Русская религиозная философия
Шрифт:
Как утверждают большинство наших философов и историков русской мысли, Трубецкой не полностью сумел выразить свой взгляд, он не до конца осуществился. Но все основные принципы были заложены. Те из вас, кто любит ясную, хорошую мысль, кто любит свободное, открытое понимание действительности, получат огромную радость, когда будут читать произведения Сергея Трубецкого. Он пишет несложно, четко, прозрачно, как и его друг, Владимир Соловьев. Я надеюсь, что в ближайшем будущем Сергей Трубецкой будет у нас издан (поскольку у нас с вами все время так получается, что после моего рассказа о философах выходят их книги).
И вот он умер. В университете было создано общество его имени. На собраниях этого общества выступали разные люди, вот тут, передо мной, несколько выступлений, в том числе Вернадского. Есть тонкое замечание Сергея Николаевича Булгакова, тогда приват–доцента (он
Евгений Николаевич Трубецкой — человек несколько иного склада, он не был так увлечен метафизическими проблемами, но влияние на него Соловьева было столь же сильным, ему даже приходилось от этого влияния освобождаться. В результате этой внутренней борьбы за свою самостоятельность как мыслителя, ученого Евгений Трубецкой (тоже профессор Московского и Киевского университетов) пишет двухтомную глубокую, насыщенную огромным фактическим материалом работу об общественно–религиозном идеале западного христианства. Я напомню вам: Соловьев считал, что христианство должно осуществить на земле теократию — боговластие, некий идеальный строй, в котором божественные законы будут основой общества. Насколько это оправдано, Евгений Трубецкой пытался понять через историю и рассмотрел в этом ключе два пункта: учение блж. Августина о государстве и учение папы Григория VII, создателя теократической папской державы в XI в. У Трубецкого не было каких-то заранее принятых идей, и он пришел к выводу, что здесь кроется множество опасностей.
В то время в Москве жила красавица, богатейшая женщина, Маргарита Кирилловна Морозова. У нее было несколько домов на Арбате, в частности, один дом с прекрасным залом в Мертвом переулке. Она глубоко полюбила князя Евгения. Эта любовь так и осталась платонической, между ними ничего, в общем, не осуществилось, кроме искренней духовной привязанности. Но я упоминаю об этом чисто личном моменте, потому что он сыграл для русской философии огромную роль. Маргарита Кирилловна была богатая женщина, и она предложила князю Евгению финансировать религиозно–философское издательство и проводить в ее доме религиозно–философские вечера.
Там, в Мертвом переулке, стали собираться лучшие, молодые тогда, представители русской религиозной мысли и масса слушателей. Дом красивый, старинный, залы с угощением для гостей, со специальным помещением для лекций, дискуссий; стены увешаны иконами, тогда еще только–только открываемыми. В эти годы (в начале XX в.) реставраторы впервые открыли для себя и для мира яркую палитру древнерусской иконы. Ведь до этого считалось, что икона — это что-то черное, черные лики (как вы знаете, эта чернота происходила просто от химических процессов, от потемнения олифы, которой покрывалась икона). Так вот, висели отреставрированные иконы, и там происходили беседы, читались доклады, рефераты. Там ковалось то уникальное рус–ское религиозно–философское движение, которое потом было уничтожено революцией, физически уничтожено, но часть которого успела выплеснуться на Запад и создать там свою школу, литературное и духовное наследие
На собраниях общества обсуждали самые разные вопросы, а издательство решили назвать «Путь». В этом издательстве впервые появился двухтомник Евгения Трубецкого о Соловьеве (это и его биография, история его жизни, и история его мышления). Трубецкой показывает в книге, в чем они едины, в чем они расходятся. В издательстве «Путь» впервые вышла книга Флоренского «Столп и утверждение Истины», том сочинений Киреевского, впервые, спустя более семидесяти лет после их создания, были изданы сочинения Чаадаева. Можно без конца перечислять книги, которые вышли на деньги Маргариты Кирилловны, это целая библиотека, которая драгоценна и сейчас.
Под редакцией Трубецкого выходили очень серьезные книги, и, когда уже началась революция, он суммировал свое мировоззрение в книге «Смысл жизни». На титульном листе он поставил знак издательства «Путь», хотя само это издательство было уже ликвидировано в буре революционных лет. Тогда же в издательстве «Путь» вышла его небольшая книга «Два зверя».
Кто эти два зверя? Это два чудовища — чудовище реакции и чудовище разнузданной тирании «слева» (так сказать, «слева»). Он говорил, что эти два зверя одинаково опасны для любой страны, и для России особенно. Но его самыми яркими произведениями этого периода были брошюры, положившие начало всему осмыслению древнерусской иконописи вплоть до наших дней. Именно с этих трех брошюр начинается совершенно новое понимание иконы. Они называются «Умозрение в красках», «Два мира древнерусской иконописи» и «Россия в ее иконе».
Очень интересно основное видение Евгения Трубецкого. Он говорит о том, что мир — это мир пожирания, и вспоминает, как видел кинокадры о водяном жуке, который пожирал все, что находилось в аквариуме. «Это мне напомнило нашу жизнь», — писал он во время Первой мировой войны. Железная военная машина пожирает все — неужели жизнь такова? Неужели человек обречен так существовать? Дух человеческий открывает иное царство, иное видение, и это видение гениально запечатлели древнерусские иконописцы. И для нас открылось новое, когда сняли оклады, ризы, когда промыли иконы. Он пишет о том, что ризы — это результат благочестия, но примитивного, вульгарного: икона стала темной, ее надо было украсить, чтобы повесить. Он задает вопрос: как бы выглядела Мадонна Рафаэля или Боттичелли, если бы ее одели в ризу? Можно ли себе это представить? Нет. А как же мы одели «Владимирскую Богоматерь», «Троицу» в ризу! Действительно, для Трубецкого, как и для многих людей, это было откровением. Иконы, прежде бывшие лишь мрачными, черными пятнами на фоне позолоченных риз, заиграли всеми небесными красками, и выяснилось, что каждая краска имеет свою особенность; что солнечный свет обозначен золотом, а напряженность духа — алым цветом; что все эти линии, которые художникам–передвижникам казались просто неумением рисовать, эти певучие линии — символы, как бы ноты таинственного видения, которое пришло к святым и передавалось через символику и музыку, художественную музыку иконы.
Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917-1918 гг. Крайний слева в Президиуме — князь Евгений Николаевич Трубецкой
«Два мира древнерусской иконописи» — что это за два мира? Первый — мир жестокой борьбы, мир вражды, мир распада, это мир смерти; а икона открывает перед нами другой, небесный мир — мир света, мир красоты, мир, противостоящий нашему черному миру, миру смерти и вражды. И в этом — виденье света и гармонии.
То, что Сергей Николаевич называл всеединством, соборностью, для его брата стало духовной мистической реальностью, которая отображена в иконописи. И он подчеркивал, что в древних храмах, которые сохранили первоначальную роспись, существует некое единство всей композиции, и все движения, все лики, все руки святых обращены к одному центру — это гармония мира. Она была дана людям. Но она была потеряна, стены были закрашены, исчезли золотые купола, вознесенные к небу, их заменили шарики на тонких ножках, шпили — это утрата видения. И то, что уже Трубецкой это сознавал и говорил об этом людям, было знаком перехода к иному восприятию иконы, к иному восприятию мира в целом. И если говорить об аскетизме древнерусской иконы, то аскетизм здесь не мрачный, не тот, о котором говорил Василий Васильевич Розанов («темный лик»), а это преодоление злобы мира сего.