Русская феминистка
Шрифт:
Супруг же Фаины, непритязательный и простой, как деревянный сруб, русский медведь, с возрастом станет еще более мрачным и скупым на проявления нежности в любых ее бытовых разновидностях. Его единственным аргументом станет удар крепкого кулака по обеденному столу, его кустистые брови еще ниже нависнут над расщелинами злых серых глаз, он начнет поколачивать и детей, потом пристрастится к бутылке, и однажды Фаина будет вынуждена сбежать от него на мороз босиком, прижимая испуганных детей к груди.
Муж приходил к Фаине через день, всегда при нем была скатерть-самобранка с незамысловатыми харчами – бидоном жирного борща, вареной курятиной, тонко порезанным салом, аккуратно уложенным
Конечно, мне бы мечталось, чтобы у моих соседок все было по-другому, иногда хотелось придумать для них другое будущее, в котором они стали бы самостоятельными и защищенными. Но я понимала, что любой оптимистичный исход будет либо чудом, либо тем самым исключением, на котором живет большинство социальных правил. Потому что я не фаталист. Я верю, что мы сами лепим свою судьбу, и путь «слабого звена» кажется простым лишь на первый взгляд, потому что он как гладкая ледяная горка, по которой так приятно скользить до поры до времени, ведь впереди ждет очевидный тупик, выбраться из которого куда сложнее, чем в нем очутиться.
Зима девяносто второго запомнилась мне так: во-первых, я постоянно испытывала голод, во-вторых, у меня начались месячные.
До перестройки мы с Лу жили более-менее неплохо. Во-первых, она периодически подрабатывала на Мосфильме, где у нее была уйма знакомых – то костюмером, то гримером, а иногда даже снималась в эпизодах, чем при всем своем кажущемся тщеславии, совершенно не гордилась. К тому же у нее были любовники, которым казалось, что баловать женщину – норма вежливости. Лу была независима как кошка и никогда не согласилась бы прогнуться даже за все брильянты мира, однако ни к чему не обязывающие подарки принимала с удовольствием. Как правило, ей приносили деликатесы – были времена, когда в кошельке Лу не нашлось бы мелочи, чтобы купить синеватую куриную тушку, зато в ее холодильнике стояла литровая банка осетровой икры, которую мы легкомысленно поедали ложками.
В девяносто втором все изменилось.
Быть на плаву получалось только у тех, кто умеет держать нос по ветру. По всему городу выросли коммерческие палатки, открывались какие-то кооперативы. Мать одной моей одноклассницы, бывшая прачка, приспособилась покупать дешевые польские джинсы, вываривать их в хлорке до появления художественных разводов, приклеивать самопальные этикетки и продавать втридорога.
Торговля шла полным ходом, и в портфеле той самой одноклассницы всегда можно было найти бутерброды с сервелатом и шоколадные конфеты. Отец другого фасовал белковую икру, которая выглядела точь-в-точь как лососевая, только была резиновой на вкус. Шулерство сходило ему с рук удивительно долго, учитывая время, – пристрелили его только в начале девяносто третьего.
Мать моей лучшей подруги Леки стала «бандитским поваром» – готовила для больших вечеринок, которые устраивали бритоголовые суровые парни в кожаных куртках и вошедших в моду, а чуть позднее ставших анекдотическим символом целой социальной прослойки малиновых пиджаках.
Мамина профессия возвела Леку в ранг школьной Шехерезады. Бандитская тема
Оценить интеллектуальный уровень среднестатистического бандита начала девяностых я по ряду очевидных причин не могла, однако в отношении одного Лу была права совершенно точно: наши мальчишки слушали Лекины байки с горящими глазами. За несколько месяцев из толстушки, над которой все смеялись, она стала представителем привилегированного школьного сословия – с ней хотели дружить и отличницы, и хулиганы, ведь в ее распоряжении была замочная скважина, через которую все они могли подглядывать за чужим, но таким привлекательным миром. Почти каждый день Лека получала записочки из серии: «А садись со мной на русском!» или «А давай я тебя провожу после школы!», но внезапную популярность она воспринимала с хладнокровным спокойствием мудреца. Лека хранила верность мне, мы по-прежнему были не разлей вода.
Честно говоря, мне тоже нравилось слушать ее истории. Они были похожи на приключенческий фильм. Подозреваю, что Лека здорово приукрашивала, но так было даже интереснее.
Округлив глаза и понизив голос, она рассказывала о бандите, который любит только рыжих женщин, причем солнце в их волосах должно иметь природное происхождение. На вечеринках, которые он устраивает, собираются все рыжие красавицы Москвы. В одну из них он даже влюбился, осыпал ее подарками, свозил в Париж, называл своей королевой и даже однажды спьяну сочетался законным браком, заплатив сотруднице ЗАГСа тысячу долларов за срочность.
А через несколько недель после свадьбы случилась трагедия – молодая жена расслабилась и забыла побрить подмышки, и во время любовных утех бандит разглядел, что пеньки волос – черные, а не рыжие. Он пришел в бешенство, послал своих «братков» в Саратов, откуда была родом красавица, те раздобыли ее детские фото, и выяснилось, что натуральный цвет волос его жены – бархатная чернота крымской ночи. Казалось бы, он мог только порадоваться за ловкость рук ее парикмахера и за находчивость, которая позволила любимой женщине добиться его царственного расположения. Но в его системе координат подобная уловка котировалась как предательство. В наказание красавицу обрили наголо и утопили в Москве-реке.
Она рассказывала о том, как другой «авторитет», прочитав книгу Брэма Стокера о Дракуле, был поражен и очарован, и решил устроить бал в вампирском стиле. Был арендован не больше не меньше Екатерининский дворец, сшиты бальные платья и бархатные камзолы, девушки были загадочны и бледны, а сам хозяин мероприятия специально слетал в Германию, чтобы продвинутый стоматолог нарастил ему острые клыки. Лекина мать готовила блюда по заранее выданным ей средневековым рецептам. И все было просто прекрасно до тех пор, пока утром в одной из стилизованных гостевых спален не был найден труп молоденькой манекенщицы из Дома моделей на Кузнецком. На ее шее были обнаружены две крошечные ранки с будто бы обсосанными беловатыми краями, а почти всю ее кровь кто-то выпил. Дело предсказуемо замяли.