Русская корлева. Анна Ярославна
Шрифт:
— Забудь обо всем, сочти, что пойдешь обыденно в храм на молебен.
— Удивляюсь тебе, Настена. Как можно не волноваться о том, что случится завтра, — ворчала Анна.
— Завтра исполнится то, к чему вела тебя судьба. Вспомни Берестово, пруд, вечер. Вот и лихоманка пройдет. Батюшке с матушкой поклоны пошли. Они тебя кои годы вели к королевскому венцу.
— И правда, чего это я всполошилась, — успокоилась Анна и присела рядом с Анастасией. — Давай-ка лучше былинную споем про моего дедушку, Владимира Красное Солнышко.
В городе в этот вечер никто не уходил домой. Горожане веселились и пели песни, танцевали, и многие из них провели ночь без сна, толпами бродили по улицам. То были истинные
И наступило время венчания. В часовне замка Генриха и Анну исповедал епископ Готье. Анна не нашла отличия в католической исповеди от православной. Все было так, когда она ходила в собор Святой Софии на покаяние, за отпущением грехов. Знала она, что сам человек не может без Божьей помощи очистить свою душу. Ему важно утвердиться в безмерности милосердия Бога. Так утверждал митрополит Михаил в Киеве, и то же самое говорил епископ Готье в Реймсе, исповедуя Анну. Княжна, как ей показалось, очистилась от грехов. Она в них покаялась, но и сама не ведала, грехи ли это. И все-таки Анна скрыла то, что была любима и сама любила и наслаждалась близостью с любимым. Считала Анна, что об этом грехе нет нужды знать католическим священникам, ибо на Руси она за свою любовь к Яну Вышате, за свои вожделения покаялась многажды.
После исповеди невесту одели в белое шелковое подвенечное платье византийского покроя, кое она привезла из родительского дома, надели и многие драгоценные украшения, заплели косу и хотели было подрумянить лицо, чтобы скрасить бледность, но Анна не позволила того мамкам-нянькам. У крыльца замка Анну ждала колесница, запряженная шестеркой белых лошадей. По воле Анны позади нее сидели Анастасия и Пьер, коих она попросила быть посажеными матушкой и батюшкой. Король Генрих ехал за колесницей верхом на своем белом скакуне. Его сопровождали придворные вельможи, многие вассалы и два отряда воинов — французов и россов. За русскими воинами бежала толпа подростков, мальчишек, были среди них и молодые мужи. Они не могли налюбоваться на славянских витязей.
Площадь перед собором уже заполнили горожане, оставив лишь проезд для свадебного кортежа. Они бросали под ноги коней и в колесницу цветы и кричали: «Виват! Виват!» Но вот и паперть собора. Бержерон помог Анне сойти с колесницы, вместе с Анастасией взяли ее под руки и повели в собор. Король спешился и в сопровождении каноника-канцлера Анри д’Итсона и епископа Готье направился следом за невестой. В соборе Готье подвел короля к Анне, и они вместе прошли к алтарю. В храме было сумрачно, потому как солнечный свет мало проникал в него. Анна вспомнила киевские храмы, светлые и просторные. Алтарь выглядел скупо.
Справа и слева от него высились статуи Девы Марии и Иисуса Христа. Песнопения в храме пока не было, лишь тихо звучала музыка. Архиепископ Гюи читал молитвы. Он был стар, но его глаза смотрели ясно, молодо. Окинув взором Анну, он подумал, что с нею король обретет покой и счастье. Когда же Гюи подошел совсем близко к жениху и невесте, то почувствовал нечто необыкновенное: от Анны шло тепло, и оно не только согревало, но и поднимало дух, возносило душу. Он подумал, что от славянки исходит божественная сила и поверил, что оправдаются династические надежды короля Франции и у него появятся сыновья. Династии Капетингов здравствовать! Архиепископ Гюи тому возрадовался приступил к исполнению обряда венчания. Вознеся в молитве хвалу Господу Богу и Деве Марии, он спросил жениха и невесту, хотят ли они соединиться узами супружества, по доброй ли воле пришли к алтарю. Анна и Генрих отвечали
— Над нами Божья воля, и мы покорны ей.
