Русская литература в оценках, суждениях, спорах: хрестоматия литературно-критических текстов

Есин Андрей Борисович

Наших деток в шумной школеРаздавались голоса,

это английские песни, это тоска британского гения, его плач, его страдальческое предчувствие своего грядущего. Вспомните странные стихи:

Однажды странствуя среди долины дикой…

Это почти буквальное переложение первых трех страниц из странной мистической книги, написанной в прозе, одного древнего английского религиозного сектатора⁷, – но разве это только переложение? В грустной и восторженной музыке этих стихов чувствуется самая душа северного протестантизма, английского ересиарха⁸, безбрежного мистика, с его тупым, мрачным и непреоборимым стремлением и со всем безудержем мистического мечтания. Читая эти странные стихи, вам как бы слышится дух веков реформации⁹, вам понятен становится этот воинственный огнь начинавшегося протестантизма, понятна становится,

наконец, самая история, и не мыслью только, а как будто вы сами там были, прошли мимо вооруженного стана сектантов, пели с ними их гимны, плакали с ними в их мистических восторгах и веровали вместе с ними в то, во что они поверили. Кстати: вот рядом с этим религиозным мистицизмом религиозные же строфы из Корана или «Подражания Корану»: разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корана и меч его, простодушная величавость веры и грозная кровавая сила ее? А вот и древний мир, вот «Египетские ночи», вот эти земные боги, севшие над народом своим богами, уже презирающие гений народный и стремления его, уже не верящие в него более, ставшие впрямь уединенными богами и обезумевшие в отъединении своем, в предсмертной скуке своей и тоске тешащие себя фантастическими зверствами, сладострастием насекомых, сладострастием пауковой самки, съедающей своего самца. Нет, положительно скажу, не было поэта с такою всемирною отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном, а потому и чудесном, потому что нигде ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное, а по-нашему, и пророческое, ибо… ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии, народность в дальнейшем своем развитии, народность нашего будущего, таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески. Ибо что такое сила духа русской народности как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк.

<…> Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, все это славянофильство и западничество¹⁰ наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. Если захотите вникнуть в нашу историю после петровской реформы, вы найдете уже следы и указания этой мысли, этого мечтания моего, если хотите, в характере общения нашего с европейскими племенами, даже в государственной политике нашей. Ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой? Не думаю, чтоб от неумения лишь наших политиков это происходило. О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! Знаю, слишком знаю, что слова мои могут показаться восторженными, преувеличенными и фантастическими. Пусть, но я не раскаиваюсь, что их высказал. Этому надлежало быть высказанным, но особенно теперь, в минуту торжества нашего, в минуту чествования нашего великого гения, эту именно идею в художественной силе своей воплощавшего. Да и высказывалась уже эта мысль не раз, я ничуть не новое говорю. Главное, все это покажется самонадеянным: «Это нам-то, дескать, нашей-то нищей, нашей-то грубой земле такой удел? Это нам-то предназначено в человечестве высказать новое слово?» Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина. Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю «в рабском виде исходил благословляя» Христос¹³. Почему же нам не вместить последнего слова его? Да и сам он не в яслях ли родился? Повторяю: по крайней мере, мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные. В искусстве, по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. Если наша мысль есть фантазия, то с Пушкиным есть, по крайней мере, на чем этой фантазии основаться. Если бы жил он дольше, может быть, явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть, успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь еще смотрят. Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы> может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем.

Примечания

¹ Ж.-Ж. Руссо – французский писатель и философ (1712–1778); в своих произведениях доказывал испорченность цивилизации и ее нравственную несостоятельность и призывал к возврату к природе как естественному состоянию человека.

² Четырнадцать классов – иерархия русского чиновничества, введенная Петром I и сохранившаяся до 1917 г.

³ «Нравственный эмбрион» – так назвал Татьяну Белинский; см, выше, с, 60 и примечание.

⁴ Апофеоза (апофеоз) – здесь: торжество, слава.

⁵ Цитата из стихотворения Пушкина «Стансы».

