Русская фэнтези-2008
Шрифт:
— Как?
— Я не знаю. Ты… может, ты сама поймёшь. Ты ведь всё-таки женщина, — добавил он, будто извиняясь — неожиданно мягким, вкрадчивым голосом. Ласковым голосом Клирика, слуги Бога Кричащего. Эйда резко отпустила его руку и выпрямилась. Обличье возвращалось: его тонкие черты уже проступали на восстановленной плоти. Сколько раз оно уже возвращалось вот так, мелькнуло у Эйды. Сколько раз он жёг себя, резал, мазал негашеной известью? И всякий раз оно возвращается. К утру, если не посыпать рану солью.
— Эйда!
На сей раз она обернулась на окрик Ярта почти с благодарностью, словно он вырвал её из кошмарного сна. Нерешительно поднялась на ноги, боясь оглянуться и посмотреть на мужчину, лежащего у её ног, — мужчину, которого она всего пять минут назад гладила по волосам.
Ярт
— Ну, довольно! — крикнул он. — Ничего с ним теперь тут не случится, едем, пока не…
— Боюсь, что уже слишком поздно, малыш, — насмешливо сказал Клирик Киан у неё за спиной.
Он и вправду хотел, чтобы она им гордилась.
Ну в самом деле, кто он — и кто она? Дочь Сандро Овейна, уважаемого горожанина, богача, образованного человека, в доме которого бывают учёные люди, — и единственного сына своего, Ярта, он собирается со временем отправить в Лосуэллский университет. А Киан и читать-то едва умеет, по складам — мать когда-то потратила на занятия с сыном часть времени, украденного у домашних дел, за что отец порол её, справедливо полагая, что его оболтусу грамота ни к чему. Всё, на что мог рассчитывать Киан, — это крестьянский плуг или незавидная доля наёмного солдата. Но ему повезло, и уже в девятнадцать лет он получил пост городского стражника. Как он кичился этим! Получив форменную кольчугу и коричневый плащ с городским гербом, выряжался в них и вечерами вышагивал по бастианской мостовой, красуясь перед местными кумушками, а те так руками и всплёскивали, высунувшись по пояс из распахнутых окон, да строили глазки юному стражнику. У него сразу появилась куча новых друзей, в основном по пирушкам и картёжницким поединкам. С одним из них, лейтенантом Тигиллом, Киан надрался однажды так сильно, что ненароком выиграл у него в карты невесту — прелестную, богатую Эйду Овейну. Больше того — Тигилл был в тот день достаточно пьян, чтобы потащить Киана знакомиться с наречённой. Впрочем, объясняться предоставил Киану, так как сам уже совершенно не вязал лыка. Киан сам толком не помнил, как очутился под недоумённым взглядом красавицы Эйды. Запинаясь, попытался оправдать случившееся, получил пощёчину — и немедленно влюбился. По иронии судьбы всего через месяц после этого события Киан дрался на дуэли с тем самым лейтенантом Тигиллом, отстаивая честь Эйды Овейны — ибо наглый лейтенантишка заявил, что не больно уж хороша эта Овейна, такую в карты и проиграть не жаль, и выиграть — невелико счастье. За свои слова Тигилл расплатился рубленой раной через всё лицо, и с этой меткой в память об Эйде Овейне ему предстояло прожить остаток своих дней. Он был первым, но далеко не последним, с кем Киан дрался за неё — и из-за неё. Она была от природы кокетлива, любила мужское внимание и совершенно не щадила самолюбие Киана; а он был зверски ревнив, вспыльчив и вечно искал повод для драки. Ему нравилось, что она вынуждает его драться. Только так он мог доказать, что действительно её достоин. И доказывал столь рьяно и столь успешно, что вскоре даже её отец сменил гнев на милость и благословил их будущий союз. Они должны были пожениться в начале осени, и тогда же Киан втайне надеялся получить сержантский плащ. Но вместо него накидку с серебряным обшлагом надел Маргель, его друг и собрат по караулу. Эйда говорила, что ничего страшного не произошло, но Киан лишь зло отмахивался. Ей было не понять. Не понять — а он не мог и не собирался объяснять ей, как унизительно для него принимать подачки от её отца — ибо то, что именно он взял на себя расходы по свадьбе и уже купил для наречённых домик в пригороде Бастианы, казалось Киану не чем иным, как подачкой. Но что он сам мог предложить ей, будучи доблестным, но скромным и не особенно смышлёным городским стражником?.. То, что она любит его вовсе не за положение и даже не за доблесть, не приходило ему в голову. Он знал лишь, что хочет, чтобы она гордилась им. Просто — чтобы гордилась, и он бы с честью нёс её гордость и её любовь.