Тогда на золотом блюде были поданы обручальные перстни. И перстень для короля Генриха был из сокровищницы Ярослава Мудрого, а для Анны — из Корсуни, купленный там Пьером Бержероном. Жениху и невесте перстни пришлись впору. И это было хорошим знаком: они не спадут с их рук, пока в жилах течет кровь.
Анна улыбалась Генриху, когда он надевал ей перстень. Она почувствовала, что с нее спали некие путы, в душе, в груди была легкость. Генрих заметил перемену в супруге. Теперь уж она была его супругой пред Богом и людьми. И он вздохнул с облегчением, зная, что между ним и Анной уже нет никаких рвов или холмов. Он может прижать ее к груди, поцеловать в жаркие губы. И Генрих прошептал:
— Моя королева.
— Спасибо, мой государь, — ответила Анна.
Завершив обряд венчания, архиепископ Гюи, теперь уже с помощью каноника-канцлера Анри и епископа Готье, исполнил обряд миропомазания Анны на королевство, и духовный пастырь короля Анри д’Итсон возложил на голову Анны королевскую корону. Архиепископ Гюи прочитал Анне краткие наставления.
В какие-то мгновения Анна воспринимала действа священнослужителей, находясь в нахлынувшем на нее полутуманном состоянии духа. Ей показалось, что все это происходит с каким-то другим человеком. Будто она вновь склонилась над берестовским прудом с живым родником и ее судьбоносная подруга Настена показывала ей в глубине ту Анну, которая стояла перед алтарем в сверкающей короне. Но обряд завершился, сознание у королевы прояснилось, и она посмотрела на Анастасию. Их взоры встретились, и на лицах сверкнули мало кому понятные легкие улыбки. Анастасия поняла Анну как должно: все эти годы с далекой отроческой поры княжна верила в предсказание и пришла к алтарю Реймского собора без страха и с ясными желаниями, осознавая свое назначение.
Молодожены вышли из собора на площадь под несмолкаемый гул многотысячной толпы. Она ликовала искренне. Горожане уже полюбили «свою» королеву и провожали ее до самого замка. Она вместе с Генрихом стояла в карете, и оба они, подняв руки, приветствовали своих подданных. А после того как король увел Анну в замок, началось всеобщее веселье. И три дня в богатом Реймсе продолжались пиры, гулянья. Подданные короля Генриха пели, танцевали, утешались вином. А на дворе королевского замка устраивались рыцарские ристалища. Однако король и королева побыли среди пирующих совсем немного. Близко в полуночи вельможи проводили их в спальню. И они уединились, дабы провести первую супружескую ночь.
Эта ночь и все, что в ней должно было произойти, были не менее, а может быть, более важными, чем само венчание. И она прошла так, как жаждали того новобрачные. Они не ощущали стеснительности, а выполняли свой «долг» так же просто, как если бы делили ложе много лет. К одному Анна проявила истинное любопытство — к шрамам от ран на теле Генриха. Они были на груди и на руках, на боках и на ногах. Лишь спина короля оставалась чистой.
— Господи, Генрих, я вижу, что ты никогда не показывал своей спины врагам! — воскликнула Анна. — Ты — великий воин!
— Ну полно. Просто мне некому было показывать спину. Я видел пред собой только спины врагов. Так уж случалось…
Утром ни у Генриха, ни у Анны не было ни разочарования, ни горечи от минувшей ночи. Было лишь торжество Генриха, показавшего немалую чадородную силу. Он был ненасытен. Не засыпала всю ночь и в Анне жажда близости. Она отдалась супругу без угрызений совести за утраченное целомудрие. И Генрих не упрекнул ее в том, даже не спросил, как сие случилось. Он положился на житейскую мудрость о том, что истинная любовь умеет понимать многое и не мучает себя ревностью за минувшее.