Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие
Шрифт:
Не так легко разгадать сущность главного героя, этого «нового Диогена», появившегося на русской почве. Вот Овцебык только что буквально свалился на голову своему знакомому Челновскому. Сели обедать. «Василий Петрович налил себе рюмку водки, влил её в рот, подержав несколько секунд за скулою и проглотив её, значительным образом (выделено мною. – Н.К.) взглянул на стоящую перед ним тарелку супу.
– А студеню нет разве? – спросил он хозяина.
– Нет, брат, нету. Не ждали сегодня гостя дорогого, – отвечал Челновский, – и не приготовили.
– Сами могли есть.
– Мы
– Соусники! – прибавил Овцебык. – И гуся нет? – спросил он с ещё большим удивлением, когда подали зразы.
– И гуся нет, – отвечал ему хозяин, улыбаясь своей ласковой улыбкой. – Завтра будет тебе и студень, и гусь, и каша с гусиным салом.
– Завтра – не сегодня».
То ли наивность, то ли бесцеремонность героя всё более будут озадачивать рассказчика при последующих их встречах. Герой бредёт по жизни «на ощупь», ищет ответы у Платона и иных античных мыслителей. Не случайно на страницах рассказа возникает сравнение Богословского, пребывающего в тёмном мире своих философских химер, с Квазимодо Виктора Гюго, горькая судьба которого в какой-то мере объясняется его оторванностью от народа. Это сравнение усиливает трагедийное звучание рассказа.
Окружающих людей Овцебык делит всего лишь на две категории. Первая – это те, с кем он «сходился» и кто ему помогал, устраивая его житейские дела, находя ему работу, которую он тут же бросал и по уважительным причинам, и просто от скуки. Делать он, как выясняется, ничего не умеет, даже налить гостям чаю. Вторая категория – все остальные, которых он обыкновенно называл кратко и ясно «свиньями». Женщин всех считал дурами, дрянью. И вообще – «всё дребедень». Дух отрицания полностью овладел сознанием героя. «Сердце моё не терпит этой цивилизации, этой нобилизации, этой стерворизации!..» – говорит он Челновскому.
Так кому же проповедовать теории о правде, справедливости, равенстве, революции, если все «свиньи»? Монахи его речей не понимают, сближение с раскольниками разочаровывает, и даже с рассказчиком в последнюю встречу беседа не ладилась. Чего не может понять или почувствовать Овцебык? Оказывается, самой сути русской жизни. В этом убеждает четвёртая глава, где описываются воспоминания рассказчика о своём детстве, когда шестилетним ребёнком он сопровождал свою богомольную бабушку в поездках по монастырям и пустыням. Автор поменял местами последовательность событий, сначала представив нам главного героя с экзотическим прозвищем, а потом ретроспективно показав глубинку русской жизни с её каноническим пониманием добра и зла, норм и ценностей человеческих взаимоотношений. И в этом обнаруживается особый смысл, подготавливающий читателя к оценке душевных мук Овцебыка, его напряжённого неприятия народной жизни, которую он знает весьма поверхностно да и особого интереса к ней не проявляет.
Миру Овцебыка противостоит другой – монастырский, с его старинным укладом быта, чудотворными иконами, верой. Здесь жизнь протекает в труде, пении, в рассказах о странниках, разбойниках, в слове, в непосредственной близости к природе. Непреложное отношение к бытию, простое и мудрое – уж что определено Богом, то и будет. Отсюда и покой, и весёлая беспечность, и «чисто русское равнодушие к самому себе». Мало что изменилось за прошедшие годы. Это понимает рассказчик, но не Овцебык.
Усиливает несовместимость Богословского и окружающей жизни появление в повествовании главного оппонента героя, Александра Ивановича
К этим людям определяется на работу Богословский по протекции рассказчика. И наступает для Василия Петровича время великого искушения. Оказалось, что не все мужчины – пьяницы, а женщины – дуры. За этим фактом просматривался другой, более серьёзный и типичный; история неумолимо поворачивала от патриархального быта со всеми его плюсами и минусами в буржуазно-капиталистическое русло и предъявляла человеку новые жёсткие требования: хочешь жить – работай, твори, ищи себе место. Пытался Овцебык наглядно объяснить рабочим Свиридова, что такое революция, но они не пошли за ним.
Горечью и обидой пронизано письмо Богословского к рассказчику в Петербург, в котором он писал о Свиридове: «…вижу, что он, сей Александр Иванов, мне во всём на дороге стоял, прежде чем я узнал его. Вот кто враг-то народный… С моими мыслями нам вдвоём на одном свете жить не приходится. Я уступлю ему дорогу, ибо он излюбленный их… Никто меня не признает своим, и я сам ни в ком своего не признал».
Смешение добра и зла, амбивалентная природа сознания героя, где нет веры и любви, благодарности и добросердечия, всего того, что сам герой называл «страстями», выталкивают его сначала из общества, а потом и из жизни. Самоубийство его такое же нелепое, как и «теории».
Рассказ Лескова полифоничен. Голоса в нём равноправно ведут свои партии. Голос рассказчика перед остальными особых преимуществ не имеет. Он в равной мере соприсутствует в событиях и даже откровенничает с читателями: «Неужели же, – думал я, – ничто не переменилось в то время, когда я пережил так много: верил в Бога, отвергал его и паки находил его; любил мою родину и распинался с нею и распинающими её!» Это лирическое размышление рассказчика о себе лишний раз убеждает, что появление Овцебыка не случайность, а грозное знамение эпохи.
В произведении определились несколько ведущих мотивов, которые, варьируясь и эволюционируя, станут характерными для всего последующего творчества писателя: полемика с нигилистическими настроениями, мир незабвенной православной старины, картины нравов русской жизни, незаурядные женские характеры, т. е. фундаментальная духовная проблематика.
Роман «Некуда» (1864). Каждое произведение Лескова создавалось в русле самых актуальных проблем времени. Тема нигилизма в России используется им в ряде произведений, начиная с «Овцебыка», и далее в романах «Обойдённые» (1865), «На ножах» (1870). Лесков был человеком независимым и предложил своё понимание этого социального явления.