Русская Индия
Шрифт:
Описание маршрута Ф. Ефремова, например, использовалось в английской географической литературе, а его бухарский словарик был переведен на немецкий язык известным востоковедом-библиографом Ф. П. Аделунгом. Неслучайно к сочинениям Екатерининской поры вновь было привлечено внимание почти сто лет спустя — в период территориальной экспансии России. Тогда появились статьи и публикации записок Филиппа Ефремова — его сведения все еще признавались важными для изучения Центральной Азии…
Немногословные записки «российского унтер-офице-ра» Филиппа Ефремова отличаются на редкость авантюрным сюжетом. Мы видим здесь сцены пленения и рабства, службу автора в гареме восточного вельможи, кражу печати и побег с переодеваниями — то в гонца, то в купца, то в благочестивого паломника, направляющегося в Мекку. Герой повествования преодолевает степи, пустыни, заснеженные горные перевалы,
К этому надо еще добавить вставные новеллы о заговорах и коварных убийствах при бухарском дворе, а также о воинских доблестях русских солдат, оказавшихся там, по несчастью, в плену. Бесхитростный рассказ простого человека — и целая эпоха встает перед глазами: XVIII век, Европа и Азия — от Калькутты до Лондона и Санкт-Петербурга.
В одной из рецензий на издание «Девятилетнего странствования» оно названо «первой географией Узбекистана», в которой лаконично, но с острой наблюдательностью затрагиваются почти полностью все разделы географического описания страны. Не менее существенными представляются и содержащиеся здесь исторические и этнографические сведения. Обращение к этому ценному источнику позволяет дополнить и уточнить характеристику политической ситуации в Средней Азии, отдельных сторон экономики (например, развитие шелководства), внешних особенностей быта (формы женской одежды).
Все биографические сведения об авторе — с его слов и по документам — содержатся в изданном тексте, характер человека легко угадывается по запискам. Сын стряпчего духовной консистории, Филипп Ефремов, конечно, еще дома был обучен грамоте. Мальчишкой тринадцати лет попал он в солдаты, а к девятнадцати годам дослужился до сержантского чина. Попав к бухарцам в рабство, и здесь отличился — за храбрость произведен в офицеры, командовал сотней всадников. После возвращения в Россию служил и переводчиком, и судебным заседателем, и директором таможни в разных городах. К величайшей его гордости, был пожалован грамотой на дворянское достоинство.
В молодости Филипп Ефремов, несомненно, отличался физической силой и выносливостью. Будучи ранен и связан мятежниками, не только сам освободился от пут, но еще и помог товарищам; прошел зимой казахские степи там, где другие пленники умирали от голода и холода, вынес пытки и болезни, преодолел хребты Тянь-Шаня, Куэнь-Луня и Каракорума. Храбрый солдат, он предстает со страниц записок как человек прямой и честный, не склонный к россказням или повторению чужих выдумок. Долгие годы он помнит каждого, кто сделал ему добро, будь то казах, первый его хозяин, армяне Айваз и Симион, какой-то кашмирец, а на тех, кто мучил и преследовал его, как будто и зла не держит. К чужим нравам и обычаям он относится скорее с любопытством, чем с осуждением, а внешним особенностям быта подражает без особого труда — два месяца шел с мусульманами как паломник в Мекку, и те не заподозрили обмана. Но даже суровые пытки не принудили его отказаться от веры отцов, военной карьере и спокойной жизни на чужбине он предпочел жесточайшие опасности — лишь бы вернуться на родину.
