Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924

Пайпс Ричард

Мы уже отмечали (в гл. 4) роль, какую сыграли в начале 1919 г. немецкие генералы во главе с Гансом фон Зектом в наведении тайных мостов с коммунистической Россией. Решительные шаги, приведшие к советско-германскому военному сотрудничеству, были предприняты весной 1921 г. после перехода к нэпу и подписания Рижского договора, завершившего войну с Польшей. Неприятно пораженный и обеспокоенный жалким зрелищем, какое являла собой Красная Армия в сравнение с польской, Ленин обратился к Германии за помощью в деле модернизации вооруженных сил. В этом интересы обеих стран совпадали, ибо и Германия была не менее заинтересована в таком сотрудничестве. По условиям Версальского договора ей было запрещено производство современных видов вооружения. Советская Россия, в свою очередь, тоже мечтала получить новейшее оружие. На этом основании было достигнуто соглашение, благодаря которому Советская Россия предоставляла Германии площадки, где можно было создавать и испытывать вновь созданные образцы техники, за что Германия предоставляла ей часть этой продукции и обучала Красную Армию обращению с ней. Это сотрудничество продолжалось вплоть до сентября 1933 г., то есть девять месяцев спустя после прихода к власти Гитлера. Оно оказалось весьма выгодным для обеих армий. Когда ему пришел конец, Тухачевский, тогда особополномочный

комиссар по русско-немецкому военному сотрудничеству, сказал германскому поверенному в делах в Москве, что, «несмотря на достойное сожаления развитие событий» в Германии, «никогда не будет забыто, что Рейхсвер решительно помог Красной Армии в ее организации»²³⁴. [Незадолго до того, в мае 1933 г., когда возможность военного сотрудничества с нацистской Германией все еще представлялась вполне реальной, Тухачевский заявил, обращаясь к приехавшей в Россию германской делегации «И всегда думайте вот о чем: вы и мы, Германия и СССР, можем диктовать свои условия всему миру, если мы будем вместе» (Дьяков Ю.Л., Бушуева Т.С. Фашистский меч ковался в СССР М, 1992. С. 25)].

Формально Ленин обратился к германской армии за помощью в реорганизации Красной Армии в середине марта 1921 года²³⁵. Предвидя такое развитие событий, Зект несколько ранее организовал в военном министерстве «Специальную группу Р» (Sondergruppe R) — секретный отдел, сотрудники которого имели опыт общения с русскими. После обращения Ленина переговоры стали быстро продвигаться вперед. 7 апреля Копп докладывал Троцкому из Берлина, что германская «Группа» предложила использовать три немецкие фирмы по производству оружия — Блём и Восс, Альбатросе и Крупп, — которые могли бы предоставить технический персонал и наладить производство, соответственно, подводных лодок, самолетов, пушек и снарядов. Немцы предлагали кредиты и техническую помощь для постройки военных заводов, которые могли бы производить оружие одновременно для Красной Армии и Рейхсвера. Ленин одобрил доклад Коппа²³⁶. Вскоре представители «Спецгруппы Р» приехали в Москву, чтобы открыть там свое представительство. Немцы настаивали на строгой секретности. Российско-германское сотрудничество было так успешно законспирировано, что полтора года германский социалистический президент пребывал в полном неведении — впервые он узнал об этом от Зекта в ноябре 1922 г., когда дал свое запоздалое одобрение²³⁷.

Решительный поворот в сторону советско-германского сотрудничества произошел в мае 1921 г., после того как союзники отвергли просьбу Германии о пересмотре условий репарации. Самые консервативные и националистические элементы в Германии увидели в сближении с русскими коммунистами долгожданную возможность утереть нос союзникам.

Советские мотивы такого соглашения тоже легко просматриваются: помимо военных и политических, были и экономические интересы. Ленин верил, что реконструкция советского хозяйства требует широкого привлечения западного капитала и технологий, и это всего быстрей можно было получить из Германии. Союзники хотели торговать с Москвой, но не желали предоставлять кредитов, пока не будет удовлетворительно решен вопрос о внешнем долге России. В российско-германских отношениях это не представляло особого препятствия, поскольку потери Германии от советских неплатежей и национализации были значительно скромнее и уже частично компенсированы условиями договоров 1918 г. между двумя странами. Другим препятствием для развития советско-союзнических отношений было требование союзников, чтобы советские наркоматы входили в деловые отношения не с частными западными фирмами, а с консорциумами. Это никак не устраивало Москву, ибо лишало ее возможности применять излюбленную тактику сталкивания иностранных фирм друг с другом. В противоположность союзникам, Германия не препятствовала русским входить в контакт с предпринимателями один на один: министр иностранных дел Ратенау пообещал Радеку, что его страна не войдет ни в один международный торговый консорциум без одобрения Москвы²³⁸. 21 и 24 сентября Красин встречался с офицерами германского Генерального штаба, среди которых был представитель фон Зекта, для разработки деталей российско-германского военного сотрудничества²³⁹. Согласно докладу Ленину, он действовал из предпосылки, что бессмысленно привлекать немецких банкиров и промышленников, которые заботятся только о выгоде и боятся союзников, а лучше всего иметь дело с теми немцами, кто «серьезно думает о реванше». Сотрудничество должно было держаться в строжайшей тайне от германского правительства и не выходить за рамки военного. Германия предоставляла финансовую помощь, а также технический и управленческий персонал для обеспечения налаженного военного производства в России, формальный контроль за которым возлагался на некий советский «трест». Все мероприятие, по словам Красина, следовало представить как модернизацию Красной Армии, хотя его непосредственной целью было дать возможность Германии вооружить современнейшим и запрещенным оружием войска в несколько сотен тысяч человек.

Решившись добиться соглашения, Ленин использовал сценарий, который в 1939 г. с еще большим успехом повторил Сталин: изображая желание пойти на сближение с союзниками, он вынудил Германию подписать сепаратное соглашение. Такая тактика помогла преодолеть сопротивление прозападно настроенных элементов в правительстве и деловых кругах Германии, опасавшихся идти на открытый конфликт с Францией и Англией.

В конце января 1922 г. Радек объявился в Берлине с поразительными известиями: Москва вот-вот готова заключить соглашение с Францией о признании де-юре Советской России и о коммерческих кредитах в обмен на обещание Москвы помочь добиться исполнения условий Версальского договора. Если Россия пойдет на это, уверял Радек, Франция может даже отказаться от Польши. [Von Blucher W. Deutschlands Weg nach Rapallo. Wiesbaden, 1951 S. 154–155. Джеральд Фрейнд, приводя это сообщение, называет Радека «безответственным» (Unholy Alliance. New York, 1957. P. 112–113), предполагая, что он действовал по своему усмотрению. Но очевидно, что в делах такой важности ничего не делалось без одобрения Политбюро и лично Ленина. Доказательством того, что это было именно так, может служить тот факт, что два месяца спустя советская делегация в Генуе во главе с Чичериным использовала сходную тактику, побуждая немцев к подписанию Рапалльского договора (Freund G. Op. cit. P. 116–117).]. Радек убеждал Ратенау, что необходимо предупредить такой ход дел, договорившись с Россией. А это потребует больших капиталов. Ратенау

предложил кредиты в 5 миллиардов бумажных марок, не желая поддаваться на шантаж, но Радек отверг такую сумму (равную 50–60 млн золотых марок) как слишком ничтожную, чтобы повлиять на советскую политику. [РЦХИДНИ. Ф. 2. On. 2. Д. 1124. Донесение из Берлина от 14 февраля 1922 г. В записке Ленину от 22 февраля 1922 г., описывая стратегию в Генуе, Чичерин настаивал на том, что без иностранного капитала нельзя надеяться на восстановление советского транспорта и промышленности (там же. Д. 1151).]. Ратенау уклонялся, обеспокоенный возможной реакцией союзников и скептически оценивая способность России оплатить импорт. Утверждение о немедленном договоре с Францией не имело под собой никакой почвы, но оно, по крайней мере, помогло Радеку и его друзьям в Министерстве иностранных дел Германии найти пути воздействия на Ратенау — если Германия хочет помешать возрождению довоенного франко-русского альянса, ей следует действовать, и безотлагательно. Чтобы ускорить создание индустрии современного вооружения в России, Радек поведал Зекту, что Красная Армия подготавливает весеннее наступление на Польшу и отчаянно нуждается в самолетах. Легковерные немцы поверили и этому и поспешили открыть в апреле 1922 г. в Филях под Москвой авиационный завод Юнкерса. Они же инициировали совместные с Красной Армией штабные учения воображаемого вторжения в Польшу²⁴⁰. Радека поддержал Чичерин, который приехал в Берлин в начале апреля по дороге в Геную. Он привез с собой наброски предлагаемого советско-германского соглашения, которое после доработки с помощью экспертов Министерства иностранных дел Германии и легло в основу текста Рапалльского договора²⁴¹.

