Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные
Шрифт:
Корню сразу же вызвал меня, чего вообще никогда не делал. Я не имела ни малейшего понятия, что задано, смутилась, но, вспомнив, что на днях читала какой-то небольшой рассказ Мопассана, решила его изобразить по возможности. «Классюха» смотрела на меня с ужасом. У Корню дрожали руки, но, когда я кончила, Государыня сказала: «Mais c'est tr`es bien, mon enfant, je vous f'elicite» [14] – и протянула мне руку. Я подошла и, приложившись к протянутой ею руке, с приседанием, как этого требовал этикет, отступив три шага, вернулась на свое место.
14
Но это очень хорошо, дитя мое, я вас поздравляю (фр.).
Затем
После этого Мария Федоровна встала и направилась к выходу, посетить другой класс. Мы все поднялись, и, к полному нашему изумлению, она сказала: «Comme vous ^etes toutes bien coiff'ees, mes enfants, cela vous va bien» [15] .
Конечно, после этого больше никто не хотел зализывать волосы. Все начали завиваться ежедневно. На упреки классных дам все отпарировали: «Государыня разрешила». Действительно, она это сказала при Корню и при мадам Вольф, которая перестала возражать.
15
Как вы хорошо причесаны, дети мои, это вам так идет (фр.).
Говорят, графиня Кайзерлинг, узнав об этом инциденте, много смеялась. Она была очень либеральная и снисходительная.
Сразу произошел большой перелом в нашу пользу. Младшие классы можно было еще удерживать от чрезмерного кокетства, и то с трудом.
Несмотря на усиленные занятия, зима во втором классе проходила очень уютно и весело. На рождественских каникулах устраивались вечеринки у многих подруг. У нас на Литейном тоже был организован банкет со многими приглашенными, танцевали до утра. Некоторые подруги пришли с братьями. Самые уютные вечера были в семье Глиндеман. Две сестры, Лиля и Муся, учились в институте. Лиля была в моем классе, и я с ней очень дружила. Их отец, полковник, заведовал Монетным двором в Петропавловской крепости. У них там была прекрасная казенная квартира. Их было семеро детей. Старший сын Володя был уже молодым офицером в 4-м Стрелковом полку, который там же и стоял в Петропавловской крепости. Коля был еще в кадетском корпусе, остальные все были девочки.
У них было особенно весело. На всех вечеринках появлялись близкие товарищи Володи, Тухачевский11 и Толмачев, наши любимые танцоры.
Как всегда в те времена, собирались гурьбой, не только молодежь, но и пожилые. Они обыкновенно играли в карты в небольшой уютной гостиной. Тех девиц, которые приезжали одни, без родных, как я, кавалеры провожали домой по окончании танцев и не скупились на лихачей. Лихачами назывались извозчики, имевшие более удобные сани и быстрых лошадей, они были дороже обыкновенных. Когда Питер был завален снегом, обычно передвигались на санях, но все же в те времена уже начинали появляться автомобили.
Вечеринки с танцами также устраивались у Маргариты Фитингоф-Шель12, но там был настоящий светский бал. Несмотря на роскошь угощений, много шика и блеска, да и немало снобизма, нам не хватало нашей обычной, более интимной атмосферы. На большие балы мы тоже ездили всей компанией. Тухачини и Толмачини [16] нас часто сопровождали.
Кроме балов, мы увлекались скейтинг-рингом [17] . Он находился на Марсовом поле, в большом закрытом помещении. Вокруг катка были ложи со столиками. Сюда приходила публика посмотреть на спортивные бега и закусить. Было немало виртуозов, они танцевали и выкидывали всевозможные номера на роликах. Почти всегда появлялся Великий князь Дмитрий Павлович. Красивый, стройный, всегда элегантный, он производил впечатление, все его знали.
16
Прозвища Тухачевского и Толмачева.
17
Каток (англ.).
