Русская религиозная философия

Мень Александр

Это дуалистическое представление едва ли может разделяться христианством: Бердяев говорил, что Бог создал мир из ничего, но «ничего» — это не «ничто», а темный хаотический мир нетворенной свободы, которая нетварна, как Бог.

Мы с библейских времен все-таки стоим на той точке зрения, что ничего нетварного, кроме Творца, не существует. На одном из конгрессов, изучавших наследие Бердяева, в Париже, говорилось о том, что стремление Бердяева дать такую интерпретацию коренилось в его желании создать новую теодицею, концепцию, которая бы примиряла тайну Бога и тайну страдания. Тайна зла была для Бердяева необычайно острой, он всю жизнь ею мучился

и говорил так: Бог не повинен в мировом зле, Бог не всемогущ. Он не властвует в мире, а Он побеждает это темное хаотичное начало, которое совечно Ему, то есть оно всегда было.

Вы скажете: а что оно собой представляет? Бердяев отвечал: ничего, это нельзя назвать, это то, что находится за гранью мысли. В самом деле, безумное, иррациональное стремление ко злу довольно трудно привести в какой-то логический порядок. И Достоевский, которого Бердяев так любил, часто показывал иррациональный, безумный характер зла, именно безумный. Так вот, раз Бог не всемогущ, а только побеждает тьму, Бердяев выдвигает другую, спорную с христианской точки зрения концепцию, что Бог нуждается в мире, что Бог ищет в нас, в человечестве, Себе поддержку.

Однажды Бердяев услышал слова французского писателя Леона Блуа о том, что Бог — это Великий Одинокий, и пережил это как внутренний опыт. Не полноту Божию почувствовал он, а некое божественное метафизическое страдание. И создание мира он переживал как нарушение Божественного одиночества. Нам нужен Творец, но и мы Ему бесконечно нужны. Есть много поразительного, глубокого, загадочного и тонкого в этих суждениях Бердяева, хотя с точки зрения богословия они представляются, конечно, спорными.

Бердяев был глубоко эсхатологически напряжен, для него существующее состояние мира было мертвым, объективированным. История — это статуи и трупы. Все реализуется тогда и только тогда, когда мир сбросит с себя это окостенение объективации. Поэтому осмысление истории — только там, где она кончается. Смысл истории — в ее аннулировании, ее снятии; в том, что мы устремлены, как стрела, к будущему, где мертвенность объективированного бытия будет побеждена, где будет торжествовать полностью творческий дух, где он будет играть и расцветать. Поэтому эсхатология, то есть учение о конце мира, для Бердяева не была чем-то зловещим, мрачным, устрашающим. Он говорил о том, что человек должен приближать конец мира, что человек должен стремиться к этому моменту преображения бытия. И все темное будет уничтожено.

Люди неправильно понимают идею Промысла, говорит Бердяев, они понимают слова Христа Спасителя буквально, что Он над каждым бдит. Нет, если человек к Нему стремится, осуществляется единство Христа и человека. Но вообще в мире Бог не царствует. Нет Царства Божьего в мире. Он не царствует в холере, в чуме, в предательстве, катастрофах. Мир наполнен злом! В этом отношении Бердяев прав. И трудно не согласиться с ним, что Бог не проявляется, скажем, в армянском или американском землетрясении. Конечно, нет! И в этом глубокая правота Бердяева.

Христианское богословие рассматривает эту проблему с другой позиции: свобода дана нам как умаление Божества. Создание — это значит, что Бог какое-то пространство в Своем бытии уступил нам, и в этом пространстве действуют уже (тут Бердяев совершенно прав) и воля Божья, и воля человеческая, и слепые стихии, и судьба (судьба не в мистическом смысле, а в смысле предопределенности — физической, психологической, исторической, социальной).

Бердяев

был историософом. Его книга «Смысл истории» — одна из замечательнейших. Она вышла уже в эмиграции. Для него история была движением вперед, и он подчеркивал радикальное отличие библейского мировоззрения от античного и индийского. Индия и Греция не знали истории как движения. Только Библия говорит нам о том, что у мира есть цель.

Бердяев также написал книгу, которая у нас долго считалась крайне одиозной, — «Философия неравенства». Он писал ее в революционные годы, в начале 1920–х годов, здесь, на родине, писал для тех представителей интеллигенции, которые готовы были, как Блок, идти навстречу темной разрушительной стихии. Он называл их гасителями духа, предателями культуры, разрушителями, соучастниками преступных деяний. И сегодня мы знаем, что эти деяния были действительно преступны, но Бердяев еще тогда возвысил голос и кричал об этом.

Когда Бердяева высылали, он сказал, что не собирается вести политическую борьбу против существующего порядка. Надо сказать, что Бердяев принимал какие-то общие принципы социализма, буржуазность ненавидел. Он считал, что буржуазность — это духовная болезнь. Еще до революции он писал о ней как о принижении сознания, отступлении от человечности. Духовная буржуазность — примитивизация, успокоенность, остановка духовного потока в человеке — были для него столь же враждебны, сколь и атеизм.

Личность Христа всегда была для Бердяева в центре. Ибо в Нем реализовалось Божественное в полноте, и в полноте того, перед чем он преклонялся — перед личностью человека. Христос открыл нам человечность Бога. До сих пор мы думали, что Бог не человечен, а вот через Христа мы это познаём. Тайну Троицы Бердяев постигал через динамику, для него жизнь в Божестве была динамична. Но человек не может проникнуть в эту тайну.

Для Бердяева познание мира, Бога и Его тайн — не просто логический процесс, не просто манипуляции одного рассудка, а это акт, который осуществляет вся природа человека, все его существо — его интуиция, боль, чувство, — все вместе связано. Только так мы постигаем реальность целиком, а не в отдельных проявлениях. Вот это интуитивное, живое, целостное восприятие и было главной особенностью философии Бердяева.

Многие люди поражались масштабам этого человека, ибо в той же Франции было немало философов, историков, богословов, публицистов, но каждый, так сказать, сидел на своем шесте. А Бердяев свободно ходил по всем мирам. Его краткое замечание по какому-нибудь узловому моменту христианского богословия было иногда ценней целого тома. Скажем, он говорил о библейской критике — указывал на ее очищающее значение. Я не буду отвлекаться сейчас, но эту фразу можно найти и показать, как он угадал самое главное в этой важной для нас сфере познания Писания.

Ему не так просто жилось. Была и бедность, были и трудности. Но он не отступал. Он создал журнал «Путь», который издавался с 1925 г. до самой войны. Это не журнал, это сокровище мысли! Шестьдесят номеров его действительно составляют богатство, наследие, которое мы сегодня получили, и дай Бог, чтобы это дошло до наших потомков. Он собрал вокруг себя лучших представителей христианской мысли. Там участвовали и Франк, и Булгаков, и Николай Лосский, и замечательный мыслитель Борис Вышеславцев, очень мало известный сейчас, умерший в 1964 г., и многие представители свободной философской мысли, в основном православные, но также протестанты и католики.