Каждый из русских дипломатов, посещавших Хивинское или Бухарское ханства, старался выкупить из рабства соотечественников. Записки путешественников того времени полны сообщениями о страданиях пленников. Павел Яковлев, бывший в Бухаре в начале XIX века с миссией А. Ф. Негри, сообщает трогательные детали о жизни тех русских, судьба которых сложилась еще относительно благоприятно. Например, некий Андрей Родиков, капрал, захваченный под Оренбургом, командовал бухарской артиллерией в чине топчи-баши. Он, как «бухарский гражданин, получал
Путь в Россию через казахские степи был крайне опасен. Ф. Ефремов, очевидно, не раз обдумывал возможность бегства через Кызылкум. Он записал маршрут, которым купеческие караваны шли из Бухары в Астрахань. Вероятно, и с туркменами, прибывшими в Бухару с полуострова Мангышлак, он познакомился с той же целью — разузнать дорогу в Россию через Хиву и Каспийское море. Расхождения в сроках пребывания в пути между упомянутым маршрутом и тем, что сообщили ему туркмены, очевидно, объясняются тем, что сведения получены из разных источников: в одном случае речь идет о караване верблюдов, а в другом — о конном походе. Расспрашивал он о пути в Бухару и кого-то, пришедшего из Оренбурга. Правда, сведения эти содержатся только в печатных изданиях «Девятилетнего странствия», и можно было бы заподозрить получение их в более позднее время, в тот период, когда автор служил в Азиатском департаменте. Однако упоминание о местах, где кочует хан Нурали, позволяет датировать текст временем ранее 1783 года, и, следовательно, запись маршрута, скорее всего, сделана тоже в Бухаре.
Эти вопросы должны были обсуждаться в беседах с теми русскими стариками, которые когда-то служили у хана Абул-Фейза и спаслись бегством от гнева узурпатора Мухаммеда-Рахима. Их рассказ об этих драматических событиях, по всей видимости, Ф. Ефремовым был — как и маршруты — своевременно записан. Характерно, что он воспроизводится практически без изменений от издания к изданию. Подробное описание того, как следует выращивать шелковичных червей, тоже представляется законченным сюжетом, своего рода практическим рецептом по шелководству. В Бухаре у Ф. Ефремова явно была тетрадка для памятных записей.
Внешний вид города, где автор жил годами, наряды и украшения женщин в гареме, который он охранял несколько месяцев, военное снаряжение и размер жалованья он, конечно, всегда мог вспомнить и спустя много лет. Но перечень названий городов с указанием их укреплений и расстояний между ними явно указывает на то, что автор вел путевой журнал. Записи в нем велись краткие, сухие, но регулярно и по определенной системе: после названия населенного пункта говорится обычно о числе ворот, о том, какая там вода — речная или колодезная, сообщается расстояние до следующего пункта (иногда — и характер дороги), кому подчиняется город и где проходит граница. Это то, чему учили солдата. Записи подобного рода появляются лишь после мервского похода, за два года до бегства — может быть, уже тогда и родилась у него сама мысль бежать не на север, а на юг.
Систематическими они становятся сразу же после отъезда в Коканд.
Не внутренняя духовная потребность и не пытливый интерес к окружающему миру заставляют Ф. Ефремова вести свой дневник. Цель его сугубо практическая — беглец хочет вернуться на родину не с пустыми руками.
О путешествии Ф. Ефремова от Средней Азии до Индии есть некоторые сведения, дополняющие ‘ его собственные записки. Мы имеем в виду статью Вильфорда, опубликованную в 1808 году в VIII томе журнала «Азиатские исследования», издававшегося Азиатским обществом в Калькутте. Автор — лейтенант инженерных войск Френсис Вильфорд, которого упоминает картограф конца XVIII века Джеймс Реннелл. Путешественник Георг Форстер также говорит о нем как о знатоке географии.
Ф. Вильфорд описывает путь из Бухары до Кашмира, который, по его словам, в 1780 году прошел русский по фамилии Чернышев. И далее: «Его журнал мне любезно предоставил П. Вендль из Лакнау. Чернышев был взят в плен калмыками на сибирской границе и продан в рабство узбекским татарам. Хозяин вместе с ним отправился торговать в Кашгар, Яркенд и Кашемир. Будучи доволен его поведением, он отпустил слугу на свободу. Вместе с несколькими армянами Чернышев прибыл в Лакнау, где ему помог сэр Эйр Кот, великодушно доставивший возможность вернуться на родину.