Русская корлева. Анна Ярославна
Шрифт:
— Ваше преосвященство, воля ваша, но младенец-то десь при чем? — спросил Анри д’Итсон.
— Все взаимовытекающе. Все в руках Господних, — неопределенно ответил Гелен Бертран.
Он не стал посвящать Анри и Готье в то, что папа римский Лев Девятый обещал прислать в Париж летом кардинала Стефана, германца из графов Гешберг, но потребовал молчания об их встрече и разговоре.
— Не вселяйте пока смуту в душу короля и королевы.
— Мы исполним вашу волю, ваше преосвященство, — ответил епископ Готье, и они покинули храм, недовольные
Прошло немало дней с той встречи, и епископ Готье и каноник Анри забыли о ней. Они же не знали, что делать. Им нужно было подумать о том, как вести себя дальше, потому как вопрос, который в следующую минуту задаст им король, вовсе поставит их в тупик и толкнет на ложь. А они этого не хотели. Святые отцы уважали своего короля и всегда стремились быть с ним заодно. Они вознесли молитву к Спасителю. И он внял им. В тот миг, когда молчание затянулось до предела, в трапезной, где принял их король, появился камергер Матье Оксуа и доложил:
— Мой государь, к тебе пожаловал коннетабль граф Гоше де Шатийон. Сказал, что у него безотлагательное дело.
Похоже, король ждал своего главнокомандующего.
— Подумайте тут, как нам быть, а я скоро вернусь, — обратился он к святым отцам и покинул трапезную.
Епископ и каноник вздохнули с облегчением.
— Милосердный Спаситель, ты внял нашей просьбе. Я помолюсь тебе сегодня! — воскликнул Анри д’Итсон.
— Помолимся, брат мой, коль совесть будет чиста, — отозвался Готье. — У нас с тобой нет выбора: я освобождаю себя от слова, данного примасу. Сам подумай, ежели мы не расскажем королю о встрече с Бертраном и его предупреждении, нас ждет опала. Того я ни себе, ни тебе не желаю.
— Я в согласии с тобой, брат мой, мы не должны добиваться гнева короля. Он у нас один навсегда, а примасы приходят и уходят.
Епископ и каноник знали, что подставляют Бертрана под удар. Однако сочли, что он не имел права скрывать что-либо угрожающее королевской семье. Примас Гелен Бертран встал на престол французской церкви с помощью германского императора Генриха Третьего и потому, считали епископ и каноник, он прежде всего служил императору, а уж потом французскому королю.
У Готье и Анри оказалось достаточно времени подумать о том, чтобы не ступить на путь обмана и измены королю. И когда после беседы с коннетаблем Генрих вернулся в трапезную, Готье взял на себя смелость рассказать о происках примаса Бертрана:
— Мой государь, ты прогневаешься на нас за ту правду, кою мы откроем тебе с опозданием. Гневайся, но помилуй.
Генрих не казнил виновных и не подвергал гонению, если они честно признавались. Он был милосердный католик.
— Говорите, — повелел король. — Не затрудняйте ни себе, ни мне жизнь. Ведь вы всегда были честными.
И епископ покаялся в том, что они с Анри ходили к примасу и вели разговор о крещении наследника престола.
— Он же сказал нам, что, пока не прибудет в Париж кардинал папы римского
— Не знаю такого кардинала! — гневно крикнул король. — Велю в Париж не допускать!
— Мой государь, — продолжал Готье, — кардинал Стефан из рода графов Гешберг Баварских, и он, как мне известно, племянник германского императора.
— Двойной заслон поставлю на его пути! И не пущу не только в Париж, но и в Орлеан и в Реймс! Или Филипп не мой сын, что я не могу крестить его в должное время?!
— Государь, не связывайся со Стефаном, не надо заслонов, — взмолился каноник Анри. — Сие чревато ссорой с германским императором и папой римским.
— Пресвятая Дева Мария! — воскликнул Генрих. — Так посоветуйте, что делать?
Епископ Готье посветлел лицом. Ему показалось, что он нашел выход из трудного положения:
— Мы сделаем все мирно, сын мой. Сам Всевышний подсказал, что надо сотворить крещение младенца в день Филиппа Никомедийского. Право крестить нареченного Филиппом в сей день мы получаем от Господа Бога. Святая церковь отмечает праздник семнадцатого августа, и нас никто упрекнет в нарушении законов.
— Это лучший выход из трудного положения, государь, — подтвердил слова епископа Анри д’Итсон.
Генрих не сразу ответил, что принимает совет. Он ходил по трапезной и думал об императоре, о папе и кардинале. Все трое были в родстве, мощной стеной стояли вокруг Франции. И Генрих понял, что ради блага своего народа он не должен вступать во вражду с этими сильными мира сего. Ответил святым отцам миролюбиво:
— Я вами недоволен, но прощаю. О праздновании дня Филиппа Никомедийского скажу королеве. Как она отзовется, так тому и быть. Ждите моего слова. — И Генрих ушел в покои королевы.
Анна была в своей спальне и кормила грудью сына. Она не прекратила важного занятия и тогда, когда пришел король. Он уже привык к этому, хотя согласился с Анной не тотчас, когда она отказалась взять кормилицу. Он в то время напомнил ей:
— У нас не принято, чтобы королевы, герцогини или графини кормили детей своей грудью.
— Мне это ведомо, — ответила в ту пору Анна. — Но ни одна кормилица не даст дитяти молока лучше, чем материнское. Ты уж прости меня, государь, за желание, которое я усвоила с детства.
Теперь Генрих был согласен с Анной, потому как Филипп рос рыцарем. Генриху не хотелось в сей миг сообщать Анне неприятные вести. И он тут же решил, что скажет только о совете епископа Готье и каноника Анри крестить сына в день Филиппа Никомедийского. Он сел напротив Анны в кресло и любовался, как старательно сын сосет грудь. Но чаще Генрих смотрел на Анну. После родов она расцвела и была в самой яркой поре красоты. От ее лица лишь с трудом отрывался взгляд. Анна чувствовала это и, глядя на Генриха, улыбалась ему. Пребывая близ Анны, король забывал все свои земные заботы, он словно с головой окунался в светлый и теплый источник и выходил из него с чистой младенческой душой.