Русская корлева. Анна Ярославна
Шрифт:
— Да, я помню, что шавальжу утвердил мой дед Гуго Капет. Он был тоже мудрый и чем-то похож на твоего батюшку.
— Спасибо, но мы о них поговорим потом. Дальше у тебя идет закон фармарьяша — брачный побор в пользу короля и вельмож. Вовсе несправедливый закон. На Руси подобного нет. Скажи мне, за что молодые семьи должны платить сеньору и королю такие большие деньги? Молодым надо помогать, чтобы на ноги встали, а там уж и облагать их…
— И верно, моя королева, побор несправедлив. К тому же в королевскую казну эти поборы не попадают.
— Несправедлива и менморта — посмертный побор с наследства. Кроме того, вилланы лишаются лучшей головы скота. А ежели она единственная?
Король и тут согласился с Анной, подумав при этом, как милосердны законы Ярослава Мудрого. Но Анне ничего о том не сказал.
Она продолжала:
— Но самое тяжелое бремя несет твой народ от произвольной тальи в пользу сеньоров и по их вольному усмотрению. Как можно было допустить такое жестокое ущемление народа? Талья разоряет крестьянина и горожанина. Сеньора ничто не сдерживает. Он имеет право отобрать у подданного последнюю животину, птицу, лошадь, выгнать из жилища. Полный произвол одних и никаких прав защиты у других.
— Господи, я это давно знаю и маюсь, не в силах ничего поделать, — признался Генрих.
Анна говорила горькую правду. Сеньоры жестоко обирали своих вилланов, горожан, особенно когда затевали войны с соседями. Тут им не было предела в алчности. Они отбирали скот, зерно, деньги, имущество — все вроде бы во благо победы над ненавистным врагом.
— А как поступил бы в таком случае твой батюшка? — спросил Генрих. — Ведь это не так легко — отобрать права у вельмож.
— Того не могу сказать, как бы он поступил. Но мне известно другое. Мой батюшка просто не дал нашим вельможам такой воли. И великий князь строго следит за тем, чтобы никаких произвольных поборов не было.
— Ваша страна велика. Как может государь все видеть, знать и пресекать вольности сильных?
— Тут мы переняли многое у Византии. И потому батюшка все видит, знает и пресекает. На Руси по всем землям есть служилые люди — великокняжеские наместники. И служат они государю исправно, ибо знают, что великий князь сурово наказывает за нарушение законов и мздоимство. Из земель могут пожаловаться великому князю, и он судит нарушителей законов, лишает их имущества.
— Я только удивляюсь мудрости Ярослава. А что же мне делать, если сеньоры полные властители в своих герцогствах и графствах?
— Мой государь, тут один совет: добиваться полноты королевской власти, как в Византии. А вот как это сделать, надо держать совет со всей державой. И силу надо иметь королю большую, чтобы приводить нарушителей законов в чувство… А по-другому и не ведаю как.
— То-то и оно, моя славная королева. Нужно ломать силой, — с горечью признался король.
Беседа Генриха и Анны на том закончилась. Они молча постояли на берегу Сены и вернулись во дворец. В голове у короля не было никаких мыслей. Анна думала о своем сыне. При общем согласии Генрих и Анна назвали первенца Филиппом, любящим коней. Анна была довольна, помня, что сие имя родилось на Руси. Только она в этом была не очень уверена, может быть, оно было греческим, но ей нравилось его благозвучие, мягкость — Филиппушка. Сынок поднимался крепышом, подвижным и не крикливым. Он уже держал головку. По примеру Анастасии, как и задумала ранее, Анна не отдала его кормилице, как это было принято в семьях вельмож, кормила своим материнским молоком, коего было достаточно, чтобы поднять богатыря. А пока Филиппушка сосал грудь, Анна говорила с ним на родном языке, напевала ему песни, кои любила петь вечерней порой, сидя где-нибудь на крутом берегу Днепра:
Высота небесная!Под эти песни Филиппок засыпал, а Анна, с нежностью глядя на сына, думала о его судьбе и еще о том, что пора свершить над ним таинство крещения. И как-то она сказала о том Генриху:
— Мой государь, нам надо позаботиться о крещении сына.
— Я ждал твоего слова, моя королева, а за мною дело не встанет. Вот позову каноника Анри и епископа Готье, велю им все приготовить в храме Святого Дионисия.
— Так и поступи, мой государь, во благо сына, не откладывая. Однако ты ничего не заметил в поведении епископа Готье и каноника Анри? Что-то чуждое в них появилось.
— Ты в том уверена?
— Ну да мой, государь. За минувший месяц я им говорила о крещении наследника престола. Они же не проявили рвения.
— Я их позову во дворец и во всем разберусь, — заверил Генрих Анну.
Через день Генрих вызвал Готье и Анри из храма Святого Дионисия во дворец. Они пришли вскоре после окончания дневной службы. И Генрих сей же миг заметил, что ведут они себя довольно странно. Едва он сказал: «Святые отцы, пришло время крестить наследника престола», — как каноник-канцлер Анри стал уговаривать короля повременить с обрядом:
— Сын мой, государь, нужно ли так торопиться с крещением? Младенцу нужно окрепнуть. Вот придет благодатная осень…
— Не вижу надобности ждать осени. И куда ты клонишь речь, мой канцлер? — перебил Генрих Анри д’Итсона. — Испокон веку младенцев крестят в два-три месяца.
— Да, сир, но твой сын не просто младенец, а наследник престола, будущий король Франции. И каноник Анри сказал свое в согласии с Господом Богом, — заметил епископ Готье.
Анри д’Итсон с печальным видом покачал головой. Он знал истинную причину, из-за которой ему и Готье нужно было убедить короля не спешить с крещением. Однако сказать о том, что мешало свершению обряда, они не могли, потому как дали обет молчания.
Еще зимой, вскоре после рождения Филиппа, каноника Анри и епископа Готье вызвал к себе примас [26] французской церкви Гелен Бертран. Он принял их в алтаре храма Святого Дионисия перед началом мессы.
— Святые отцы, — начал примас, — я радуюсь вместе с королем и с вами оттого, что у Франции появился наследный принц. Хвала достойной славянке, что она исполнила свой супружеский долг. Но я должен предупредить вас о том, что короля ждут неприятности, и не только из-за того, что у него появился наследник, а прежде всего потому, что он женился на женщине чуждой нам веры. Да, она христианка, но не католичка.
26
Примас — титул главнейшего епископа в католической церкви, а также лицо, носящее этот титул.
Сказанное примасом прозвучало для епископа и каноника как гром среди ясного неба. Епископ, однако, нашел в себе силы спросить:
— Преподобный святой отец, но разве этот брачный союз не благословил папа римский? Я помню, что благословение было в ту пору, когда королева Анна прикоснулась к католичеству. Ее радением обретены мощи святого Климента. Церковь сие тоже должна помнить.
— К сожалению, ничего не могу сказать. Но вскоре все станет известно. И по этой причине найдите какие угодно мотивы перенести крещение принца на осень.