Русская корлева. Анна Ярославна
Шрифт:
— Как раз ко времени пришли, — сказала Анна.
Анастасия лишь едва заметно улыбнулась, дав понять Анне, что тут, в покое Констанции, все идет своим путем.
Вдова уже справилась со своим благодатным очищением, утерла слезы. Роберт встал у окна, и на его лице уже не было видно следов слабости.
Анна и Анастасия развернули льняное полотно и поднесли отливающую золотым блеском соболью шубу, крытую серебристой парчой.
— Матушка-королева, прими подарки от Российской земли и от моего батюшки великого князя Ярослава Мудрого.
Анна положила шубу на кресло, в коем сидела, и придвинула его к Констанции,
— Да во веки веков не подними ты его на ближнего своего, — проговорила Анна.
— Спасибо, королева, я запомню твой наказ, — ответил герцог.
Однако память у него оказалась короткой, и пройдет не так уж много времени, как Роберт забудет об этом наказе.
На сей раз ни холода, ни отчуждения не осталось в душах Констанции и Роберта к парижской гостье, к российской княгине. Поблагодарив еще раз Анну, Роберт поспешил вниз, чтобы распорядиться о трапезе. В старинном замке все пришло в движение. Анастасия по просьбе Анны позвала в покой Констанции графа Госселена, каноника-канцлера Анри д’Итсона, и завязался оживленный разговор. Констанция расспрашивала каноника и графа о том, как удалось найти мощи святого Климента, а Анну — о великой Руси. Беседа была долгой, пока вновь не появился герцог Роберт и не пригласил всех на трапезу. Он взял под руку мать и повел ее вниз. Но Анна тоже хотела получить эту честь, и они повели Констанцию вместе. В трапезной к приходу гостей многое преобразилось. Столы были покрыты льняным полотном с узорами, на столах стояла серебряная посуда, лежали серебряные приборы. Скамьи были застелены серебристым сукном. За трапезой все выпили бургундского вина и просидели в беседе до вечера.
А вечером, когда Констанция укладывалась спать, Анна завела разговор о своем сыне. Она чувствовала, что это тот самый час, когда Констанция будет милосердна и к внуку Филиппу.
— Матушка, теперь тебе ведомо, что ты бабушка и у тебя растет внучек-богатырь, — начала Анна.
— Да, я не впервые сегодня услышала о том, что у Генриха появился сын. Вскоре после твоих родов я узнала о том, что теперь бабушка. Но тогда я не порадовалась вести, — как-то смущенно ответила Констанция.
— Не будем ворошить былое, — заметила Анна. — Мы назвали его Филиппом и надеемся, что ты полюбишь своего внука, как только увидишь его. Его нельзя не полюбить. Это прелестный малыш.
— Да, я хочу его увидеть, и как можно скорее, — торопливо отозвалась Констанция и выдохнула то, что мешало ей чистосердечно, открыто смотреть в глаза Анны: — Я должна повиниться пред тобой, доченька. Нечистая сила меня попутала, и я воспротивилась крещению своего внука. Теперь я страдаю. И я бы все исправила, но не знаю, как это сделать. На днях из Рима в Париж должен прибыть кардинал с запрещением папы римского. Как все плохо…
Выслушав откровения Констанции, Анна порадовалась: теперь все можно исправить. Стоит только подумать, как это лучше сделать.
— Матушка, я понимаю тебя, что это плохо для всех нас. Но не надо отчаиваться.
— Господи, но подскажи, светлая головушка, что нам
— Так ты, матушка, пошли в Париж Роберта со своим наказом кардиналу снять с маленького принца опалу.
— Боюсь, кардинал не услышит мой глас. Ведь он выполняет волю не только папы римского, но и самого императора германского, — призналась мать Генриха.
Женщины помолчали. Потом Анна тихо сказала:
— Нам бы только до семнадцатого августа дожить без кардинала.
— Почему до семнадцатого августа?
Анна не побоялась выдать дворцовую тайну и пояснила:
— Мы решили крестить сына в день святого Филиппа Никомедийского. Служители церкви говорят, что это для нашего сына самый счастливый день в году.
— Ты меня успокоила, доченька. К тому дню я постараюсь сделать все, чтобы мои происки не оказались роковыми. Я успею навестить самого императора Генриха Миролюбивого.
— Спасибо, матушка. Я буду за тебя молиться. И мы позовем тебя в Париж на торжество крещения внука. С низким поклоном мы просим не отказать нам.
— Даст Бог здоровья, и я приеду.
Анна благословила Констанцию на сон грядущий и покинула спальню.
А на другой день королева Анна устроила для жителей Моневилля общую трапезу на дворе замка. Она дала Анастасии денег, велела ей с Анастасом закупить все продукты и вина и накрыть столы. Когда-то в замке случались такие трапезы, но о них помнили лишь старожилы. Всем прочим моневилльцам это было в новинку, и к полудню во дворе замка стало тесно. Но вскоре все расположились за столами, благо, биться за место не следовало, скамей не было, угощались стоя. В разгар трапезы к гостям вышли Констанция и Анна. Держась за руки, они обошли столы, всем, кто стоял возле них, сказали добрые слова. Вслед им неслись восторженные крики моневилльцев.
Покидая замок, Анна расставалась с Констанцией как с родимой матерью. Она верила, что всякая вражда между ними прекращена. Анна звала Роберта и его мать в Париж.
— Зачем вам жить в такой глуши, ежели есть место в королевском дворце. А пожелаете, мы построим вам палаты в любом месте Парижа.
— Полно, доченька, мне тут и умирать, — отказалась Констанция. — А Роберт волен выбирать.
Перед тем как расстаться с матерью Генриха, Анна отважилась задать вопрос, который давно мучил ее. Он был щепетильным, и Анна боялась, что окажется в неловком положении. Но без ответа на него Анна сомневалась в праведности посещения Моневилля и всего того, чего она достигла здесь. Вопрос этот был простой. Ей хотелось узнать, любила ли Констанция своего супруга, короля Роберта. Если Констанция ответит, что любила, всему случившемуся здесь будет одна цена, а ежели нет — другая.
Обойдя столы, где шла трапеза моневилльцев, Констанция повела Анну на птичий двор — показать ей ферму фламандских каплунов. Они были вдвоем, и Анна дерзнула задать Констанции мучивший ее вопрос:
— Матушка, ты меня прости, но я должна спросить: вы любили друг друга с отцом ваших сыновей? Роберт вам был любезен?
Констанция остановилась, посмотрела на Анну, прищурив глаза:
— Я ждала этого вопроса, россиянка. Не знаю, по каким заповедям живут ваши великие князья. У нас все проще: я была королевой при короле и никакого значения не имело мое «любила» или «не любила». Меня осудили справедливо. Вот и все, если хочешь, россиянка.