Русская канарейка. Блудный сын
Шрифт:
Шаули раздраженно пожал плечами:
– Нахума можно понять: все было размечено по минутам, на Мальте этих ковровиков поджидали надроченные итальянцы. Но ковровики поменяли маршрут, потому что на борту был Кенарь… Разве не так?
Натан ничем не отозвался на это справедливое замечание. Только с угрюмым ожесточением проговорил:
– Никогда не прощу себе, что втянул его в эту историю.
– Перестань! – мгновенно отозвался Шаули, будто ожидал именно этой фразы.
Паренек с тяжелым подносом в руках локтем приоткрыл дверь и втиснулся боком. На подносе – стеклянный кувшин с лимонной водой (ветка мяты колышется темно-зеленой водорослью),
Вот что здесь было чертовски удобным: никто не нырял тебе под руку – вытащить тарелку с недоеденным куском, никто не встревал посреди разговора с елейной улыбкой – вкусно ли и все ли о’кей? Деликатность и достоинство Кавказа, вновь подумал Натан. Слишком часто весьма занятые люди встречались здесь за напряженной и трудной беседой.
Среди закусок две-три были вопиюще острыми, и Натан, который за десятки лет так и не смог пристраститься к местной пище, инстинктивно подвинул их к Шаули: тот в еде был настоящим огнепоклонником.
А вот питы здесь пекли сами – поджаристые и легкие, прямо с лопаты, они еще дышали живым огнем, и Натан, оторвав и отправив в рот кусок, обжегся, задышал рывками, остужая во рту хлеб.
– Он у меня, знаешь, прямо перед глазами – в тот день, в венском кафе, – сумрачно продолжал он. – Такой элегантный, с ума сойти, в неброском дорогом костюме, зубы – жемчуг. И эти руки артиста, глаз не оторвать! Помню, подумал: мальчик в зените благополучия, стоит ли его тревожить. А как Магда кричала, боже, когда я проговорился, что еду к нему на встречу! «Вы оставите его в покое!» Чуяла, наверно…
– Перестань, – упрямо повторил Шаули, хотя губы его на мгновение сжались, а к горлу подкатила волна желчи. – Ты и отпустил его, когда…
– …когда он добыл нам «Казаха», – кивнул Натан. – И не отпустил, а вышвырнул вон. Еще и пригрозил – из-за той глухой девочки. Где она, кстати?
– Понятия не имею. Как сквозь землю провалилась. Согласись, после неудачи в Портофино группе было не до возлюбленной Кенаря – особенно когда они поняли, что сам он – на этой проклятой яхте и невозможно ни ликвидировать ее, ни перехватить. Но вот что интересно…
Шаули вытянул из жестяной коробочки салфетку и стал протирать ею вилку и нож – давняя самолетно-железнодорожная привычка вечно странствующего человека, брезгливого по натуре. Если бы это увидел Али, он бы умер от оскорбления.
– …Интересно вот что: то его электронное письмо, полученное по условленному адресу и так грамотно отправленное бог весть откуда, – подробное, с анализом ситуации, с описанием и уточнением места, с разъяснением насчет плутония и способа его доставки в полых металлических штангах, с идентификацией исчезнувшего Виная с Гюнтером Бонке… Кем оно было послано? Кем, если не той глухой девушкой? Неужели он посвятил ее в суть операции? Кенарь?! Ни за что не поверю.
– Она оставалась единственной, кто был рядом, – сухо возразил Натан. – Мы позаботились о том, чтобы изолировать его полностью, отстранить, отсечь, вынести за скобки… А он опять оказался лучшим.
– Он оказался самонадеянным фраером и провалил всю операцию! – раздраженно напомнил Шаули.
– Он опять оказался первым, – упрямо повторил Натан, – хотя и да: безоглядным и безрассудным.
Принесли ребрышки в облаке румяного пара – пиршество, достойное молчаливого наслаждения, – и Шаули набросился на еду.
– Ешь! – он кивнул на блюдо. – Ты же хотел есть!
