Русская смерть (сборник)

Белковский Станислав Александрович

МОРФИН. А как он с вами связался?

КОЧУБЕЙ. Он прислал срочную телеграмму. На правительственном бланке. Его секретарша где-то раздобыла правительственный бланк по старой дружбе. Или просто лежал у них в «Правде». В сейфе. Старый, еще советский бланк. А в моей приемной не рассмотрели. Толком. Черт. Пришлось читать африканью телеграмму. Так вот. Африкан Иванович перенес инфаркт в Германии. Поехал в Германию и там получил инфаркт. Нужна была операция. То есть – нужны были сто тысяч марок на операцию. И он просил ему помочь. Чтобы бюджет

заплатил сто тысяч марок. И я хотел ему помочь. Я хорошо относился к старику Африкану. Но если бы мы заплатили – был бы новый виток инфляции. Все наши усилия по сжатию денежной массы пошли бы прахом. Вы понимаете? Я отказал Африкан Иванычу. Я взял на себя такую ответственность. Не знаю, кто еще в мире был тогда способен к такой ответственности, кроме нашей команды. Мы выстояли.

МОРФИН. И что стало с этим человеком?

КОЧУБЕЙ. Ничего не стало. Он старенький уже был. Все там будем, как у нас говорят в России.

МОРФИН. Но, если я правильно понимаю, оплата за границей не могла поднять инфляцию в России. Разве нет?

Появляется звук, похожий на трение топора о скрипичную струну.

КОЧУБЕЙ. Так всегда бывает, когда филолог приходит брать интервью у экономиста.

МОРФИН. Я брал интервью у многих экономистов, господин Кочубей.

КОЧУБЕЙ. А я тридцать пять раз давал интервью вашей газете. Нет – триста тридцать пять раз! И еще ни разу мне не задавали таких некомпетентных вопросов. Извините, господин Морфин, я не хотел бы продолжать.

Я вас не выгоняю, но. Вы можете посидеть в приемной, выпить чаю.

МОРФИН. Очень жаль, господин Кочубей, что так получилось. Я, тем не менее, расшифрую то, что вы уже сказали.

КОЧУБЕЙ. Я позвоню в редакцию «Вашингтон пост» и попрошу, чтобы мне больше не присылали людей, которые не знают, что такое инфляция.

МОРФИН. Я расшифрую и пришлю вам и-мейлом. Я могу взять у вашего секретаря адрес?

КОЧУБЕЙ. Возьмите. Ступайте, пожалуйста.

Пауза. Морщится. Закрывает глаза.

КОЧУБЕЙ. Постойте, Пол. Вернитесь.

МОРФИН. Вы хотите возобновить интервью?

КОЧУБЕЙ. Я хочу сказать только одно. Вы можете включить диктофон. И записывать от руки. Пожалуйста.

МОРФИН. Я готов.

КОЧУБЕЙ. Как премьер-министр, я действительно совершил болезненную ошибку, о которой сожалею до сих пор. И я хочу, чтобы вы об этом написали.

МОРФИН. Мы напишем.

КОЧУБЕЙ. Когда я стал еще заместителем премьерминистра, мне дали государственную дачу. Члена Политбюро ЦК КПСС товарища Бакланова. Вы такого уже не помните. Дача была запущенная, потому что товарищ Бакланов был уже три месяца как в тюрьме. Он был член ГКЧП. Помните – ГКЧП, путч, переворот?..

МОРФИН. Да, конечно, помню. Топ-ивент мировой истории.

КОЧУБЕЙ. Семья Бакланова съехала. Сбежала от ужаса. Дача была запущенная. И там прибились бездомные собаки. То есть бродячие собаки. Человек десять. Или двенадцать.

МОРФИН. Человек

или собак?

КОЧУБЕЙ. Человек. То есть собак. Собак. Но у меня жена тогда была беременная моей младшей дочкой. А у дочки и сейчас аллергия на бродячих собак. И я поручил начальнику моей охраны, чтобы он разобрался с собаками.

МОРФИН. Кто был начальник охраны?

КОЧУБЕЙ. Андрюша Полевой. Он сейчас работает вицепрезидентом по безопасности в Корпорации вечной жизни. У моего друга Бориса Толя. Вы же знаете Бориса?

МОРФИН. Я полтора месяца назад сделал с ним большое интервью для «Вашпост». И что было дальше с собаками?

КОЧУБЕЙ. Андрей переборщил. Я не знаю, понимаете ли вы это русское слово. Он сделал лишнее. Он расстрелял эти 12 собак.

МОРФИН. Как вы узнали, что он их расстрелял?

КОЧУБЕЙ. Их трупы лежали у задних ворот. Это было страшно негигиенично. Эпидемично это было даже. Работники дачи могли заразиться кариесом. В мертвых собаках всегда существует кариес.

Пауза.

Это была моя ошибка. Я должен был более четко объяснить начальнику охраны задачу. Собак надо было вывезти в лес. Но не расстреливать прямо под забором дачи заместителя председателя правительства. Меня до сих пор подташнивает, когда я об этом говорю!

Хватается за носовой платок.

МОРФИН. Вам плохо? Позвать секретаря?

КОЧУБЕЙ. Мне все нормально. Я решил публично признать эту ошибку. И за свой счет построить приют для бродячих собак. На моем дачном участке площадью ноль целых пять десятых гектара в Серебряном Бору. Вы знаете, где Серебряный Бор?

МОРФИН. Простите, какой площадью?

КОЧУБЕЙ. Пятьдесят соток. По нынешним ценам, почти пять миллионов долларов. Там будет собачий приют.

МОРФИН. Вы хотите, чтобы я это написал?

КОЧУБЕЙ. Я хочу, чтобы вы это написали.

МОРФИН. Я обязательно напишу, господин Кочубей.

Исчезает.

Людочка, проводи его. Так, чтобы он не обиделся. И еще – там есть коньячок. Треть бутылки. Очень сосет под ложечкой. Сегодня больше, чем прежде. И чем обычно. Какой фигни я ему наговорил! Даже херни – не фигни. Между фигней и херней есть чувствительная разница. Которую могут понять только люди нашего круга. Нашей страты люди, я бы сказал. Ужасно, ужасно. Где же треть бутылочки? Надо бы побыстрее.

Людочка, набери, пожалуйста, отца Гавриила. Спроси, могу ли я подъехать сегодня после вечерней службы. Мне очень надо. Именно сегодня. Когда заканчивается эта чертова служба?

V

Толь, Гоцлибердан.

ТОЛЬ. Так когда начнут слушать в церкви?

ГОЦЛИБЕРДАН. В воскресенье. Все готово.

ТОЛЬ. Ты знаешь, я подумал: может, просто повесить жука попу на мантию? Нам же не нужно слушать всю церковь?

ГОЦЛИБЕРДАН. У него ряса.