Так всё это начиналось. И вот как теперь заканчивалось. Через семь лет, на границе Рокатанской пустоши.
Ярт Овейн попятился, когда Киан
— Подойди.
Он не хотел, но ноги, деревянно переступая, понесли его к Обличью, которое его призывало. Оказавшись рядом, Ярт потупился, словно нашкодивший школяр в ожидании отцовской выволочки. Взгляд Эйды в панике метался от брата к обличнику и обратно. Клирик Киан сладко улыбался.
— Так, значит, — сказал он негромким, чуть хрипловатым голосом, от которого кровь у Ярта Овейна застыла в жилах, — значит, ты, Ярт, повёл сестру к старому чародею Кмарру? Думал, он снимет с вас это? — Он выбросил вперёд свою сильную смуглую руку и ухватил Ярта за запястье. Что-то коротко хрустнуло. Ярт взвыл и скорчился, повиснув на руке Клирика.
— Не надо! — вскрикнула Эйда и кинулась к ним. Киан, не оборачиваясь, отбросил её в сторону — небрежным движением, почти не причинив боли.
— Я тебе новость скажу, господин еретик. Старый пройдоха Кмарр и сам заклеймён, потому и боится нос сунуть за пустоши. Иначе хозяин почует его и сможет им повелевать. Как я сейчас могу повелевать тобой. На колени.
— Не надо, Киан. — Эйда плакала, сжавшись на земле и обхватив дрожащие плечи руками. Ярт медленно опустился на колени. Он придерживал вывернутую руку, его взгляд плыл, словно он был вусмерть пьян. Клирик Киан обхватил его подбородок раскрытой ладонью, какое-то время смотрел на него. Потом раздельно сказал:
— Богу Кричащему не угоден ни лжец, ни трус, ни отступник, — и, коротко замахнувшись, ударил его кулаком в лицо.
Ярт упал в траву, сглатывая хлынувшую носом кровь. Киан отступил на шаг и ударил его в печень носком сапога. Потом ещё раз, туда, где селезёнка. И напоследок, вцепившись Ярту в волосы и приподняв, кулаком под дых. Он был городским стражником и часто разнимал пьяные драки. Он умел бить.
— Нет! Киан, прекрати! Пожалуйста! Перестань, Киан! — Эйда кричала и звала его по имени, будто надеялась, надеялась… на что надеялась?
— Она хочет жалости, — сказало Обличье, пульсировавшее на его тяжело вздымающейся груди. — Она ждёт жалости. Не дай ей жалости, Клирик. Удиви её.
Киан остановился, сжимая и разжимая окровавленный кулак. Ярт скрючился на земле, каждый его вздох был похож на всхлип. Киан почувствовал, как что-то тянет его сзади — почти как несколько дней тому в придорожном овраге, где бестолковый студиозус вцепился ему в плащ, пытаясь стащить с коня. Но на сей раз это был не студиозус, это была она. Эйда. Держала его за сапог, стоя на коленях в грязи, и плакала, подняв к нему вымазанное в слезах лицо. Косы совсем расплелись и рассыпались по плечам, платье изодрано, цвет наполовину сгоревшего плаща уже и не вспомнить. И почему тогда, в Айлаэне, ему почудилось, будто она всё ещё красива?
— Киан, нет… Прошу, перестань. Пожалуйста, не бей его, Киан…
— Кричи, — приказал он.
Она моргнула.
— Что?..
— Кричи. Славь Бога, отступница. Славь, пока ещё можешь.
Она всё ещё держала его за сапог, глядя на него расширившимися, остановившимися глазами с маленького худого лица. Потом зажмурилась. Откинула голову назад, так, что кожа натянулась на горле. И закричала. И кричала, кричала, кричала, всё громче и громче, вкладывая в крик столько муки, что птицы умолкли в ветвях.
Когда она охрипла, сорвала голос и смолкла, Киан слегка пошевелился, высвобождая ногу. Эйда безвольно осела наземь. Он смотрел, как она подползла к своему брату и обняла его, гладя по голове, всхлипывая с ним почти в унисон. Смотрел, и Обличье жарко, яростно, до боли дрожало и корчилось там, где у него когда-то было сердце.
— И отступник восславит Кричащего, и торжество Божье грядёт, — сказало Обличье голосом Киана.
И добавило — так, что мог слышать он один: «Ты понял, Клирик? Теперь можешь идти и смыть с себя грязную кровь еретика. И не вздумай повторять то, что ты пытался сделать, пока меня не было. Не серди меня больше».