Натан смотрел, как Шаули выгрызает мякоть из излучины кости. Ел тот по-настоящему, без этих ресторанных глупостей: просто взявшись рукой за косточку, так что по пальцам потекли
– Я забыл поблагодарить тебя за то, что откликнулся и приехал, – вновь заговорил Натан. – Понимаю, чего тебе это стоило. Бьюсь тут один против всех. Кенарь – уже не наша проблема, говорит Нахум. «Посмотри в “Википедию”: его биография не включает такого факта, как израильское гражданство». И бесполезно напоминать обстоятельства, при которых они его отлучили, да и кому напоминать: столько лет прошло после ухода Гедальи, в комитете уже все по-другому, вокруг меня совершенно другие люди. Не стану спорить: жесткие, устремленные, башковитые. Но… они другие, понимаешь, – не в том банальном смысле, что смена поколений, а во всем другие: иная эпоха, новая тачскрин-цивилизация.
– Это ты к тому, – наклонясь над тарелкой, чтобы не забрызгать жиром рубашку, промычал Шаули, – что романтические времена «Энтеббе» миновали безвозвратно?
– Для них Кенаря будто не было… – не слыша его, продолжал Натан. – Он в одиночку уничтожил разработчика и куратора чуть не всех терактов КСИРа и «Хизбалллы», совершенных за последние годы по всему миру, а они делают вид, что ничего не произошло.
Шаули уклонился от комментария – мол, благодаря все тому же блистательному Кенарю в руки врагов попал столь необходимый им плутоний… Бросил на тарелку добросовестно обглоданную кость последнего ребрышка, не торопясь вытянул целую пачку салфеток, стал тщательно вытирать каждый палец… Долго молчал, возвращаясь то к одному пальцу, то к другому, что-то там подтирая и полируя салфеткой ногти. Наконец спросил:
– А что с той иранской шишкой, с генералом Махдави, он ведь дядя нашего знатного утопленника? Генерал-то нами наверняка выпотрошен, теперь можно и поторговаться…
– Это первое, что пришло мне в голову! – горячо перебил Натан. – Махдави – отыгранная карта. Зачем он нам? Он все выложил. Кормить его оставшиеся тридцать лет? Конечно, поднимется скандал, когда он соберет первую же пресс-конференцию в Тегеране или где там – в Женеве… Но мало ли какой дипломатический хай мы переживали. Вспомни хотя бы Дубай… О Махдави я сразу подумал. И знаешь, что сказал на это Нахум? Мол, ни персы, ни «Хизбалла» на такой обмен не пойдут, потому что и для них генерал Бахрам Махдави – отыгранная карта. Скорее всего, в придачу к Махдави они потребуют много такого, на что никто в конторе и в правительстве не пойдет. Если б Гюнтер Бонке был жив, мы бы еще рассчитывали на его родственные чувства к дяде. Но Кенарь, как известно, пленных не берет… К тому же ясно, что мы никак не можем фигурировать в кадре, если только… – он тоскливо вздохнул, – …если только из Кенаря уже не выжгли всей его биографии. А потому, во-первых, спасибо тебе, что приехал…
– Во-первых, ты забыл, что Кенарь и мой друг тоже, – перебил Шаули. На его гладко выбритых щеках все еще лоснился жир от бараньего мяса. – Он – мой друг, что бы ни выкинул и как бы далеко мы с ним ни разбежались. И когда я говорю тебе, что после твоего звонка вывернул наизнанку все и всех, я говорю чистую правду. Я задействовал даже Леопольда, хотя это было рискованно: с чего бы мне, его партнеру, богатому иранскому еврею, владельцу сети крупных ковровых предприятий, беспокоиться о каком-то романтическом дураке, якобы племяннике давнего друга, который полез мстить по дурацкой любви… ну и так далее… С чего бы мне обращаться к нему за помощью, если я не подозреваю его в связях с DGSE? Но я пошел на этот риск, пошел, не зная, что на сегодняшний день спецы из «Хизбаллы» успели вырезать и выжечь из Кенаря… Больше я не могу рисковать: Леопольд – бесценный агент, мое сокровище, мое главное достояние…