Собрались мы на каток целой компанией. Были все из Петропавловской крепости, Маргарита Фитингоф с братом-юнкером и другие. Заняли столик для передышек и ринулись на трек. В тот день было много публики. Дмитрия Павловича все отличали издали. Его стройная фигура плавно скользила среди большой толпы бегунов. Духовой оркестр гремел что-то бодрящее, словом, приятная атмосфера беззаботности висела в воздухе. Вальсировала я со своим постоянным кавалером по скейтинг-рингу Кобылиным. Это был очень красивый гвардейский офицер, но его фамилия, хотя и дворянская, приводила нас всех в смущение. Издали, за нашим задержанным столиком, я увидела дядю Жоржа, он мне махал рукой. Рядом с ним стоял юнкер среднего роста, его лицо мне показалось знакомым. Я бросила своего кавалера и подкатила к барьеру, где находился наш столик. Дядя Жорж мне приветливо улыбался, он указал на юнкера и сказал: «Не узнаешь? Это твой старый приятель, сосед по Раздолу, теперь он здесь, в Николаевском кавалерийском училище». Да, это был действительно Алеша Бжежицкий, с которым было связано столько воспоминаний вместе проведенного детства. Он сильно покраснел, когда поздоровался со мной.
Мне он показался смешным. Его ярко-рыжие волосы, чрезмерное количество веснушек на продолговатом лице, а главное – какая-то слишком робкая манера себя держать, совсем не столичная. Все это невольно оттолкнуло меня. Но я предложила ему покататься со мной на роликах. Оказалось, что этот спорт ему незнаком; повертелись минут десять; я снова умчалась в середину трека и была захвачена общим течением.
Однако пришлось остановиться. Дядя Жорж усиленно звал, он нас всех угощал шампанским, надо было присутствовать. Алеша, сидевший рядом, спросил меня, не хочу ли я на другой день пойти покататься с ним на коньках, как мы это делали в детстве. Я согласилась, и мы назначили свидание на одном из катков на Неве. Когда мы вернулись домой, дядя Жорж подтрунивал надо мной, что я так холодно встретила своего «бывшего жениха». Действительно, нас с ним сватали с детства. Наше катание на коньках нисколько нас не сблизило. Он упорно молчал, краснел и навел на меня ужасную скуку.
В тот сезон было особенно много балов. Частные балы обычно давались по пятницам или субботам, чтобы кавалеры могли выспаться. Петербургские извозчики знали по освещенным окнам и по скоплению частных экипажей, где сборище, и устраивали выжидательную стоянку, чтобы не пропустить заработок. Обычно танцевали под звуки рояля; для этого приглашался опытный тапер. Иногда тапер проигрывал несколько танцев, и никто не начинал танцевать. Почему-то почти всегда, когда начинали слышаться звуки вальса из «Веселой вдовы», молодые кавалеры натягивали перчатки и начинали приглашать намеченных ими дам. Танцевали вальс, польку, падекатр, венгерку, падеспань, лезгинку и, конечно, мазурку и кадриль.
В кабинете хозяина, на 2–3 ломберных столах, со свечами в бронзовых старинных подсвечниках, отставные генералы и другие старички разных профессий играли в карты, чаще всего в винт. Там же составлялся дамский бридж, который не имел особенного успеха, так как дамы были не прочь посплетничать и рвались знать, с кем танцуют их дочки. Некоторые из них усаживались в углу зала и, вооружившись лорнетами, наводили строжайшую критику на современную молодежь. Когда кончался котильон, во время которого разносили на подушках всевозможные бумажные ордена и даже букетики живых цветов и серпантином забрасывали танцующих, тогда вдруг раздавался бравурный марш, и все отправлялись в столовую, где был накрыт нарядный стол с большим изобилием всевозможных яств. В те времена существовала известная обязанность, касающаяся танцующей молодежи. Молодые люди должны были делать визиты в те дома, куда их приглашали. Они должны были являться после балов, а также на Новый год и на Пасху.
Весной, еще до экзаменов, Клеопатра Михайловна заявила мне, что скоро они все переедут жить в Одессу. Дети постоянно кашляют, да и Уля вечно хворает. Доктор советует переменить климат, поэтому отец теперь же отправляется искать подходящую квартиру. Заодно он хочет побывать в Галиевке, чтобы все приготовить к лету, которое мы будем там проводить. Он уже назвал много гостей, конечно, все кузены с мадам Жюли, брат дяди Жоржа с женой, семья Романо. Анжелика успела уже выйти замуж за адвоката и должна была приехать с мужем из Ростова, где они поселились.