Русская фэнтези-2008
Шрифт:
Ярт стиснул пальцы крепче, словно веля крови возобновить бег по жилам.
— Тогда придётся его всё же убить, Эйда.
— Нет.
— Это единственный путь. Если… если это правда, то…
— Нет! — Она не встала с земли, и взгляд её, коленопреклонённой, был ещё более тяжек, чем если бы она смотрела на него, стоя во весь рост. — Ты обещал мне!
«Она любит тебя, — сказало Обличье. — Она всё ещё любит тебя и больше не ждёт жалости, теперь она сама — жалость. Пользуйся этим, Клирик».
«Любит?» — подумал Киан. Обличье никогда не лжёт и не ошибается. Он это знал. Но всё же
Эйда шатко встала, подошла к Ярту и взяла его за руку — нетерпимым хозяйским жестом старшей сестры, непоседливый братишка которой заигрался так, что и не дозовёшься. Он вскинул на неё обиженный и робкий взгляд, и Киан внезапно вспомнил его — он видел, как Ярт вот так смотрел на неё много лет назад, когда был малышом, когда не соблазнился ещё учёным зломудрствованием и не помышлял о богохульных речах в тавернах, где так много жадных ушей.
Это было первым, что он вспомнил о них. О них и о себе. Нет, не о себе. О Киане Тамале.
«Что со мной?» — подумал он, внезапно ослабев от страха и закрыв глаза. Но он знал что: они ослепили его Обличье. Ненадолго, но ослепили. И он словно ослеп сам, потому что так привык за семь лет смотреть на мир его глазами. Как такое вообще могло случиться, внезапно спросил себя Киан. Почему он не почуял сразу, как мальчишка подбирается к нему с валуном в кулаке? Прежде с ним такого никогда не случалось…
«Ты знаешь отчего, Клирик, — сказало Обличье с упрёком, который он вполне заслужил. — Тебе не следовало идти одному за этой женщиной. Женщина слепит хуже солнца, хуже смолы. Помни об этом впредь».
Он услышал, как Эйда шепчет брату: «Идём», и как они седлают коней и уезжают. Они забрали его жеребца, преданного слугу его Обличья, который теперь мог противиться зову — так же, как и они. Синие ленты на их коже поблекли и будто стёрлись, словно старые, давно выцветшие татуировки.
Но не исчезли. Никуда не исчезли.
Прежде чем пустить лошадь вскачь, Эйда обернулась через плечо. Киан посмотрел ей в лицо спокойным, непроницаемым взглядом. Она отвернулась.
Он нащупал узел на руках ещё до того, как низкая пелена пыли, поднятая копытами лошадей, осела наземь под тяжестью воздуха, набухавшего влагой в преддверии нового дождя.
Рокатанская пустошь лежала перед ним лоскутным одеялом, куцым и лысым, лишь редкие пучки сухой травы вылезали из расползавшихся швов. Недавняя гроза прибила пыль, что висела над пустошью извечной колеблющейся дымкой. Тощее деревце, примостившееся у дороги, сожгло молнией, и оно стояло там теперь, чёрное и сгорбившееся, будто тело еретика, показательно посаженное на кол у перекрёстка.
— Ищи, — сказал Киан. Плащ, сброшенный с плеч, валялся на земле, горячий ветер с пустоши обжигал истерзанную грудь. У него не было времени искать иные средства, и он отскоблил смолу с груди лезвием ножа. Кровь запеклась на Обличье, и ему всё ещё было трудно поднимать свои синие веки. Возможно, оно даже испытывало боль. Киан никогда его об этом не спрашивал. Он мог спрашивать лишь о том, что было важно для выполнения миссии. И он повторил:
— Ищи.
Ярт
Они успели уйти довольно далеко за те несколько часов, что понадобились Обличью для полного восстановления. Киан был неприятно поражён тем, насколько далеко. С такого расстояния он уже не мог до них дозваться — ни до них, ни до своего жеребца. Синие змейки, прочертившие узоры у них под кожей («обличьево отродье», как их однажды назвал прожженный еретик, арестованный Кианом, — тоже, к слову, студиозус; это звучало грубо, но смысл отображало столь точно, что Киан и сам стал их так называть — про себя, конечно), синие змейки эти были всего лишь бездумной и бессловесной малышнёй, тенью Обличья, его памятью, и подчинялись воле породителя, лишь пока находились с ним рядом. Обычно большего и не требовалось — Клирику довольно повиновения арестантов, чтобы препроводить их к Святейшим Отцам. Потом, после допросов, перед казнью, им отрубят руки по запястье, и он сможет забрать змеек обратно, для следующего похода. Но если они пробудут в плоти еретиков и вдали от Обличья слишком долго, то могут погибнуть. Киан не хотел этого: он был ревностным слугой Кричащего и любил делать свою работу чисто.
— Ищи, — повторил он снова. Обличье зашевелилось под его кожей, привычно ударило волной крови по сердцу, потом ещё и ещё раз. Оно искало.
— Дурная земля, — сказало оно наконец. — Дурное место.
— Я знаю, — пробормотал Киан, оглядывая пустошь.
— Дурная земля притягивает дурное. Они там, на северной оконечности, меж лесом и холмом. Едут спешно, но кони упрямятся.
Киан удовлетворенно кивнул. Он не стал добывать себе новую лошадь, ибо знал, чего стоит провести неподготовленное животное по Рокатанской пустоши — намаешься так, что проще уж пешком. Если бы всё шло по-прежнему, он бы обогнул это место. Крюк отнял бы лишний день пути, но оно того стоило.
— Дурное место. — Голос Обличья в нём звучал настойчивым, низким шипением, будто повторяя то, что он никак не хотел понять. — Дурное, дурное место. Дурное притягивает.
И тогда Киан понял. Конечно. Они пошли через пустоши не просто так — Эйда знает эти места, и не столь она глупа, чтобы рисковать встречей с волками или тварями похуже волков. Это Ярт потащил её туда.
— Напрямик, — сказало Обличье нараспев, тоненьким голосом, глумливо, но очень узнаваемо. — Напрямик пойдём, Эйда, я знаю, что говорю! Он поможет нам. Я к нему так и так собирался, попозже… мы с Гунсом и Лориком собирались… он нам поможет, вот увидишь!
— Так и так собирался, — повторил Киан и покачал головой. — До чего же глуп мальчишка.
Левая сторона груди садняще заныла, и он с силой растёр её ладонью, не обращая внимания на боль в порезах. Хмурясь, Киан смотрел через пустошь на далёкую ниточку дороги, овивавшей холм у самого горизонта. По ней почти никто не ходит, дорога непроезжая, но ведёт прямиком через лес — там-то они и прошли. Весь вопрос теперь в том, успеет ли он нагнать их прежде, чем они попадут в первую из Кмарровых ловушек.