Русская книга людей (сборник)
Шрифт:
Стив прислушался к себе – внутренний убийца честно продолжал работать. Поэтому спокойно, чуть приоткрыв дверь, включил свет, вытащил из-под рубашки припасенную тряпку, насухо вытер пол и снова спрятал тряпку за пазуху.
И посмотрел. Без малейшего страха. Слегка колеблющаяся вода покрывала брата. Его лицо уже расправило судорогу смерти и было умиротворенным. Блики от воды плясали вокруг него, словно стайка прозрачных мальков.
Стив тем же путем выбрался наружу, перемахнул через забор и через полчаса был уже на озере.
Вволю накупавшись и навалявшись на теплом песке, вернулся домой – в рыдания и причитания. И только тогда его словно молнией пронзило долгожданное чувство своей единственности. И, несмотря на свои двенадцать лет, Стив мудро подумал о том, что каждый человек, который стремится занять в жизни достойное место, должен когда-нибудь сделать это. Иначе нельзя. Иначе затопчут. Иначе не станешь таким, как отец. Ведь отец был первым, что гораздо труднее, чем быть достойным наследником.
А отец все это уж тем более знал. Именно поэтому он мудро и искусно разжигал в детях соперничество, чтобы остался сильнейший. Ведь его империя была задумана и построена на долгие годы.
Жизнь заканчивается с последним ударом сердца
Строго говоря, эта трагическая история не совсем соответствует избранной нами проблематике, потому что ее главный герой к моменту ниже описанных событий был уже бывшим банкиром. К тому же, по злому стечению обстоятельств, эта разыгравшаяся летом преддефолтного года трагедия скорее напоминает скверный анекдот, рассказанный пошляком в приличном обществе, а значит, способна вызвать вполне естественный протест у людей с обостренным чувством нравственной гармонии.
Но тем не менее двумя этими обстоятельствами следует пренебречь, поскольку тут как в капле воды отразился механизм действия слепого и безжалостного рока, который разит наповал, не разбирая ни правых, ни виноватых, ни трусов, ни героев, ни праведников, ни святотатцев, ни детей, ни стариков, ни беззащитных, ни окруживших себя неприступными крепостными стенами, прочные камни которых скреплены глиной, предварительно размягченной потом и слезами многих бессловесных людей…
Банк, которым владел Константин, с треском лопнул. На его беду, среди испытавших глубокое разочарование вкладчиков был и некто N – человек богатый, могущественный и необычайно принципиальный, когда речь шла о его материальных интересах. Сумма его вклада, которая обеспечила бы безбедное существование как минимум пятидесяти непритязательным российским гражданам, была для N несущественна и вряд ли достигала одной десятой процента от всех его капиталов. Однако он считал, что во всем должен быть строгий порядок, и изменив сегодня своим принципам в малом, завтра наверняка будешь попустительствовать своему полному ограблению.
Поэтому N через секретаря передал Константину требование вернуть причитающиеся ему двести с чем-то тысяч долларов не позднее чем через две недели. В противном случае к нему будут применены самые строгие санкции. В случае каких-либо необдуманных поступков, на которые отважится должник, истец оставляет за собой право на адекватный ответ. Деньги должны быть переданы не позднее 22 часов вышеуказанного дня.
Шанс быть обнаруженным с простреленной в двух местах головой был настолько велик, что Константин тут же кинулся исполнять приказание. Ведь в банковских кругах N был известен как человек слова и дела. И не было случая, чтобы данное им кому бы то ни было обещание осталось невыполненным.
Обзвонив всех более удачливых, чем он, в бизнесе друзей, Константин понял, что все без исключения относятся к нему, как к покойнику. А одалживать деньги покойникам в их среде было не принято.
Тогда он срочно, по бросовым ценам, распродал все, что было возможно. Получилось сто с небольшим тысяч. Рассчитывать на что-либо еще было бессмысленно. Поэтому Константин решился на побег.
Через день появились двое посредников, которые решили поинтересоваться, каким образом и для каких целей в компьютер авиакомпании «Люфтганза» просочились имена Константина, его жены и сына, за которыми забронировано три места на завтрашний четырнадцатичасовой рейс Москва – Нью – Йорк. Посредники избили незадачливого беглеца так, чтобы последствия побоев не мешали ему заниматься добыванием денег для истца. И сообщили, что поскольку ответчик попытался нарушить установленные правила игры, то с завтрашнего дня его ставят на счетчик, то есть за каждый день к общей сумме долга будет приплюсовываться определенный процент.
Это был явный произвол, свойственный беспринципным, придерживающимся воровского обычая людям, для которых издевательство над беззащитной жертвой является своеобразной формой самоутверждения; им ничего не стоит убить невиновного человека, даже если этот человек из кожи вон лезет, лишь бы вернуть долг чести…
Все это Константин хотел сказать по телефону господину N. Хотел объяснить ситуацию с тем, чтобы сразу отдать половину, а остальное потом – вскоре, как только снова станет на ноги… Однако секретарь сухо ответил, что всеми имущественными вопросами относительно счета господина N в неплатежеспособном банке занимается посредник, с представителями которого и надлежит связаться Константину.
Константину стало по-настоящему страшно. Ему было всего лишь двадцать девять лет. Этого было явно недостаточно для того, чтобы относительно спокойно умереть в конце долгой и насыщенной жизни. Константину смертельно хотелось жить, любой ценой, во что бы то ни стало. Поэтому он вспомнил о том, что жена застрахована на сто тысяч. Этого должно было хватить.
Встретился с курировавшими его бандитами и спросил, сколько они возьмут за убийство жены, но такое, чтобы это выглядело как несчастный случай. Но те уже начали играть с ним в кошки-мышки, им уже не так-то и нужны были его деньги, им хотелось от души поглумиться над лохом, поиздеваться вволю. Поэтому, отгоготавшись как следует, назвали цену в восемьдесят тысяч.
Константин сломя голову бросился искать киллера, что не столь уж и простое дело даже в таком криминализированном городе, как Москва. Но ему повезло: нашелся человек, согласившийся выполнить работу за десять тысяч.
Думал ли в это время Константин о жене как о человеке? О том, что она прожила на этом свете еще меньше, чем он? Что она родила ему сына? Что всегда была ласкова, деликатна, пыталась, как могла, приободрить его в трудную минуту, взять на себя часть его хлопот и волнений? Думал ли он о том, что жена ему родная?
Вряд ли, иначе не решился бы на такой шаг. И это вполне естественно, поскольку в нем, еще не сформировавшемся как личность, еще не осознавшем всю меру своей ответственности в этом мире, еще не ставшем мужчиной, изо всех первобытных сил сработал безотчетный инстинкт самосохранения, который полностью выключил в сознании Константина все социальные функции. Ужас смерти гнал его по коридору, заставляя истерично дергать запертые двери и крушить все, что преграждает путь к ложному спасению. Если бы обстоятельства сложились так, что ради его жизни надо было бы пожертвовать жизнью матери, то он не остановился бы и перед этим. Вселенная для Константина разделилась на две разновеликие части: большей частью был сам Константин, меньшей – все остальное, которое было неважным и несущественным…