⁶ Имеется в виду трагедия Пушкина «Каменный гость».

⁷ Имеется в виду английский поэт, философ и религиозный деятель Дж. Беньян. Сектатор – здесь: фанатичный приверженец чего-либо.

⁸ Ересиарх – автор или приверженец ереси – учения, расходящегося с господствующей религией.

⁹ Реформация (иначе – протестантизм, протестантство) – разновидность христианства. Протестанты выступали против многих положений ортодоксального, господствующего направления христианской религии и церкви – католичества.

¹⁰ Славянофильство и западничество – противоположные течения в русской культуре и философской мысли XIX в. Славянофилы выступали за национальную самобытность русской культуры, утверждая особый путь развития России по сравнению с Западом. Западники же считали необходимым приобщение России к европейской культуре и к достижениям цивилизации.

¹¹ Цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева «Эти бедные селенья…».

Творчество Н.В. Гоголя

Произведения Гоголя – от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до поэмы «Мертвые души» – составили целую эпоху в русской литературе. По общему признанию, Гоголь сделал шаг вперед по сравнению с Пушкиным, поэтому в центре внимания критики были прежде всего новаторские черты его творчества. Об этом, в частности, говорит отзыв А. С. Пушкина, приводимый Гоголем в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Для того, чтобы правильно понять характеристику Пушкиным гоголевского таланта, следует учесть, что слово «пошлый» не имело в те времена такого отрицательного эмоционального значения, как теперь, и означало прежде всего «обычный», «заурядный».

Гоголь оставил довольно большое количество высказываний о своем собственном творчестве. Из них следует прежде всего обратить внимание на характеристику замысла «Ревизора» и «Мертвых душ»: и в том и в другом случае Гоголь стремился выйти на уровень очень широких обобщений, отразить «всю Русь».

В статье В. Г. Белинского «О русской повести и повестях г. Гоголя»– следует отметить суждение критика о способности Гоголя создавать типы широкого художественного обобщения при «простоте вымысла» и верности жизни: «Гоголь – поэт, поэт жизни действительной».

Выдающийся русский поэт и критик конца XIX – начала XX вв. И.Ф. Анненский в статье «Художественный идеализм Гоголя» очень точно уловил и передал еще одну характерную черту Гоголя – способность писателя создавать «полноту иллюзии жизни».

Особое внимание критики привлекли комедия Гоголя «Ревизор» и поэма «Мертвые души». «Ревизор» уже в первом представлении был восторженно принят публикой. Современник Гоголя, поэт и критик П.А. Вяземский вспоминал: «Общее внимание зрителей, рукоплескания, задушевный и единогласный хохот, вызов автора – ни в чем не было недостатка». По воспоминанию

А.И. Герцена, «до упаду смеялся» сам Николай I, который, по другим источникам, сказал после представления: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!» Однако сразу же за первым представлением на Гоголя обрушилась реакционная критика, обвиняя писателя в клевете на Россию (Ф.В. Булгарин, Ф.Ф. Вигель), а также в недостатке художественности (О.И. Сенковский). Это заставило Гоголя, во-первых, ввести в пьесу эпиграф («На зеркало неча пенять, коли рожа крива»), а во-вторых, дополнительно разъяснить смысл комедии и свои художественные принципы в произведении «Театральный разъезд после представления новой комедии», в котором следует прежде всего отметить новаторский взгляд Гоголя на завязку пьесы и то высокое значение, которое он придает комедии, смеху.

Поэма «Мертвые души» единодушно признавалась вершинным созданием Гоголя, однако ее смысл понимался критиками по-разному. Так, Белинский делал акцент на социально-критическом пафосе поэмы, что далеко не исчерпывало ее содержания. Гораздо ближе к сущности поэмы подошел критик-славянофил К. С. Аксаков. Он первым понял замысел Гоголя эпически воссоздать русское национальное бытие, дать художественный образ Руси и русского народа. Следует обратить внимание и на то, что в такой трактовке находило объяснение и жанровое определение «Мертвых душ» – поэма.