругосчёт. — Я думаю, что и мне у них делать нечего.
Душой он не покривил. Толку от бесед с великанами было немного. Рассказывали они о себе вдоволь, но что именно рассказывали, понять было невозможно. Зато вопросов задавали изрядно, а ответам явно не верили, потому что без устали спрашивали одно и то же, словно стараясь поймать Кругосчёта на вранье.
Была, однако, причина, по которой он продолжал проделывать неблизкий путь к заречным холмам. Великаны считали круги не так, как обычные люди, и счёт их, называемый несуразным словом «календарь», был неимоверно занятен. Великан с не менее несуразным именем «Григорьев» о «календаре» был готов рассуждать часами. Так же, как Кругосчёт часами был готов слушать.