28 февраля Политбюро одобрило ленинский план действий на Генуэзской конференции, сосредоточивающий внимание на экономических соглашениях и провоцирующий раскол в «буржуазном» лагере путем перетягивания на свою сторону «пацифистского крыла»:

«Пацифистской частью того лагеря (или иным, специально подобранным вежливым выражением) мы должны считать и называть мелкобуржуазную и полупацифистскую демократию, типа II Интернационала и II ¹/₂, затем типа Кейнса и т. п. Одна из главных, если не главная наша политическая задача в Генуе, выделить это крыло буржуазного лагеря изо всего их лагеря, стараться льстить этому крылу, объявить допустимым, с нашей точки зрения, и желательным соглашение с ним не только торговое, но и политическое (как один из немногих шансов мирной эволюции капитализма к новому строю, чему мы, как коммунисты, не очень верим, но помочь испытать согласны и считаем своим долгом, как представители одной державы, перед лицом враждебного ей большинства других).

Сделать все возможное и кое-что невозможное для того, чтобы усилить пацифистское крыло буржуазии и хоть немного увеличить шансы его победы на выборах; это — во-первых; и во-вторых, — чтобы разъединить между собой объединенные в Генуе против нас буржуазные страны, — такова наша двоякая политическая задача в Генуе. Никоим образом не развитие коммунистических взглядов»²⁴².

Когда Чичерин возразил, что пацифизм, на котором Ленин строил свою генуэзскую политику, — «мелкобуржуазная иллюзия», тот с нескрываемым раздражением разъяснил, что если даже и так, то это еще не повод не использовать «пацифистов <…> для разложения врага, буржуазии»²⁴³.

Генуэзская конференция открылась 10 апреля. Советскую делегацию возглавил Чичерин, а не Ленин, который намеревался поехать и уже взял на себя руководство делегацией, но, предупрежденный Красиным об опасности покушения, предпочел остаться. Не пожелал он также, чтобы его заместили Троцкий или Зиновьев²⁴⁴. Согласно полученной инструкции Чичерин в первый же день огласил всеобъемлющую «пацифистскую» программу всеобщего разоружения. Это был циничный ход, учитывая, что Советская Россия к тому времени имела самую многочисленную армию в мире (более 800 тыс.)²⁴⁵, которую она модернизировала с немецкой помощью.

По настоянию Франции это предложение было признано не отвечающим повестке работы конференции.

Основная экономическая цель Советов в Генуе состояла в получении иностранных займов и инвестиций. Глава Восточного департамента Министерства иностранных дел Германии сказал графу Гарри Кесслеру, «попутчику», сыгравшему в 1918 г. роль связного между германским министерством иностранных дел и советским послом Адольфом Иоффе, что «все, что интересует русских, это деньги, деньги, деньги»²⁴⁶. И действительно, Ленин писал в «Правде» накануне конференции, что русские едут в Геную «не как коммунисты, а как купцы»²⁴⁷. Советская политика в Генуе была сконцентрирована на Германии: «Самостоятельная германская экономическая политика в России, — писала ведущая советская газета, — открывает путь к рациональному использованию германского капитала не только в самой России, но и дальше на востоке, куда путь лежит через Россию и куда Германия сейчас проникнуть не может»²⁴⁸.

Союзники призывали советское правительство признать долги России и компенсировать потери иностранцев, которые они понесли в результате его, советского правительства, «действий или небрежения», что можно было осуществить, пустив в обращение за границей советские облигации²⁴⁹. Чичерин со многими оговорками выразил готовность компенсировать потери иностранцев в случае, если его страна получит дипломатическое признание и займы, необходимые для реконструкции народного хозяйства²⁵⁰. Продолжая публично вести переговоры о конкретных условиях, русская делегация втайне вела работу в направлении договора с Германией.

И в этом им способствовала нелепая дипломатия Ллойд Джорджа. Дабы занять место «первого среди равных», премьер-министр давал в Генуе ланчи делегациям разных стран, включая и Советскую Россию. Его частные встречи с русскими невольно подтвердили справедливость предостережений Радека и Чичерина о готовящемся российско-союзническом альянсе²⁵¹. Убеждаемый советниками в том, что события могут принять неприятный оборот в любой момент, Ратенау подавил в себе дурные предчувствия и 16 апреля в отеле Св. Маргариты в близлежащем Рапалло поставил свою подпись под советско-германским договором, в основном следуя предложенному Москвой проекту. [Два месяца спустя он поплатился за это своей жизнью: как «прокоммунистический еврей» он был убит немецкими националистами.]. Впоследствии, отводя обвинения в двоедушии, немцы приводили в оправдание своих действий тот аргумент, что союзники тоже вели сепаратные переговоры с Москвой²⁵².