Русская сатирическая сказка
Шрифт:
Напомним, что в легендах, пропитанных реакционной идеологией господствующей церкви, Петр I дан отнюдь не как «хороший царь», а как беспощадный и злой мучитель. В работе В. Миллера «Всемирная сказка в культурно-историческом освещении» (Русская мысль, 1894, № 10) приводится псковская легенда о зверской расправе царя с обманувшим его святым старцем.
Как и многие другие сказки, эти сказки в первоначальных вариантах, видимо, были построены на высмеивании ритуальных вопросов и ответов, отразившихся и в сказке фантастической.
Но все имеющиеся в нашем распоряжении варианты сатирических сказок о мудром ответе направлены против классовых врагов русского крестьянина (вместо царя иногда загадку не может отгадать воевода). В варианте Соколовых подчеркивается, что мужик «нуждался хлебом». Черты классового антагонизма характерны для многочисленных
Сказки о мудром ответе связываются с именем многих замечательных людей. Биограф А. В. Суворова приводит одну из них как действительно бывший эпизод:
«Однажды в трескучий мороз спросил он (Суворов, — Д. М.) стоящего на часах солдата: «Сколько на небе звезд?». Тот ответил: «Сейчас перечту». И начал: «Раз, два, три...» и т. д. Когда он насчитал до тысячи и более, тогда Александр Васильевич, сильно прозябнув, спросил его имя — и ускакал. На другой день он — унтер. И Суворов сказал: «Нет, он меня перехитрил».
Сюжет сказки о мудром ответе положен в основу стихотворения М. Исаковского «Царь, поп и мельник»:
Царь на трон уселся плотно С грозным скипетром в руках: — Сколько ж, пастырь беззаботный, Сколько звезд на небесах? И, отбросив страх и робость, Мельник начал: — Счет мой прост: Звезд на небе — тьма да пропасть, Бездна, вир и девять звезд... Царь смирился, сдался мигом И ответил тот же час: — Я уже сверял по книгам, Вышло столько ж, в самый раз. Он помедлил деловито, Глянул на пол, на стену... — А теперь, отец Никита, Объяви мою цену! И ответил мельник честный, Что расценка на царей Всем и каждому известна: Двадцать девять целкашей...Другим примером использования сатирической сказки данного типа может служить одно из стихотворений А. Суркова. Это стихотворение, написанное поэтом в годы Отечественной войны, рассказывает о героическом поведении советского человека на допросе в штабе врага. Автор использовал в нем образы сказки о мудром ответе:
«Парабеллум» приставили мне к виску, — Говори, подлец, не крути: Сколько русских в лесу? — Как в море песку! — Сколько пушек? — Поди, сочти.Барин-кузнец (Садовников, № 39). Принадлежит к наиболее острым в социальном отношении сказкам. Барин здесь — воплощение неумелости, неспособности к полезному труду, за который он берется лишь из зависти. Комическое изображение того, как барин трудится, напоминает народные песни о дворянах или торговых людях Фоме и Ереме, которые также безуспешно пробуют заниматься разными работами (см. примечание к сказке о Фоме и Ереме ). Социальная острота сатиры
Сказка «Барин-кузнец» легла в основу одного из сатирических стихотворений Демьяна Бедного «Горе-кузнец», где в форме сказки рассказывается, как кузнецы забастовали и барину пришлось работать самому:
Вот барин стал ковать, Да через час-то хвать — Беда: «Эх-ма! Досадно! Железа сорт плохой... Сгорело больше половины... К чему голубчик шины? Слышь? Удружу тебе сохой!». «Что ж! Ладно!». Вновь кипит работа. А пользы нет: «Ведь вот грехи! Видать не выйдет и сохи! А сошничек тебе иметь-то неохота? Ужо спаяю сошничок!». «Что ж! Ладно!». Стук да гряк. Железо убывало, А «кузнецу» и горя мало; «Скую, — кричит, — кочедычок!». «Что ж! Ладно!». Барина заказчик не торопит. А барин глядь, уж вопит: «Готово! Просто шик!». А вышел — пшик!.Сказка о Фоме и Ереме (Смирнов, № 299). Бытующая в многочисленных песенных и полупрозаических вариантах сказка о двух братьях Фоме и Ереме, не способных ни к какому труду и потому терпящих неудачи при всех своих попытках пахать, сеять, жать, молотить, строить, торговать, охотиться, рыбу ловить и т. д., примыкает к сатирам на представителей господствующего класса, не приученных к полезной работе. Именно потому, что эти персонажи воспринимались в народной среде как образы людей, чьи «белые руки чужие труды любят», историческая песня о Щелкане Дудентьевиче, в ее поздних вариантах, называет Фому и Ерему в числе тех, кого «Возвяг Таврульевич» «пожаловал селами, поместьями, городами с пригородками».
В еще более остро преувеличенном виде неспособность представителей господствующих классов к труду изображена в народной песне:
У нас было в селе Поливанове, Боярин-от дурак в решете пиво варил, Пойти было молоденьке, поучить дурака! Возьми, дурак, котел, — больше пива наваришь! А дворецкий дурак в сарафан пиво сливал. Возьми, дурак, бочку, — больше пива насливаешь! А поп-от дурак косарем сено косил. Возьми, дурак, косу — больше сена накосишь!В XVII веке народная песня-сказка о Фоме и Ереме была обработана в книжную повестушку, уточнившую социальное лицо героев: в повести они называются то дворянскими детьми, то торговыми людьми (подробнее см.: В. П. Адрианова-Перетц. Русская демократическая сатира XVII века. Серия «Литературные памятники», Изд. АН СССР, М.—Л., 1954, стр. 241—245). Песенные варианты (Шейн, Соболевский и др.) свидетельствуют иногда о связи не только с текстом устной сказки, но и с повестью XVII века.
Барин и плотник (Ончуков, № 223). Сказка записана собирателем со слов неизвестного, случайно встреченного на постоялом дворе человека. Многое в ней явно восстановлено по памяти. Сказка несомненно принадлежит к позднейшим антибарским сказкам. Названия деревень «Адковая» и «Райковая» принадлежат к характерным для сатирической сказки именам-названиям, определяющим предмет и в силу этого играющим роль в развитии сюжета (см. в ряде сказок: Сумин-град — сумка, Печь-печинский град — печь, и др.).