Русская корлева. Анна Ярославна
Шрифт:
— Ты будешь со мною рядом и лучше меня угадаешь ее душевное начало. Потому на тебя вся надежда. А меня пока что-то пугает. Гудит что-то в груди.
— Нельзя мне стоять между вами, Ярославна. И ее тайных помыслов я не могу тебе открыть. Вот и в прошлом году всевышние силы поведали мне тайну, коя касалась тебя, а я носила ее и маялась.
— Зачем было маяться? Открыла бы ее мне. Я готова на тебя обидеться.
— Не надо на меня обижаться, Ярославна. Тогда нельзя было раскрыть сию тайну. Чревато было. И потому я сама выплакала горе, кое досталось бы тебе. Горюшко велико. А ты ведь тогда Филиппком какой месяц затяжелела.
— Это
— В то самое время. Теперь, моя королева, ты выслушаешь меня умиротвореннее, и мы с тобой поплачем. А завтра увидишься с новой матушкой и не будешь считать себя осиротевшей. Что уж говорить, всем нам уготован исход…
Анна все поняла, и боль сильно уколола ее в сердце. Она закрыла глаза, и перед ней возник образ матушки. Она лежала в домовине, и над нею, склонившись, стоял батюшка.
— Настена, неужели это моя родимая?! — воскликнула Анна и выдохнула роковое слово: — Да в чем же грешна она, что так рано скончалась?!
— Не грешна она, не грешна, да источились в ней соки жизни. И святостью она освящена, церковь ее не забудет. А преставилась она в четвертый день октября прошлого года. — Анастасия обняла Анну и говорила, говорила. — Ушла она спокойно, с чистой совестью и детям своим завещала жить в мире и любви. И батюшке она пожелала жить долго. А упокоили ее в Новгороде, в Святой Софии. Так сама небожительница попросила.
Анна молчала и долго кусала губы, сдерживая рыдания. И все-таки не справилась с болью утраты, излила горе.
— Господи, на кого же ты нас покинула! — воскликнула Анна и зарыдала.
Анастасия приникла к плечу Анны и тоже заплакала, ничем другим не досаждая королеве. И прошло достаточно много времени, чтобы после пролитых слез наступило облегчение и Анна сумела перевести дух, провести ладонями по лицу, стирая слезы.
— В церковь бы ныне, Настенушка, в нашем храме помолиться бы, — слабо проговорила Анна и, обняв Анастасию, прижалась к ней.
— Верно речешь, да не дано нам, голубушка, сие, далеко святые купола россиянские. Вот как вернемся в Париж, отслужим панихиду в храме Святого Дионисия. Он ведь твой с Генрихом покровитель.
— Ты говоришь, четвертого октября матушка преставилась? Теперь я вспомнила: меня что-то беспокоило и я места себе не находила. И я хотела тебя спросить, с чего бы это быть моему смятению. Но ты, как рыба в реке, все ускользала от меня.
— Да так и было, Ярославна, как безмолвная рыба. А что мне оставалось делать? Бросить на тонкий лед твоего смятения тяжелый камень?
— Спасибо, славная моя судьбоносица. Тогда я и впрямь теряла бы голову от горя.
Наговорившись, наплакавшись, две неразлучные россиянки наконец уснули. И Всевышний был к ним милостив: они спали без кошмаров.
На другой день около полудня перед путниками появился замок Моневилль с большим посадом вокруг. На дороге было оживленно. Одни путники ехали и шли в сторону замка, другие — от него. Похоже, в посаде был торговый день. Вскоре воины на сторожевой башне заметили кортеж королевы, и спустя какую-то минуту ворота замка распахнулись, из них выехал небольшой отряд вооруженных воинов и направился к королевскому кортежу. Приблизившись на расстояние полета двух стрел, отряд остановился, от него отделился лишь один всадник. Он поскакал навстречу графу Госселену, ехавшему впереди, и крикнул:
— Стойте! Кто такие?
— Я камергер королевы Анны, граф Госселен.
— Мы приветствуем вас, — сказал рыцарь, приблизившись к графу.
Кортеж въехал в посад. На улице, ведущей к замку, уже собралось множество людей. Посад оказался большим, похожим на город. Но жилища в нем большей частью были убогими. Да и моневилльцы, что стояли на обочинах дороги, выглядели бедно, и лица их не отличались здоровым цветом. Так показалось Анне и Анастасии, кои пристально смотрели вокруг. И увиденного ими было достаточно, чтобы сказать, что в маленьком герцогстве Моневилль нет достатка и у его владелицы. Однако сам замок поразил гостей мощью и величием. Он был окружен двумя крепостными стенами. Теперь Анна знала, что так строили замки лишь во времена Карла Великого, когда его вассалы и сеньоры были богатыми и могли позволить себе возводить столь мощные крепости. Внутренний двор замка был вымощен булыжником, проросшим гусиной травкой. Время оказалось не властно над замком, и он выглядел прочным и красивым, с неким суровым обликом воина.
Обитателей замка уже известили о прибытии гостей из Парижа, и они высыпали на двор, выстроился отряд вооруженных воинов, в коем насчитывалось не более ста человек.
Многие из них были в латах. Встречал Анну герцог Роберт. Анна увидела его во второй раз. Тогда в Дижоне он показался ей мрачным человеком. Теперь она порадовалась, что ошиблась. Темно-карие глаза его светились приветливо, и он был по-рыцарски вежлив. Правда, в первые мгновения встречи герцог Роберт даже растерялся, ведь дижонское примирение год назад уже выветрилось под постоянным сквозняком сурового материнского ветра, и он не знал, как ему вести себя с супругой ненавистного брата. Но она же была и королевой Франции, к тому же красивой и величественной, как греческая богиня. «Господи, как она прекрасна!» — воскликнул в душе герцог и повел себя, как должно вести рыцарю перед дамой. Он поспешил к карете, помог Анне сойти, склонился к ее руке и поцеловал.
— В замке Моневилль рады приезду королевы Франции, — сказал он и поклонился еще раз.
Анна была довольна таким приемом, но добилась большего, когда шагнула к Роберту, взяла его за плечи и по русскому обычаю трижды поцеловала в щеки.
— Так уж на Руси принято, — проговорила она. — Ты наш желанный брат.
Герцог Роберт был поражен поведением Анны и вновь растерялся. У него в последние годы совсем не было встреч с женщинами. Но ему было приятно такое проявление родственных чувств. Он вспомнил, однако, что ему нужно представить своих придворных: трех баронов и четырех виконтов и двух дам — жен барона и виконта. На поклоны вельмож и дам королева ответила поклоном и сказала:
— Я рада с вами познакомиться. — И представила своих спутников.
Потом Анна повела Роберта к строю своих гридней, одетых в белые кафтаны. Герцог смотрел на воинов королевы с восхищением и завистью. Такой мощи и стати он не видел никогда.
— Как я помню, моя королева, они были с тобой в Дижоне. Но тогда они мне не запомнились, — заметил герцог.
— Ты был взволнован, славный Роберт, — ответила королева.
Судьбе будет угодно, чтобы Роберт и его воины в недалеком будущем сразили трех русичей в скоротечной схватке. Но и сам герцог падет от руки одного из витязей, на коих так жадно смотрел. Анна заметила состояние герцога и сказала: