Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
Таким образом, не только разрыв, религиозный переворот в жизни Л. Н. Толстого в конце 70-х гг. XIX в. не носил радикального характера, но здесь наблюдается своеобразное подчинение, преемство: несмотря на все свои многочисленные отречения от художественного творчества, в глубинах сознания (и подсознания) Л. Н. Толстой всегда оставался художником, а его мировоззрение носило панентеистический характер.
Однако простой констатации здесь недостаточно. Безусловно, разрыв не был радикальным, но он все-таки имел место и, как известно, самим писателем переживался остро. Для Л. Н. Толстого вся его жизнь делится на две части – «до» и «после», причем рубежом здесь является конец 1870-х – начало 1880-х гг.
Как можно примирить эти два на первый взгляд противоречивых утверждения? На этот счет следует сделать несколько замечаний.
Начнем с важного указания, которое дает прот. Г. Флоровский: «Кризис семидесятых годов был несомненным потрясением. Но это бурное душевное
421
Флоровский Г, прот. У истоков // URL:47_floro.pdf. С. 2 [13.11.2009].
Безусловно, даже после переворота взгляды Л. Н. Толстого претерпевали некоторые изменения, и, как уверен Г. Штайнер, часто в зависимости от интеллектуального состояния публики [422] . В конце концов они были сформулированы в «каноне», возникшем в окончательном виде к концу 1890-х гг. и состоявшем из известных трактатов, а также в письмах и многочисленных дневниковых записях.
Но гораздо важнее другое. Г. Штайнер полагает, что нигде гениальные способности к воображению и философские спекуляции писателя не переплелись более тесно, чем в его отношении к Личности Христа и Тайне Бога [423] .
422
См.: Steiner G. Op. cit. S. 226.
423
См.: SteinerG. Op. cit. S. 235. Эта же мысль подчеркнута другим западным автором: фактически в своем «Соединении и переводе четырех Евангелий» Л. Н. Толстой пишет новый психологический роман о Христе, постоянно сдерживая свой талант романиста (McLean H. Tolstoy and Jesus // California Slavic studies XII. Christianity and the Eastern Slavs. Vol. II. Russian Culture in Modern Times. Berkley; Los Angeles; London: University of California Press, 1994. P. 117–118).
Другими словами, Толстой не открывает для себя Христа, а творит Его образ, исходя из своих собственных философских представлений.
Фактически тот же самый метод используется писателем и по отношению к учению Христа, в этом смысле очень показательно замечание Н. А. Бердяева: «…идея “непротивления злу насилием” взята Толстым не из Евангелия, она есть вывод из его веры в благостность, в божественность “природы”, которая искажена насилием цивилизации, в правду первичной стихии жизни» [424] .
424
Бердяев Н. А. Л. Н. Толстой // URL:html. [26.10.2009].
В этом смысле следует понимать остроумное замечание бывшего единомышленника Л. Н. Толстого, кн. Д. А. Хилкова, который в своих письмах указывает, что Толстой “разъяснил” учение Христа именно так, как наш Сенат “разъясняет” избирательный закон», т. е. дал этому учению совершенно произвольную интерпретацию [425] .
Эту же мысль подчеркивают и другие авторы. Д. Н. Овсянико-Куликовский указывает, что Л. Н. Толстой «творит религию и мораль психологически, как моралист-психолог». Обращение Л. Н. Толстого не есть обращение «вроде обращения Савла, это было достижение того предела, к которому бессознательно и частью сознательно шел Толстой всю жизнь» [426] .
425
См.: [Хилков Д. А.] Письма князя Дмитрия Александровича Хилкова. Сергиев Посад. Изд. «Религиозно-философской библиотеки». Вып. 1. 1915. С. 21.
426
Овсянико-Куликовский Д. Н. Лев Николаевич Толстой. Очерк его художественной деятельности и оценка его религиозных и моральных идей. СПб., 1911. С. 111–112.
Наиболее последовательно и убедительно эту позицию отстаивает русский философ А. А. Козлов. Он показывает, что писатель фактически не следует за Христом, а, наоборот, призывает Христа к следованию за собой, заранее, т. е. еще до чтения Евангелия, владея не только критерием истинности христианского учения, но и его содержанием [427] .
В этом обстоятельстве, как представляется, заключается секрет того, что в целом философско-морализаторская деятельность Л. Н. Толстого современниками была признана неудачной: после «Войны и мира» и «Анны Карениной», которые до открытия «эры Достоевского» стали фактически символом русской культуры во всем мире, попытка словесного, логического выражения религиозной стихии породила «банальные серые мысли» (Н. А. Бердяев) и довольно банальные трактаты, похожие друг на друга как близнецы, включающие такие же серые и банальные призывы к неделанию и опрощению. В этих религиозно-философских произведениях самой сильной стороной является именно социальный пафос и художественность, а не мораль. Именно поэтому дневники писателя гораздо интереснее его трактатов – здесь творческая лаборатория, лаборатория мысли, проверка гипотез, место для сомнения, творческая неуверенность. Там – доктринерство и учительство.
427
См.: Козлов А. А. Религия Л. Н. Толстого, его учение о жизни и любви: В 2 ч. СПб., 1895. С. 32–33.
Своеобразный итог подводит в этих рассуждениях прот. Г. Флоровский: писатель не столько искал веру, сколько испытывал веру других [428] .
В этом отношении характерны дневниковые записи Л. Н. Толстого: в 1852 г. он говорит о «едином, непостижимом Боге» и не понимает «тайны Троицы и рождения Сына Божия», но не отвергает «веры отцов» (ПСС. Т. 46. С. 149), в 1855 г. (уже рассмотренная выше запись) – об основании новой религии, «соответствующей развитию человечества», о религии Христа, «очищенной от веры и таинственности» и «дающей блаженство на земле» (ПСС. Т. 47. С. 37), в 1860 г. планирует (после смерти брата) написать «жизнь Христа-материалиста» (ПСС. Т. 48. С. 30).
428
Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 404.
Возвращаясь к общему анализу религиозных взглядов писателя, следует заключить, что в итоге в толстовской доктрине Личности Христа отведено совершенно определенное место: она лишена каких бы то ни было мистических элементов. Голос Христа, с точки зрения Л. Н. Толстого, – это общее разумное сознание человечества в целом, другими словами, Христос провозглашает истину человеческого разума, разумное учение, Христос является провозвестником закона Бога Отца, Личности Которого, наоборот, Л. Н. Толстой уделяет много внимания.
В этом заключается, как представляется, главное противоречие «религиозной биографии» писателя: необычайная моральная восприимчивость сочеталась в его личности с такой же необычайной невосприимчивостью к Вести о Воскресении. Этот разрыв Л. Н. Толстой так и не сумел преодолеть.
Таким образом, с точки зрения Л. Н. Толстого, учение Христа есть путь разума, противный человеческой глупости, и поэтому вообще христианское учение может быть названо учением «рациональной нравственности», а смысл христианской жизни есть рациональное понимание того, что в жизни является благом [429] .
429
См.: Steiner G. Op. cit. S. 229–230, 236–237. Представляется, что очень точно А. В. Гулин называет это явление «сакрализацией собственного эмоционального мира», «самостоятельно найденным духовным абсолютом» (Гулин А. В. Л. Н. Толстой: Духовный идеал и художественное творчество (1850-1870-е годы). Специальность 10.01.01 – русская литература: Автореф. дис… д. филол. н. М., 2004. С. 17).
Учение Бога Отца, выраженное, с точки зрения Л. Н. Толстого, в наиболее адекватном виде в Нагорной проповеди, сведено к «пяти заповедям», исполнение которых позволило бы человечеству воздвигнуть на земле Царство Божие, реальное братство и единство всех людей, у которого нет никакого мистического и, что не менее важно, внешнего аналога. Христос призван пробудить человечество к построению Царства Божьего именно здесь, на земле, через «разумение», т. е. открытие для себя и в себе и исполнение требований рациональной нравственности; другими словами, задача Христа – усвоить всем людям богосыновство через усвоение и исполнение воли Бога Отца.