Русская красавица. Антология смерти
Шрифт:
– Пойдём, посторожишь! – приглашает она громогласно, что на самом деле значит – пойдём, подержишь сумочку, а потом постоим, покурим, очередными сплетнями поделимся.
Сонечка в туалет ходит одна, но зато на каждом перекуре пропадает часами и довольно громко, не стесняясь распахнутой над нами форточки Вредактора, делится очередными своими удачами и промахами.
Сонечка и вправду страшная развратница. У них с Нинелькой сложились похожие судьбы. Обе рано и неудачно выскочили замуж. Возможно, они потому друг друга и не терпели, что к одним и тем же вещам относились
– И у мужчин, и у женщин, и у старых и у молоденьких совсем, – горделиво признавалась она, и всем нам становилось понятно, что Сонечка действительно сильно «не в себе». – Жизнь – штука непредсказуемая, – оправдывалась она. – Пока даёт, надо брать от неё всё… Вот я во времена замужества так не думала, и зачахла совсем. А теперь – расцветаю.
В этом смысле Сонечка меня никогда не понимала, и негодовала от моей политики отношений с клиентами.
– Ты просто крутишь динамо! – возмущалась она, – Улыбаешься, вертишься… Люди рассчитывают!
Сама Сонечка пустых надежд клиентам не даёт никогда, считая это признаком дурного тона. Все поданные ею знаки многообещающи, и она по-царски щедро выполняет свои обещания.
– Не даю я никаких поводов, – отбрыкивалась от Соничкиных обвинений я, – Совместное распитие спиртных напитков вовсе ничего не обозначает. Да если хочешь знать, большинству мужиков возможность поплакаться в жилетку значительно нужнее. Секс-партнёрами современные обеспеченные мужчины уже пресытились. У них теперь дефецит задушевных разговоров и искренних отношений. И тут такая появляюсь я! – так я говорила обычно, когда переставала уже оправдываться, а начинала просто кривляться, – Специалист по задушевным разговорам и взаимопониманию… Ну, как тут им, бедненьким, пару статеек у меня не заказать?
– Кошмар! – серьёзно осмысливала происходящее Сонечка, – Марина, ты дружишь за деньги. Это отвратительно! Ты – просто моральная проститутка! – потом добавляла весело, – Ты – моральная, а я – аморальная. Вот так коллективчик! – хохотала она уже громко и от души.
Не знаю уж, кто из нас прав. Наверное, обе. Обе честно спим с теми, с кем хочется. Просто мне хочется далеко не с каждым.
Урывками наслушавшись таких разговоров, Вредактор не может потом уснуть ночами и жалуется на нас своей тщательно выкрашенной под жёлтого цыпленка жене.
Между прочим, несмотря на разносторонность своей аморальности, Сонечка ни разу, слышите, не разу в жизни не покусилась на меня или там, как это называется, на мою девичью честь. В своё время мне было даже немного обидно. Чем я хуже других? Как-то я даже набралась наглости – подошла и спросила.
– Что ты, Маринка, совсем белены объелась, – по-Голлидэевски захохотала тогда моя Сонечка, – Как ты себе это представляешь? Я тебя что,
…«Так мы идём курить, секретница?» – снова приходит мессага от Карпуши, вырывая меня из воспоминаний и рассуждений. От непроизвольных метаний между реальными событиями и постоянно атакующими мизансценами из прошлого, я совсем потерялась и не могу сосредоточиться. Мне нужно сделать что-то важное. Что?
«Сейчас», – отвечаю Карпуше, – «Сейчас иду».
Вспомнив о рукописи, понимаю, что нужно делать, перезваниваю Гарику.
– Как Анюта? Как Лёва? Как вам коньяк мой вчерашний?
Тут же узнаю, что Анечка идёт на поправку, а Лёва не отходит от неё ни на шаг и спит прямо в её палате.
Вот и славненько. Остаток жизни придётся посвятить восстановлению безвинно убиенной рукописи.
– Слушай, или мы сейчас идём, или я уже тут покурю, – теперь уже вслух кричит Карпуша, – Сколько можно ждать!
Некурящая Нинель настораживается. Она не любит нашу с Карпушей дружбу. Как и всем, она не доверяет мне и ждёт подножек.
– Ну, как хочешь, – Карпуша распахивает окно и прикуривает.
– Прекрати немедленно, сейчас всех нас простудишь! – возмущаюсь я, – Иду я, иду!
На самом деле мне немного жаль Вредактора, поэтому откровенное хамство в отношении него я стараюсь не допускать.
Выходим на улицу. Смотрим друг другу в глаза, улыбаемся.
Карпуша – мой самый давний и самый проверенный друг. Проверенный не в том смысле, что не предаст, а в том, что давно известно, где может предать. Практически нигде, если честно. За исключением тех случаев, когда у него, что называется, «срывает крышу». Со Свинтусом, например, вышел как-то совершенно идиотский случай. Не то, чтоб я до сих пор злилась, нет… Но в разведку бы теперь с Карпушей ни за что не пошла. Вообще-то,
мы с Карпушкой росли в соседних подъездах и даже сидели когда-то за одной партой. А потом, в седьмом классе, Карпуша перевел себя в школу для отстающих. Сам. Пошёл, договорился, упросил. И только потом сообщил матери, что нужно перенести документы. В отстающие Карпуша подался не потому, что был дебилом, а потому что таковым стать собирался. По крайней мере, я его поступок комментировала именно так. Он оправдывался (тогда ещё мы старались поддерживать друг у друга хорошее мнение о себе):
– Там нагрузка меньше, а оценки выше. Надоело мне тут пахать…
В школе для отстающих Карпуша окончательно превратился в художника. Уроки напролёт рисуя чудиков на полях тетрадки (она была у него одна для всех предметов), он постепенно развил в себе талант. Позже, он приехал в столицу искать работу. Даже жил у меня, пока не обустроился самостоятельно. Три ночи мы спали в одной постели, под разными одеялами, трепались до утра и, хохоча, обсуждали события прошедшего дня. Ни о каком интиме речи быть не могло. Это был бы инцест. Мы оба это прекрасно понимали. Жаль, что только мы.